Между ночью и днем

Дикон лег и погасил свечу. Герард как-то пошутил, что если считать котят, прыгающих через корзинку, уснешь быстрее.

Через корзинку котята прыгать не хотели ни в какую, они прыгали внутрь и исчезали. На второй сотне котята превратились в булыжники, тяжелые и гладкие. Они падали внутрь корзины и летели куда-то вниз, в бездонную пропасть. А стоящие вокруг серые скалы наблюдали и ждали. Ждали, когда же он сам соберется с духом, чтобы рухнуть вниз и исчезнуть.

*

Прошла неделя. Избегать госпожу Арамону удавалось вполне успешно, стычек с Хуаном больше не было, Герард сиял радостью за двоих, а то и за четверых. Если не думать о снах или, лучше всего, вообще не думать – жизнь была бы просто замечательна.

„Думать вредно“ говорил эр Рокэ, но лишь в шутку – сам он всегда думал, что творил. Это другим его поступки могли казаться безумием… как то возвращение в Ноху.

Надо было заставить себя поговорить с Робером, извиниться за то, что ушел едва ли не шарахнув дверью. Но Дикон попросил Герарда, чтобы на этот раз бумаги для Робера отвез он – это была трусость, Дикон на нее злился, но поделать ничего не мог.

Зато сегодня можно попытаться поговорить с Алвой – не о чем-то конкретном, а просто поговорить. Госпожа Арамона от него уже наверняка давно ушла к себе, Ворон сейчас в прекрасном настроении и не прогонит. Ну а если он еще занят с нудными бумагами, то можно будет просто побыть рядом. Не одному. Не в тишине.

„Глядя на ваше счастливое лицо, осознаешь всю прелесть забывчивости“. Спрут сказал это вечность назад – перед дуэлью в Старом парке. Тогда это звучало оскорблением, теперь… теперь было просто обидно. И потому, что мерзкие слова были правдой, и потому что счастливым он мог бы стать только забыв все начисто. А ведь бывает же такое, он слышал! Вот шел себе человек по улице, а раззява-служанка уронила на него сверху горшок с геранью, прямо на голову – вот человек и забыл все, что о себе знал. Прежде Дикон назвал бы его „несчастным растяпой“, а теперь завидовал. Забыть прошлое – его прошлое – это было бы счастье. Только даже если случится чудо и ему отшибет память, то все остальные все равно будут помнить.

Дикон громко постучал и распахнул дверь кабинета Алвы. Наверное, нужно было поскорее снова ее захлопнуть и выскочить в коридор, но ноги приросли к полу, а перед глазами стояла совсем другая комната и другая женщина.

Несколько лет назад. Во дворце. В будуаре королевы. Катари в голубом нижнем платье сидела на коленях у маршала и даже не попыталась вскочить, когда вошел Дикон. Эр Рокэ тогда сделал вид, словно ничего необычного не произошло, словно Дикон застал его за игрой в карты или за выпивкой. Сделал вид, что все в порядке и посоветовал отвернуться, спошлив при этом про груди Катари. „Уверяю вас, это не самые роскошные яблоки в Талиге и не самые сладкие.“

Тогда было и стыдно, и неловко перед Катари, и страшно, что она будет считать его мерзавцем, и до злости обидно за нее. Но Ворон есть Ворон, он наверняка со всеми женщинами так себя ведет, что поделаешь, воспитывать его уже поздно, да и как мог повлиять на него какой-то мальчишка, будь он четырежды Повелитель Скал?..

Мать Герарда сидела сейчас точно так же, как тогда Катари. Светлые волосы были заколоты на затылке, но даже в сумраке комнаты спутать госпожу Арамону с королевой было невозможно. Но зачем она Ворону? Вот уж у кого яблоки наверняка были далеки от роскошных, так это у нее.

– Вы уже усвоили, что перед тем как распахнуть запертую дверь, необходимо постучать. Похвально, – произнес Алва с издевкой.

Он ловко снял госпожу Арамону с колен, встал и отвернулся к секретеру. Все было слишком похоже на тот день, когда он по глупости вошел в будуар Катарины, и от этого Дикон почувствовал себя совсем как тогда – глупым и неопытным мальчишкой, который и женщину-то вблизи толком не видел.

– Было бы неплохо, чтобы вы усвоили и еще одну вещь. Необходимо дождаться, когда вам ответят, а уже потом ломиться внутрь с изяществом борова. Вы это поняли?

– Д-да, эр Рокэ.

