Страница 15 из 25
Процитированное выше перлюстрированное письмо от 24 февраля 1902 г. принадлежало студенту, занятому, и очевидно давно, нелегальной деятельностью. Письмо адресовалось в немецкий Шарлоттенбург, район Берлина, довольно часто упоминавшийся в нелегальной переписке. Среди прочих подробностей в нем сообщалось о многочисленных арестах среди студенчества, унылых настроениях в среде оппозиционных деятелей, распространившихся в высших учебных заведениях секретных агентах полиции: «…в Горном один студент Б. выдал жандармерии 25 человек. Его судили профессора и студенты, и он исключен без права поступления во все учебные заведения России»[186]. Возможно, студент выдавал желаемое за действительное, поскольку в следующем абзаце он живописует, как в Бутырской тюрьме арестованные студенты «издают 4 газеты, довольно приличного содержания». Удивительное содержание перлюстрированного письма резюмировалось не менее удивительной резолюцией заведующего Особым отделом Л. А. Ратаева: «Это очень серьезное письмо. Автор очевидно (выделено автором статьи. – С.М.) нелегальный. Поскорее вытребовать письмо, надо послать в Москву для соображений по почерку. Выяснить германский адрес»[187]. Несмотря на то, что в письме содержалась фамилия московского знакомого автора (Быков), в архиве нет сведений о том, удалось ли задержать информированного студента.
Похожая история произошла с еще одним перлюстрированным письмом из Москвы во Фрайбург от 26 октября 1902 г. на имя Маркузе, написанным, по всей видимости, студентом. Автор сетовал, что «функции полиции и Университета перепутались», «выдача оканчивающим Университет зачетных свидетельств производится обер-полицмейстером, ректор же у себя в кабинете арестовывает при помощи сыщиков студента и отправляет его в охранку»[188]. Резолюция Зубатова была краткой: «Кто это». Письмом заинтересовался исполняющий должность директора Департамента полиции А. А. Лопухин, предлагавший Зубатову «выяснить негласным путем личность автора означенного письма». Однако 17 марта 1903 г. Зубатов отчитывался: «Автора корреспонденции на имя Маркузе выяснить до сего времени не представилось возможным»[189].
Лаконичная резолюция не предусматривала отчета о проделанной работе, анализа причин неудачи сыска в отношении анонимного автора. Таким образом, руководство Департамента не могло судить том, какая работа была проделана в этом направлении и была ли проделана вообще.
Письма отразили тенденцию глубокого проникновения политической полиции и ее агентов в университетскую среду за несколько лет до Первой революции в России. Атмосфера всеобщей подозрительности и страха, недоверия и презрения к полиции заставляла профессуру и студентов объединяться и принимать меры против распространения секретных агентов полиции в аудиториях. Многочисленные аресты студентов значительно усложняли работу агентов Зубатова в университетах, краеугольным камнем которой были негласный надзор и осведомительская деятельность.
В оценках тайных агентов полиции С. В. Зубатов неизменно благожелателен, тогда как Л. П. Меньщиков с трудом сдерживает сарказм и мизантропию. Диаметрально противоположные отзывы объясняются не только разным отношением одного и другого к эксперименту по легализации рабочего движения, но, как видится, и противоположным восприятием людей: увлекающийся, творчески настроенный, оптимистичный Зубатов приписывал своим сотрудникам качества, которые не были им присущи, в то время как Меньщиков, злобствуя и критикуя, тотально отказывал рабочим в способностях к оперативной работе. Ниже приведен краткий очерк о главных учениках и помощниках начальника Московского охранного отделения.
М. А. Афанасьев, председатель Общества взаимопомощи
О председателе Общества взаимопомощи рабочих в механическом производстве модельщике Михаиле Афанасьевиче Афанасьеве Меньщиков писал следующее: «…московский мещанин Кузнечной слободы, был б июля 1896 года арестован по рабочему кружку Колокольникова. У Афанасьева нашли нелегальную литературу, но в виду откровенных показаний через неделю освободили»[190]. За этими сухими полуофициальными фразами скрывалась история завербования одного из самых талантливых в будущем агентов Зубатова.
