Страница 11 из 20
С.: Конечно, а иначе и быть не может. И разве не странно, что нам нужно ощущать подобную «переполненность», чтобы обрести такую открытость и ранимость, какой обладаете сейчас вы, чтобы обрести такую восприимчивость к любви, такое умение обнимать другого человека, прижимать его к сердцу. Всё, что с вами происходит, вполне естественно. Как и то, что вы хотите вернуть Мартина больше всего на свете. Конечно, ум будет пытаться дотянуться до него. Но на данный момент его задачи в этом мире выполнены. Он завершил обучение. Знаете, нам доводилось работать с пациентами, у которых погибли несколько детей, – некоторые были убиты, другие неожиданно погибли просто по «иронии судьбы» – и мы заметили, что некоторые дети умирают в возрасте от одиннадцати до тринадцати лет. Возможно, порой кажется, что так оно и есть, они выполнили те задачи, ради которых пришли в этот мир. И зачастую за год или за полгода до своей смерти они достигают наивысшего расцвета своей жизни.
К.: Примерно за два года до того, как Мартин погиб, у него родился младший брат, и казалось, что это событие глубоко затронуло его. В последние два года своей жизни, после рождения Эрика, Мартин проявлял к нему глубочайшую любовь, и благодаря этому чувству его душа как будто раскрылась.
С.: Именно в этом он и нуждался. Точно так же теперь ваша душа раскрывается благодаря любви к нему.
К.: Мне так тяжело без него. В некоторые моменты я ощущаю отчаянную потребность быть с ним рядом. Тогда я надеюсь, что мы снова будем вместе. Будто существует какая‑то возможность снова быть с ним рядом.
С.: Да, такая возможность – что вы снова будете вместе – существует. Всё может быть. Но однажды вы умрёте, и, возможно, после своей смерти вы увидите жизнь совсем с другой стороны, и, быть может, встретите сына, испытывая какие‑то иные чувства, чем потребность быть с ним рядом. Возможно, тогда вы просто спокойно подойдёте к нему и вместе отправитесь на прогулку.
К.: Честно говоря, иногда мне очень сильно хочется умереть.
С.: Это естественно.
К.: В то же время я всё ещё немного боюсь. Особенно в ночное время, когда темно.
С.: Боитесь чего?
К.: Умирать.
С.: Так и должно быть. В нас живёт этот страх. Он просто начинает выходить на поверхность. Он всегда присутствовал в вашей душе, на неосознанном уровне, а теперь он обнаружился. Он отнюдь не является для ума чем‑то новым.
К.: Я знаю, что это так. Я хотела сказать, что теперь осознаю этот страх. То есть мне известно то, о чём вы говорите. Сегодня мы с сестрой говорили об этом. Иногда, разговаривая, мы перестаём быть двумя сёстрами – старшей и младшей. Мы словно говорим об одном и том же и делимся этим друг с другом. Очень необычный опыт. Иногда я чувствую страшную боль, а затем ни с того, ни с сего – счастье. Трудно это описать.
С.: Да, ваше сердце становится более открытым. Вы переживаете тяжёлый опыт, но одновременно соприкасаетесь с более глубокой частью своей души. С той областью, которая находится за пределами приятного и неприятного. С областью, где есть открытость и понимание. В каком‑то смысле горе заставляет выходить за свои пределы, подниматься над прежними представлениями о себе. И вы ощущаете горе не только из‑за потери сына, но также из‑за утраты прежнего чувства безопасности, привычных представлений о том, кем вы являетесь, образов того, какой вы могли бы сделать свою жизнь. Мы живём, воображая, будто жизнь случается с нами – когда мы не получаем желаемого, или для нас – когда наши желания исполняются. Но теперь, наверное, вы понимаете, что и та и другая позиция только отделяет нас от жизни. Жизнь случается не с нами и не для нас, но мы сами являемся жизнью, будучи совершенно неотделимы от её потока. Мы неотделимы от странных проявлений завораживающей сложности и почти невыносимой лёгкости жизни.
К.: Я знаю – я не принимала жизнь и всё же пыталась наслаждаться ею. Вместе с этим прекрасным ребёнком, который был рядом со мной. А когда он погиб, я поняла, что таких отношений у меня не будет больше ни с одним человеком. С другими людьми у меня могут быть самые разные отношения, но того, что было между мной и Мартином, не будет. Понимаете, о чём я?
