Страница 23 из 34
Судя по позднейшим воспоминаниям, сам А. И. Домонтович винил в смещении отсутствие на прежнем посту своего покровителя великого князя Михаила Николаевича, «сердечно относившегося к делу военной миссии в Персии и всегда выказывавшего неоценимое внимание»[392]. Отчасти он был прав. Однако, решение относительно судьбы главы русских инструкторов принималось не в Тифлисе, а в Петербурге. На Кавказе вплоть до начала июня 1882 г. не знали о том, кто будет назначен новым заведующим обучением персидской кавалерии[393]. Фактически кавказское военное начальство отдало в этом инициативу военному ведомству и Министерству иностранных дел, превратившись в простого исполнителя приказов из столицы империи. В мае 1882 г. в Петербург прибыл и И. А. Зиновьев. Ему, видимо, удалось убедить свое начальство в целесообразности замены Заведующего. Поскольку в решении этого вопроса в Главном штабе целиком ориентировались на решение Министрества иностранных дел[394], то именно мнение посланника в Тегеране стало решающим. Что интересно, в своих воспоминаниях А. И. Домонтович отзывался о И. А. Зиновьеве с уважением[395]. Сложно сказать, было ли это вызвано официальностью публикации, или полковник действительно не знал, какую роль в его судьбе сыграл посланник.
Окончательное решение о замене А. И. Домонтовича П.В. Чарковским было объявлено в докладе по Главному штабу от 4 июня 1882 г. 5 июня 1882 г. о Высочайшем решении Н.Н. Обручевым было сообщено в Тифлис П.П. Павлову[396]. Оно также было доведено до сведения А. И. Домонтовича и шаха. «Когда шах узнал об откомандировании Домонтовича, – писал В. А. Косоговский, – он долго настаивал через русского посланника о возвращении его в Персию, но российская Миссия старалась убедить шаха, что вновь назначенный полковник Чарковский если не лучше, то, во всяком случае, не хуже Домонтовича»[397].
Как нам представляется, отстранение А. И. Домонтовича вопреки желанию шаха и его самого было вызвано двумя причинами. Во-первых, личными амбициями посланника, не желавшего делить с кем-то свое влияние при шахском дворе и определять политику относительно Тегерана. Во-вторых, разным видением будущего ПКБ. Для А. И. Домонтовича это был военно-политический проект, предполагавший подготовку кадров для новой иранской армии, создаваемой под российским контролем и влиянием. Для И. А. Зиновьева же бригада была преимущественно политическим проектом, основной задачей которого было не допустить англичан в качестве инструкторов иранских вооруженных сил, а также вообще не дать усилиться влиянию британских представителей при дворе шаха. Чисто военные аспекты его интересовали мало.
Ситуация с А. И. Домонтовичем показательна в том плане, что она отчасти повторится во второй половине 1890-х гг. и с очередным Заведующим – В. А. Косоговским[398]. Российские дипломатические представители тяжело переносили, когда рядом с ними начинал действовать человек, своей излишней (на их взгляд) активностью оттеснявший их на задний план. Сюда добавлялось также традиционное соперничество между дипломатами и военными во внешней политике, характерное для России той эпохи[399]. Наиболее деятельные из военных зачастую предлагали активно продвигать интересы империи Романовых (как они их понимали) по всему миру, далеко не всегда обращая внимание на дипломатические расчеты представителей Министерства иностранных дел и международное положение империи. Таким образом они нарушали «внешнеполитическую иерархию», беря на себя функции, находившиеся в парафин дипломатов. В то же время незнание зачастую (в силу зависимого положения) реальных видов правительства на те, или иные вопросы, касающиеся Персии, вкупе с искренним желанием усилить авторитет и могущество России приводили к излишне эмоциональным (как в случае с В. А. Косоговским) и резким, даже несправедливым оценкам. В свою очередь, у многих дипломатов по отношению к военным коллегам присутствовал некий снобизм, обусловленный пониманием своего статуса как единственных полномочных представителей России и вершителей ее внешней политики. Это также иногда создавало определенную напряженность в отношениях между представителями двух ведомств.
Для И. А. Зиновьева ПКБ представляла собой политический проект, имевший целью не допустить в персидскую армию британских инструкторов и вообще ограничить английское влияние на шаха. В этом смысле задача русской военной миссии должна была сводиться к внешнему обучению «казаков» так, чтобы их подготовкой оставался доволен персидский правитель. Полноценное обучение военному делу не предполагалось (в этом российские дипломаты были солидарны со многими военными деятелями империи). Соответственно и роль русских инструкторов должна была быть подчиненной, пассивной и сводиться к простому обучению азам военной подготовки на европейский манер. А. И. Домонтович, в силу незнания внешнеполитических планов, в которые посланник его не посвящал, рассматривал ПКБ с профессиональной точки зрения, как военно-политический проект. В своем донесении И. А. Зиновьев был отчасти прав. Военный атташе – это уже не наемный инструктор, а официальный представитель государства. Если бы реформирование даже части иранской армии возглавило лицо с официальными полномочиями от России, с дипломатической точки зрения это могло бы вызвать осложнения. Англичане смогли бы потребовать на паритетной основе создать в иранской армии должность и для собственного военного представителя. Кроме того, такое положение могло дать повод британской стороне обоснованно обвинять русских, что они хотят превратить Иран и его армию в своих сателлитов.
