Между ночью и днем

Дикон пристыженно отвел взгляд. Наверное, Ворон прав. Сейчас важнее, чтобы не было пустых ссор, а Ворон вполне мог ожидать от него глупых обвинений в адрес Придда. Год назад он бы точно обвинял, не думая. И требовал бы от Альдо „справедливости“.

– На сегодня все, – подвел итог Алва. – Валентин, отправляйтесь к Роберу и постарайтесь закончить все уже сегодня. А вам, Ричард, я советую как следует выспаться. Завтра вы с реем Кальперадо нужны мне с самого раннего утра.

Дикон вышел из кабинета вместе с Приддом, но тут же вернулся – вместе с Герардом. Алва устало нахмурился:

– Я же сказал, что вы оба мне сегодня уже не понадобитесь. Отдыхайте.

– Монсеньор! – начал Герард уверенно, но тут же запнулся и посмотрел на Дикона, ища поддержки.

– Эр Рокэ, мы хотели поговорить.

– Выкладывайте, что там у вас стряслось. Только поскорее, – Ворон прикрыл глаза ладонями и откинулся на спинку кресла.

– Монсеньор, извините, если мои слова покажутся вам бестактными, но… – Герард глубоко вздохнул и заговорил гораздо быстрее, почти затараторил: – У вас болит голова, я вижу. Когда у меня в детстве болела, матушка гладила меня по голове водой, ну, что-то вроде обряда. Знаю, что плохо объясняю, но это проще показать, чем словами описывать. Этому матушку моя кормилица обучила. Мне это помогало, может и вам поможет?

Герард перевел дух и напряженно уставился на Ворона. Тот слегка усмехнулся:

– Рей Кальперадо, не думаю, что это поможет. Но за предложение спасибо. Это все, что вы оба хотели мне сказать?

– Эр Рокэ, вы ошибаетесь! Герард прав – если это когда-то помогало ему, то есть шанс, что поможет и вам.

– Ричард, идите спать. На сегодня все.

Герард расстроенно покачал головой и направился к двери, но Дикон решил, что отступать глупо:

– Эр Рокэ, ну что вам, жалко? Хуже ведь не будет. Даже если не поможет, вы потеряете минут пять…

– Хорошо, – отрезал Алва, – пять минут и вы оба выметаетесь отсюда до утра.

– Пятнадцать, – уточнил Герард, – за пять минут ничего не успеть. Я из тех слов ничего не запомнил толком, но матушка помнит хорошо. Там что-то про четыре молнии, четыре ветра, четыре волны и четыре скалы – как в тех словах, которыми выходцев прогоняют. Я попросил матушку придти – надеялся, что вы согласитесь. Она ждет внизу.

– Хорошо. Только я надеюсь, это будет ваша последняя попытка играть в лекаря. Второй раз я предупреждать не буду.

Герард кивнул и, улыбаясь от уха до уха, кинулся за матерью. Дикон остался наедине с Алвой, и вдруг почувствовал себя неловко: а вдруг затея Герарда провалится?..

– Ричард, если вам есть что сказать – говорите. Понять что-либо по вашему настороженному пыхтению я не в состоянии.

– Мне нечего сказать, монсеньор. Я надеюсь, что метод рея Кальперадо поможет.

Алва тихо хмыкнул, но вслух ничего не сказал. Но хоть не злится…

В дверях появилась тощая светловолосая женщина, мать Герарда. Ворон поднялся стремительно и гибко.

– Добрый вечер, госпожа Арамона. Рад видеть вас в моем доме.

– Добрый вечер, монсеньор. Мой сын мне все объяснил, я не буду тратить ваше время на лишние разговоры. Он сейчас принесет воду и можно начинать.

Старая кэнналийская служанка молча поставила на столик рядом с креслом большую миску, от которой поднимался пар.

– Это просто горячая вода. Я добавлю сюда пару капель можжевелового масла и можно начинать.

– Прекрасно. Мне сесть в кресло, лечь на пол или остаться стоять? – Алва иронично усмехнулся. – Какие будут указания, госпожа Арамона?

– В кресле вам будет удобнее всего. На тахте было бы еще лучше, но раз тут только кресла, обойдемся ими, – рассудительно ответила мать Герарда, словно и не заметила шутки.

– Ричард, пойдем, за таким не наблюдают, – шепнул Герард тихо.

