Между ночью и днем

Какое-то время Алва молчал, разглядывая своего бывшего оруженосца то ли задумчиво, то ли рассеянно, то ли скучая. Дикону даже стало казаться, что Ворон ждет чего-то. Но тот все же заговорил.

– Ну и что теперь с вами делать, юноша?

Дикон растерялся - он как-то не ожидал, что Алва у него будет что-то спрашивать. Тем более такое. Но ведь это хорошо, что спросил, правда? Значит, может и прислушаться к просьбе. От одной мысли, что на казнь будут глазеть случайные зеваки, становилось гаже прежнего.

– Я бы предпочел яд.

– Неужели? А почему?

Ворон то ли удивился, то ли играет в удивление. Но это и не важно. В Лабиринте он отвечал на вопросы Дикона, удовлетворяя его любопытство. Теперь очередь Дикона. Отвечать.

– Это было бы честно, монсеньор. Вам тогда присудили именно яд. Когда казнили на площади.

Дикон старался смотреть Ворону прямо в глаза, но на последней фразе не выдержал и уставился в пол. Говорить о той казни было тяжело. Даже если это было лишь видение в Лабиринте.

– То есть в вашей юношеской фантазии, где вы хотели провести меня в обнаженном виде по всей Олларии, мне дали яд, и поэтому вы сейчас хотите выбрать именно этот способ. Не спорю, своя логика в этом есть. Хоть и весьма оригинальная. В вашем духе.

– Я знаю, что это было не наяву! – вскинулся Дикон, – но я слишком хорошо помню, как это было. Ну и… я же и наяву вам яд дал. Так что это тоже было бы честно – по суду эориев выбор между ядом и мечом, ну или кинжалом, на худой конец.

Алва впервые с начала разговора посмотрел на него в упор и с любопытством, а не со скукой:

– А почему суд эориев? И почему не меч или кинжал? На Катарину вы же именно с кинжалом бросились.

– Эр Рокэ, вас судили судом эориев. Наяву. А меч… я не уверен, что сумею. Да и кинжалом тоже. А с ядом что-то не так сделать практически невозможно. Нужно только выпить и все. Только я…

– Что “только”?

– А можно не на Занхе? Без толпы.

Алва прикрыл глаза руками и ненадолго задумался, что-то просчитывая, а после снова посмотрел на Дикона – уже без любопытства, но очень серьезно:

– А почему вы не просите о заключении в Багерлее? Или, если вы уж так зациклились на суде надо мной, не о заключении в Нохе?

- Я не хочу всю жизнь провести в тюрьме или монастыре. Это бессмысленно. Лучше бы все закончилось раз и навсегда. Излом позади, мы не в Лабиринте, так что моя смерть вряд ли повредит Талигу. Впрочем, как вам угодно. Я знаю, что с вами творили и в Багерлее, и в Нохе. Аналогичное наказание было бы справедливо.

– Вот как… – Алва чуть усмехнулся, – не думал, что вы были настолько в курсе методов вашего господина в белых штанах.

Дикон вспыхнул и заставил себя посмотреть в глаза Ворону:

– Я не знал. Тогда. Но про Багерлее мне рассказал Эпинэ, когда навещал меня там вместе с Приддом. А про Ноху я догадался сам. Тоже в Багерлее. Мне в Лабиринте привиделся Рамиро Пре… Рамиро Алва, который убил Франциска. Рамиро был не таким, как тот, кто предложил мне обменять кинжал Окделлов на меч Раканов. Обмен предлагал не Рамиро, а вы, монсеньор. И я прекрасно помню, как вы тогда выглядели. Если бы в Нохе к вам нормально относились, этого бы не было. Я не знаю подробностей, но могу догадываться, что происходило в монастыре.

Ворон откинулся в кресле и снова прикрыл руками глаза. В комнате стало очень тихо, и Дикон мысленно обругал себя, что так по-глупому поднял тему, которая для Алвы наверняка неприятна. Можно было обойтись и без упоминания своих знаний. Нашел чем хвастаться, идиот!..

– У вас потрясающая способность мешать кислое с круглым, а факты с нелепыми выводами. Впрочем, на этот раз выводы не столько нелепые, сколько просто неверные. Не сомневаюсь, что герцог Эпине рассказал вам исключительно правду. Насчет того, что обмен предлагал именно я – тут вы правы. Мне тогда казалось, что это самое простое решение задачи. Что же касается того, как я выглядел… Скука в Нохе тому причиной не была. Я был болен, врач ничего толкового сказать не мог, моих познаний тоже на это не хватало. Единственное, что я мог сказать наверняка – причина была не в ядах, простуде или чем-то подобном. Дело было в Олларии, в Талиге. Что-то происходило, и это что-то отражалось на мне и моем желании не дать Талигу рухнуть. Могу лишь предположить, что дело было в том, что выходцы именовали „скверной“. Сейчас этого в Олларии не чувствуется.