Далее Меньщиков сообщал о первых успехах Афанасьева на фронте борьбы с распространением оппозиции: «Будучи привлечен к дознанию в 1889 году, Афанасьев на допросе в Московском РЖУ дал уличающие Ольгу Смидович показаниям[191]. В начале XX в. этого было достаточно, чтобы выдвинуться на заметные позиции в сыскном деле.
С течением времени контакты между Зубатовым и Афанасьевым расширились, что повлияло на назначение последнего председателем Общества взаимопомощи рабочих в механическом производстве. Меньщиков писал, что уже с 1900 г. Афанасьев выступил его организатором. Он председательствовал на общих и районных собраниях, имел непосредственные контакты с преподавателями и лекторами рабочих, представителями полиции.
Интересно, что в самом начале эксперимента по легализации рабочего движения, в феврале 1901 г., Афанасьева снова арестовали за то, что он «добывал от рабочих сведения по вопросным листкам, разбрасывал воззвания»[192]. По всей видимости, это были обычные мероприятия по привлечению рабочих в общества взаимопомощи, но личностью рабочего-агента заинтересовалось Министерство юстиции, сообщившее прокурору Московской судебной палаты о желательности помещения Афанасьева в одиночную камеру в Санкт-Петербурге сроком на шесть месяцев. Эта информация изложена в справке на имя «мещанина Михаила Афанасьевича Афанасьева», поверх текста которой росчерком синего карандаша было написано: «Не надо переводить (подчеркнуто двумя чертами. – С.М.), прошу пересмотреть». Далее простым карандашом: «Просить Ратаева спешно (с Зубатовым), чтобы он рекомендовал Афанасьеву по истечении одного месяца заключения – подать прошение о помиловании. По получении прошения снестись с Министерством юстиции о помиловании»[193].
Эта загадочная история позволяет выдвинуть две гипотезы: во-первых, в феврале 1901 г. у наиболее активных секретных сотрудников Зубатова в рабочей среде могли быть проблемы с различными учреждениями правительственной власти; во-вторых, уже зимой и ранней весной 1901 г. Афанасьев был настолько важен для легального рабочего движения и политического сыска, что за него брались ходатайствовать представители высших эшелонов Департамента полиции. После того, как дело было передано в Департамент полиции, ему было объявлено, что «на основании Высочайшего повеления, последовавшего в 21 день марта 1901 года, в разрешении дознания по обвинению его в государственном преступлении, он, Афанасьев, подлежит, взамен определенным ему Высочайшим повелением 28 февраля 1901 года шестимесячного тюремного заключения, надзору полиции в избранном месте жительства на 1 год, считая срок с 28 февраля 1901 г.»[194].
Помимо исполнения разнообразных обязанностей председателя, в историю легальных рабочих обществ он вошел как неутомимый поставщик идей по развитию их деятельности. Создание совета рабочих механического производства подвигло председателя сформулировать идею объединения руководства различных легальных организаций в центральный орган, который контролировал бы общества по всей стране. Афанасьев искренне переживал за то дело, которое было ему доверено. Начиная с 1903 г., когда рабочие общества захлестнул кризис, и их деятельность была затруднена, он проявил недюжинную смекалку и как мог пытался отсрочить их полный крах. Неоднократно Афанасьев обращался к московскому обер-полицмейстеру Д. Ф. Трепову с просьбой разрешить проведение семейно-танцевальных вечеров, приносящих обществам небольшую прибыль.
186
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 230. Д. 125. Л. 9.
187
Там же.
188
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 230. Д. 50. Т. 2. Л. 101.
189
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 230. Д. 125. Л. 102.
190
ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 41.
191
Там же.
192
ГА РФ. Ф. 102. 3 д-во. Оп. 100. Д. 392. Л. 5.
193
Там же.
194
ГА РФ. Ф. 102. 3 д-во. Оп. 100. Д. 392. Л. 9.