С.: Возможно, вы испытаете такую же глубокую любовь и доверие к кому‑то ещё, но содержание отношений, конечно, будет другим. Вы можете испытывать по отношению к другому человеку точно такие же чувства, но по другому «поводу», чем раньше.
К.: Я стараюсь учиться отпускать многие вещи, которые поначалу делали почти невыносимой повседневную жизнь.
С.: Вы находитесь только на начальном этапе переживания утраты. Прошло лишь несколько недель. Вам сейчас нужно проявлять к себе большую чуткость. Не нужно никуда спешить. По существу, не бывает «правильного переживания горя», его можно переживать лишь здесь и сейчас, так, как вы ощущаете уместным.
К.: Знаете, в данный момент я чувствую, что мои силы на исходе. И в то же время я не хочу терять ни крупицы своих чувств. Это последнее, что объединяет меня с Мартином. Поэтому даже если я чувствую себя неплохо, то думаю: «Действительно ли ты чувствуешь себя неплохо, или играешь с собою в прятки? Не отворачиваешься ли ты от своих страхов?» Иногда я и правда чувствую себя нормально.
С.: Конечно, иногда вы чувствуете себя нормально, а затем ощущаете себя виноватой за это. Ум может проявлять безжалостность. Но нет ничего плохого в том, чтобы чувствовать себя нормально, как и в том, чтобы чувствовать себя отвратительно. Переживание утраты порой может напоминать американские горки.
К.: Да. Бывает и так. Мне вспоминается мой бывший муж, отец Мартина. Знаете, я часто задавалась вопросом, буду ли я вечно ненавидеть его отца, если во время визита к нему с Мартином что‑то случится. Однако его отец стал для меня настоящим лучом света во тьме. Он по‑настоящему сильная личность. У него сильная харизма, и он способен как возносить человека до небес, так и погружаться с ним в глубины. Многие годы я пыталась убедить его, что я хороший человек. Ведь когда мы были вместе, он часто говорил с ужасным отвращением: «Взгляни на себя!» И каждый раз, когда он так говорил, я задумывалась. Я наблюдала за собой и спустя пять лет решила: «Знаешь, а ты не так уж и дурна». Именно тогда я и ушла от него. Но во многом я всё же держалась за эту мысль и хотела убедить его, что со мной всё в порядке. Впрочем, в какой‑то момент я перестала нуждаться в том, чтобы он в это верил. И когда это произошло, наши конфликты чудесным образом сгладились. Время от времени мы набивали себе шишки, но, по существу, очень хорошо общались. А затем, когда погиб Мартин, он приехал ко мне, и мы ощутили единение в чувствах, на уровне мыслей меж нами не было разделения, и, казалось, эти отношения тоже стали полноценными.
С.: Судя по всему, хотя вы и переживаете такую огромную боль, тем не менее вы не перестаёте решать проблемы.
К.: Да, но в моей жизни не появляется ничего нового. Я словно бы просто пробуждаюсь. А иногда я думаю: возможно, мне нужно научиться принимать своё положение – положение обыкновенного человека – и не чувствовать, что мне нужно быть, не знаю, кем‑то. Что мне не нужно быть такой, как вы, или как Рам Дасс. Что мне не нужно ходить в оперу или заниматься чем‑то необычным. Похоже, величайшее испытание – просто быть.
С.: Именно так. Просто быть собой, не нося маски, за которой можно прятаться. Утрата срывает с нас маски, и мы оказываемся обнажёнными, возможно, именно поэтому утрата кажется нам невероятно болезненной.
К.: Кстати говоря, по профессии я психотерапевт, и каждый день общаюсь с людьми, которые проживают свою жизнь и не могут по‑настоящему найти её «смысл». И я каждый раз пытаюсь помогать им «разгадать свою жизнь». Я помогаю им находить в жизни некий «смысл», который позволил бы ощущать удовлетворение от жизни. Но теперь мне кажется, что, возможно, создание «смысла» – лишь очередной способ увильнуть от работы, которую необходимо выполнить, что это лишь очередная форма адаптации. Лишь очередной узел на ткани жизни.