Святой Оноре не знал, что Ворон – Ракан по крови, но называл его щитом Талига и говорил, что если людей не спасет Алва, то не спасет никто. Неужели Оноре предвидел все это?..

– Но мы отвлеклись, юноша. Ваше мнение насчет Багерлее и Нохи я понял. А почему вы не просите ссылку в Надор?

Дикон пожал плечами. Очень хотелось вернуться не в Надор, а в дом Ворона – в тот день, когда он подсыпал яд. Вернуться и изменить все случившееся. А раз все сразу изменить нельзя, то зачем же цепляться за осколки?

Ворон медленно встал и подошел к окну. Небо было хмурое, серое – вот-вот собирался пойти дождь.

Несколько минут они молчали, потом Алва спросил, не отрывая взгляд от окна:

– А о чем вы говорили по дороге с Валентином?

– Ни о чем. Я спал.

– Не выспались в Багерлее?

– Не выспался.

– Отчего же?

Дикон пожал плечами, потом сообразил, что Ворон стоит к нему спиной и ответа не увидит.

– Просто хочется спать.

– И сейчас? – в голосе Алвы слышалась насмешка, и Дикон вспыхнул:

– Нет.

– А при виде Придда вам резко захотелось спать. Понятно.

– Нет, просто… Эр Рокэ, он молчал и явно не рвался со мной беседовать! Я с ним тоже. Я только узнал у него, очнулись ли вы, он ответил, что да. На этом разговор закончился, и я уснул.

– То есть, юноша, вы не спите только если вас развлекают беседой. Мило.

Ну и что на это ответишь? Дикон уставился в окно поверх плеча Алвы. Небо стремительно темнело – собиралась гроза.

– Итак, в Надорские развалины вы ехать не хотите. В обжитую мною Ноху или в Багерлее – тоже. С оружием опасаетесь не справиться и доверяете только яду. Что ж, тогда позволю себе спросить: вы снова ждете, что я в последний момент прикажу вам поставить на стол бокал с отравленным вином?

– Нет. Я и тогда не ждал. Думал, что так было бы даже честнее – обоим выпить. Тогда это не убийство, а как… как на линии.

– Как на линии? Очаровательно. Сами додумались?

– Сам, – буркнул Дикон и мрачно добавил: - а что, не заметно? Вы же все время все мои мысли бредом называете, так что если сочли что-то бредом – логичнее всего сразу приписать его мне.

– Первая разумная фраза за весь вечер, юноша. Они у вас наперечет.

Алва сел обратно в кресло и снова прикрыл глаза руками.

– Кстати, что вам сказали Эпине и Придд, когда навещали вас несколько дней назад?

– Что вы тогда еще не пришли в себя. Робер спрашивал, нормально ли со мной обходятся. Рассказал о том, как вас приказал содержать Альдо в Багерлее. И о том, что Фердинанд не сам повесился, а его убили. По приказу Альдо.

Алва усмехнулся, не открывая глаз, и надолго замолчал.

В окно забарабанил дождь, и Дикон стал смотреть на сбегающие по стеклу струи, чтобы хоть как-то отвлечься от тягостного ожидания. И зачем Ворону этот разговор, если все и так решено заранее? Разве теперь, когда погиб Надор и мертва Катари, разве теперь что-то может измениться? Но для чего бы Ворону ни был нужен этот разговор, хорошо, что он состоялся – по крайней мере, теперь Дикон будет знать наверняка, что Алва точно выжил. Хоть одну стоящую вещь он успел сделать, и от этого немного легче.

– Почему вы в Лабиринте сравнили Катарину с Беатрисой Борраска?

Вопрос Алвы прозвучал настолько неожиданно, что Дикон вздрогнул.

– Какая теперь разница, – буркнул он тихо и добавил чуть громче: – Все равно она уже мертва. И вы правы, что убить даже шлюху – преступление. А с Катари я был неправ вдвойне. Я не собираюсь оправдываться в том, что оправдать нельзя.

– Воля ваша, юноша. А вот мое любопытство вам удовлетворить придется.