Между ночью и днем

– Эр Рокэ, это действительно неважно.

– И именно поэтому вы так упорствуете?

Дикон глубоко вздохнул:

– Это было почти в самом начале, когда я только стал вашим оруженосцем. Вы поручили мне разобраться с книгами о древней столице, я их внимательно прочитал. А когда Катари захотела меня увидеть, я был под впечатлением истории о Ринальди и Беатрисы. В смысле, той истории, что в книге была, а не той, что вы мне в Лабиринте рассказали. Я пересказал ее Катари, как мог. Она очень растрогалась или сделала вид, что растрогалась. Сказала, что знает о том, что испытала Беатриса, больше, чем я себе могу представить… – Дикон покраснел и отвел взгляд. – Я считал, что она – как Беатриса. Почти во всех смыслах.

Алва хмыкнул:

– Мне, как я понимаю, отводилась роль Ринальди?

Дикон покраснел еще сильнее. Ну как тут ответить?! И так ясно же, что „да“…

– Прелестно.

Ворон встал и подошел к столу в углу комнаты. Поднять на него взгляд Дикон так и не рискнул, зато некстати всплыл в памяти суд и несправедливый приговор. Да, тогда он все делал ради Альдо и был уверен, что и ради Талигойи, но до чего же все это было похоже на суд над Ринальди… Только вместо Лабиринта было заключение в Нохе. „Король Талига не может лгать“ – так сказал Алва на суде. Оллар лгал, лгал и Альдо. И Эридани Ракан точно также лгал на суде эориев. А Алва даже не пытался защищаться, чтобы клятва крови не ударила по его землям.

– Вы все еще верите в справедливость? – вернул его к реальности голос Алвы.

Дикон молча пожал плечами. В справедливость верить хотелось. Только вот сам он слишком часто выбирал не справедливость, а Альдо. Или Катари. Или еще кого-то. Или что-то.

– А я продолжаю верить в жизнь, – усмехнулся Алва. – Она как-то реальнее. Хотя и зачастую противоречит справедливости. Беатрис Борраска была шлюхой, а ее почитают, как великомученицу. Катари тоже далеко не ангел, но люди наверняка запомнят ее как талигскую святую. Людям нужно во что-то верить, и разуверять их глупо. В этом Эрнани был абсолютно прав.

Ворон словно размышлял вслух, и Дикон понял, что окончательно запутался. Нет, слова Алвы были понятны, он даже был с ними согласен, но… Какой смысл сейчас рассуждать обо всем этом?! Тем более, с Окделлом.

– Эр Рокэ, я не совсем понимаю, куда вы клоните. Но то, что я убил именно всеми обожаемую королеву и талигскую святую – это мне объяснил еще Карваль. До того, как у меня были видения, которые вас так позабавили.

– Знаете, что позабавило меня в них больше всего?

Дикон нервно сглотнул и отвел глаза в сторону.

– Да не краснейте вы от каждой фразы, юноша. Такое впечатление, что вам лет четырнадцать и вы впервые попали в большой город. Из монастыря. Хотя ход мыслей у вас именно такой… И не пыхтите так возмущенно, сами же понимаете, что я прав.

Алва прислонился плечом к стене и прикрыл глаза.

– Эр Рокэ может вам лучше сесть?

– С какой это стати?

– С такой, что вы явно устали, – выпалил Дикон, задним числом поразившись собственной наглости.

– Да уж, не устать от общения с вами просто невозможно… – Алва коротко рассмеялся, но все же вернулся к креслу и сел. – Так вам спокойнее?

Вопрос был задан с иронией, даже с насмешкой, но Дикон все равно кивнул. От того, что Ворон сидел, действительно было спокойнее. По крайней мере, теперь он точно не рухнет, если что… Вид у него все же далеко не здоровый.

– Тогда продолжим. Меня позабавило, что одной деталью вы попали в яблочко. То ли интуитивно, то ли случайно, что, впрочем, в вашем случае, одно и то же.

– Я помню. Вы сказали, что от мой выбор в том видении для вас безразличен. И что единственное, что он характеризовал – меня самого.

Ворон чуть вскинул брови и усмехнулся:

– Верно, и это тоже. Но самое интересное, что я в этом вашем видении отчего-то был слепым.

Дикон поежился и пристально посмотрел на Алву. Но он же все время двигался нормально, как зрячий. И взгляд у него был как у зрячего… Хотя и в том видении Ворон порой двигался так, словно все прекрасно видел.