Дикон пожал плечами, и они вышли вслед за служанкой, и Герард осторожно прикрыл дверь. Прошло уже минут двадцать, из кабинета не доносилось ни звука. Дикон почувствовал, что засыпает стоя, но уходить к себе не хотелось – нужно же узнать, чем все закончится.

Часы на башне пробили половину шестого. Значит, прошло уже больше получаса. Уснули они там, что ли?!

Дверь распахнулась так внезапно, что Дикон едва не подпрыгнул на месте от неожиданности.

– Ну что вы, госпожа Арамона, я с удовольствием провожу вас до ворот, а ваш сын довезет до дома. – Алва улыбался, на лбу и волосах у него блестели капли воды, и что самое неожиданное, вид у него был гораздо более отдохнувший, чем когда-либо за последнее время. Словно теплая вода действительно смыла усталость. – В Олларии все еще неспокойно, не стоит женщине в одиночку гулять по улицам в это время. Кстати, Герард сказал, что вы остановились в доме своих родителей скорее всего временно. Раз уж вы любезно предложили мне свою помощь, не могу не предложить вам погостить в моем доме – в нем достаточно пустующих комнат, слуги перенесут вещи за считанные часы. В таком случае вам не придется никуда ходить по вечерам.

Госпожа Арамона не успела и слова сказать, как вклинился Герард:

– Монсеньор, вам это помогло?! Я очень рад! Матушка, конечно же ты должна принять предложение монсеньора! Хочешь, я помогу тебе собрать вещи?

Дикон посторонился, пропуская Ворона и госпожу Арамону. Что-то ему показалось странным, но он никак не мог понять, что именно. Он поднялся к себе в комнату и только тогда сообразил, в чем дело: Алва смотрел на мать Герарда так, как смотрят на женщин. В смысле, на хорошеньких женщин. А не на тощих и некрасивых матерей своих порученцев.

========== Глава 25 ==========

Спать не хотелось, но заняться было нечем. Герард как ушел провожать свою мамашу, так и не вернулся – наверняка помогает ей собираться, хочет, чтобы она переехала в дом Ворона как можно скорее. Дикон попробовал читать, но строчки плясали перед глазами. Мысли перескакивали с одного на другое, но веселой легкости в этом не было. Пустота и какая-то давящая муть. Алва прошлой ночью опасности не чувствовал, но что-то все равно произошло. Скалы не прощают предателей, а после заката не выходит толком думать ни о чем другом кроме Лабиринта, Синеглазой и камней. Днем проще. Днем есть дела, есть Алва, есть Герард. А ночью всегда остаешься один на один с самим собой. Можно, конечно, попытаться пойти к куртизанкам, но тогда навалятся еще и мысли о Катари.

Дикон лежал с открытыми глазами и пытался думать о чем-то простом и нестрашном. О матери Герарда, которую Алва так забавно сравнил со Святой Октавией – тогда, в Лабиринте. Дикон был уверен, что Алва просто шутит, но сегодня уже казалось, что в той шутке было слишком много правды. Волосы у вдовы Арамоны хороши, наверное, если судить справедливо, то они даже лучше, чем у Катари, но… но все равно это как-то глупо.

Бессонные ночи были и в Лаик, но они были другие – тоскливые, тянущиеся целую вечность, но другие. Тогда была надежда выбраться из проклятого загона, стать оруженосцем у Человека Чести и рано или поздно сделать Олларию прежней Кабителлой, а Талиг – Талигойей. Тогда можно было читать по памяти Дидериха, ту же „Плясунью-монахиню“, и мечтать о будущем, а теперь… Мечты оказались миражом, жутким и злым. Мираж рухнул, погубив и Айри с сестрами, и мать, и Наля, и Альдо…

После смерти Альдо ночи тоже были тоскливыми, будущее не радовало, но надежда все-таки была. И была Катари – отдалившаяся, отстраняющаяся, но тогда еще можно было на что-то надеяться. Вернее, это он тогда считал, что надежда еще есть и что Катари отдалилась временно. А она никогда и не… приближалась. И не любила. Говорила это ему в глаза, а он не верил, искал между слов очередной мираж. Надо бы поговорить об этом с Робером. О Катари. Может, он согласится уговорить ее на встречу? Или хотя бы передать ей письмо. Вчера вечером она прошла мимо Дикона как мимо пустого места, но это же неправильно! Он есть, он живой, он еще может многое исправить, раз уж прошлой ночью мертвая вода отпустила, позволила вынырнуть на поверхность.