– Замечательно. А теперь выметайтесь. Я поговорю с вами позже.

Дикон кивнул и выскочил за дверь. Тон Алвы не предвещал ничего хорошего. Ворон даже не злился, как когда он не вовремя вошел в библитеку. Он был в бешенстве.

Но почему?! В тот раз Алва и бровью не повел! Конечно, одно дело, когда застают в таком виде там, где в таком виде быть не положено, другое дело – дома. Конечно, тогда Дикон был на несколько лет младше, но… но и Луиза Арамона – не Катари! Может, Алва просто не в духе?

Но как бы то ни было, предстоящий разговор пугал. Дикон мерил шагами свою комнату и не мог ни на чем сосредоточится. Перед глазами стояли белое личико Катари, ее расстегнутое белье и… кровь на платье, когда он вонзил в нее нож. Если Робер сказал, что она его больше не желает видеть, то просить уже не о чем. И некого. Нужно смириться и жить дальше. И, может быть, когда-нибудь потом…

Резкий стук в дверь.

– Соберано приказал вам явиться в его кабинет, – выплюнул Хуан и тут же ушел, не дождавшись ответа.

Впрочем, зачем ему ответ? И так ясно, что Дикон ждет приглашения к разговору. Как в детстве ждал матушкиной нотации. От которой не сбежишь.

Дверь в кабинет была открыта, но Дикон все равно постучал.

– Заходите.

Алва сидел в кресле у камина, и Дикон решил устроиться у подоконника – подальше от разозленного Алвы. Не „на всякий случай“, а просто потому, что так было спокойнее.

– Эр Рокэ, извините. Я был уверен, что вы один.

– Я надеюсь, что вы все же постараетесь запомнить элементарные правила поведения.

– Да, эр Рокэ.

– С реем Кальперадо поговорит его мать. Узнаю, что вы полезли обсуждать с ним увиденное – пожалеете. Будете обсуждать госпожу Арамону с кем бы то ни было еще – пеняйте на себя. От дуэли вас не спасет даже то, что Роберу было бы приятнее видеть вас живым.

Дикон радостно улыбнулся. К юмору Ворона привыкнуть сложно, но…

– Я сказал что-то смешное, Ричард?

Дикон заставил себя посмотреть Ворону в глаза и похолодел: тот не шутил. Ворон все еще злился. И говорил о дуэли на полном серьезе. Не угрожал – предупреждал. На всякий случай.

– Н-нет, эр Рокэ.

– Что ж, надеюсь, вы меня не только слушали, но и поняли. Второй раз объяснять я не собираюсь. Вон.

Дикон ошарашенно уставился на Алву, проглотив так и не заданный вопрос, зачем тому немолодая мамаша Герарда, когда в Олларии молоденьких красоток пруд пруди.

– Эр Рокэ?

– Вон.

– Но…

– Утром отправитесь к Роберу. Вы мне тут завтра не потребуетесь. Разговор окончен.

Оставалось только кивнуть и уйти.

Разговор вышел коротким. Это мать могла бы читать нотации часами, Алва на такое время не тратил. Но уж лучше бы читал нотации, чем выставил за дверь и отослал к Роберу.

========== Глава 26 ==========

Дикон даже не пытался уснуть, листал поэму Дидериха и пытался заучить наизусть отдельные куски. К полуночи глаза должны начать слипаться и можно будет считать камни. То есть котят. А потом провалиться в мутный сон до утра. Утром он извинится перед Робером и попытается не реагировать на подначки Спрута, если они, конечно, будут. И надо бы еще извиниться перед матерью Герарда. Тоже завтра. Или послезавтра. Там посмотрим.

– Не разбудил?

– Нет, проходи.

Закатные твари, объясняться с Герардом все же придется…

– Может лучше пойдем на улицу? Прокатимся немного? Я хотел бы проветриться.

– Хорошая идея, пошли, – Дикон с преувеличенным энтузиазмом стал натягивать теплую одежду, – только нужно еще на кухню зайти, чтобы не с пустыми руками…

– Я захватил пару яблок.

Они молча спустились к конюшне и запрягли лошадей. Сона довольно хрустела яблоком, а Дикон не знал, куда себя деть и как начать разговор. Ладно, пусть Герард сам начинает, а то вдруг брякнешь что-то не то и будет только хуже. Наверняка он хочет попросить, чтобы Дикон не распространялся об увиденном, но сказать с бухты-барахты „ты не бери в голову, я никому ничего говорить не собираюсь“ было бы глупо.