– Эр Рокэ, но ведь вы… Вы ведь не потеряли зрение?!

– Леворукий, какая забота в голосе, – язвительно хмыкнул Алва, – на вас это не похоже. Лабиринт, конечно, место загадочное, но чтобы он так сильно на сам повлиял…

Дикон стоял как громом пораженный. Нет, этого точно не может быть. Это… это несправедливо! Закатные кошки, снова это слово… Алва не верит в справедливость, но если бы он ослеп, это было бы… нечестно!

– Могу вас успокоить. Со зрением в обычном смысле этого слова у меня все в порядке. Я имел ввиду несколько другое. Знания. Осознанные действия, – он чуть нахмурился и прикрыл глаза руками. – Я верил, что Лабиринт во время Излома сам подскажет мне и всем Повелителям, как нам быть. Я не знал, что именно нужно делать, и надеялся, что знание это придет само.

– Но ведь оно и пришло! Мы все знали, что нам делать, чтобы стихии не разрушили Талиг.

– Это не те знания, которыми мы должны были бы обладать. Это их жалкие осколки. То, что можно взять из памяти крови, а не то, что стоило передавать из поколение в поколение. Двигаться вслепую тоже можно – когда более-менее знаешь, где находишься и чего тебе ожидать. Но без зрения это все равно не то. Хотя ваша попытка отвести удар меня удивила.

– Но мы же справились, правда? А это главное! – ответил Дикон радостно и тут же осекся.

Ворона никогда прежде не тянуло на такие пространные размышления без причины. Значит, что-то случилось. Что-то совсем нехорошее.

– Ваша уверенность впечатляет. Вот уж действительно тверд и незыблем. На самом деле, разбираться со всем случившимся теперь придется долго. Не скажу, что все это плохо, но некоторых вещей не мог ожидать даже я.

– Что-то… я что-то еще разрушил? – спросил Дикон севшим голосом.

– Насколько я знаю, нет. Землю трясло по всему Талигу, но не настолько, чтобы это было опасным. Грозы были сильными и заканчивались тем же самым видением, что было в Олларии, когда мне вручили меч Раканов. Но вот явление, – уголки губ Алвы чуть дрогнули, – талигской святой потрясло горожан гораздо сильнее, чем землетрясение.

– В каком смысле?..

– В самом что ни на есть прямом. Наверное, у Беатрисы все вышло эффектнее, потому что свой выход она просчитала заранее, но тут тоже вышло впечатляюще, если судить по рассказам очевидцев. Я на место бывшего захоронения еще не ездил, но судя по письмам из графства Ариго, на кладбище замка Гайярэ все как после мощного взрыва. Как бы то ни было, захоронение во время тех землетрясений было разрушено. Мадам Дрюс-Карлион похоронили недалеко от королевы. По официальной версии она очень переживала за Катарину, и ее сердце не выдержало, когда та умерла родами. Но в Гайярэ тел Катарины и ее фрейлины не нашли.

Дикон нервно сглотнул и уставился в пол. Если бы он мог вернуться в тот день, все было бы иначе. Может, ему бы даже удалось убедить Катари, что он не идиот, которым все вертели, а достойный ее мужчина, мужчина, с которым она была бы счастлива. Она бы это поняла, пусть и не сразу. Если бы он вел себя как Алва, а не как… как убийца с большой дороги.

– Вы меня слушаете, юноша? Или снова грезите стоя?

Ричард вскинул голову, но посмотреть Алве в глаза так и не смог.

– Слушаю, монсеньор.

– Прекрасно. В таком случае налейте мне вина. Да и вам оно тоже не помешает.

Дикон взял кувшин с вином, наполнил бокал и принес Алве. Тот покрутил его в руках и поставил на подлокотник кресла. Как прежде, когда Дикон еще был у него оруженосцем. Ему на какой-то миг показалось, что он действительно попал в прошлое и все еще можно изменить. Не тронуть Катари и пальцем, не разрушить Надор, не предать клятву оруженосца, давая своему эру яд… И ведь нельзя даже сказать, что он ничего не знал. Знал, просто не хотел думать. И считал слабовольными идиотами всех, кто все-таки думал. Того же Наля. Кузен наверняка ушел в Рассвет рука об руку с Айрис, и, наверное, был по-своему рад, что оказался с ней в тот момент, что она была не одна во время крушения… Их обоих он уже никогда не увидит – его самого разве что Закат примет. Если примет. После нарушеной клятвы холодной крови ему только на Небытие рассчитывать и приходится.