В случае с А. И. Домонтовичем, как нам представляется, важную роль также сыграл личностный фактор. Успехи офицера подняли его авторитет в глазах шаха. «Домонтович стал ведущим участником правящего круга», – верно отметил Ф. Казем-заде[400]. Это не могло не задеть И. А. Зиновьева. «Реформист, жаждущий повышения в должности, он честолюбив, любит дворцовые церемонии. Но хорошо знает своё дело. С ним трудно иметь личные отношения», – характеризовал его российский дипломат М.А. Хитрово, отмечая также излишнюю гордость посланника[401]. «У нашего Зиновьева страсть к власти, – писал о нём в 1889 г. хорошо знавший уже к тому времени бывшего посланника в Тегеране В. Н. Ламсдорф, – он стремится сосредоточить её как можно больше в своих руках и вмешиваться во всё»[402]. Расширение полномочий, которого просил полковник уже с октября 1879 г.[403], и авторитет, который он завоевал в глазах Насреддин-шаха[404], видимо, оказали решающее влияние на поведение И. А. Зиновьева в вопросе о продлении контракта с Заведующим. Ссора между женами, на которую ссылаются B. А. Косоговский, а вслед за ним Ф. Казем-заде, скорее всего, являлась следствием напряженных отношений между мужчинами (или одного к другому) и, одновременно, стала катализатором окончательного разрыва. Учитывая практику работы российских представителей в Персии во второй половине XIX в., особенности межведомственных отношений внутри империи, основанных на личных связях, интригах и т. п., в поведении И. А. Зиновьева и в окончательном решении по А. И. Домонтовичу не было ничего необычного. К тому же посланник умело обратил внимание военного начальства полковника на те моменты его деятельности, которые оно явно не одобрило бы. Можно полностью согласиться с мнением начальника Закаспийской области генерал-лейтенанта ГШ Алексея Николаевича Куропаткина, воспроизведенным современным исследователем Н. Тер-Огановым, о том, что «военно-политические круги в России не были тогда заинтересованы в создании эффективной военной силы в Иране»[405]. Действительно, до середины 1890-х гг. российские дипломаты, как и военные, не считали необходимым создание в Каджарской монархии боеспособной армии. Тем более, что с 1870-х в русско-персидских отношениях обострился раздражающий фактор в виде «туркменского вопроса»[406]. Он периодически то активизировался, то затухал (прежде всего, в связи с продвижением России в Центральной Азии)[407]. Да и сам А. И. Домонтович в своих донесениях не ратовал за создание сильной армии. Когда Насреддин-шах осенью 1879 г. захотел сформировать комиссию для реформы армии и предложил российскому офицеру составить докладную записку, последний исполнил поручение. Однако российскому начальству он рапортовал об этом, исходя не из знания политических видов правительства, а из профессионального подхода. Составив проект реорганизации вооруженных сил, он резюмировал, что «иметь такое устройство Персии, конечно, опасно для России, но, с другой стороны, она не будет представлять этапной дороги, весьма удобной для беспрепятственного перехода… английских войск». Тем не менее тут же отмечал, что «это вопрос дипломатический и меня не касающийся»[408]. Проблема заключалась в том, что полковник вынужден был «разрываться» между двумя сторонами. С одной стороны, он находился на службе у шаха и, как квалифицированный военный, четко исполнял в меру способностей свои функции. С другой же стороны, он, при их исполнении, всюду и постоянно зависел от российского дипломатического представителя.
392
Домонтович А. Воспоминания о пребывании первой русской военной миссии в Персии // Русская старина. 1908. Т. 133. Вып. 2. С. 333.
393
РГВИА. Ф. 446. Д. 44. Л. И.
394
Там же.
395
Домонтович А. Воспоминания о пребывании первой русской военной миссии в Персии // Русская старина. 1908. Т. 133. Вып. 3. С. 577.
396
РГВИА. Ф. 446. Д. 44. Л. 19–20.
397
Косоговский В. А. Очерк развития персидской казачьей бригады // Новый Восток. 1923. Кн. 4. С. 392.
398
В. А. Косоговский имел очень натянутые, если не сказать враждебные отношения с посланником в Тегеране в 1897–1902 гг. Кимоном Эммануиловичем Аргиропуло, которого в личных бумагах презрительно именовал «грекосом». В своих дневниковых записях он прямо сравнивал свое положение с положением А. И. Домонтовича [РГВИА. Ф. 76. Д. 217. Л. 227], а его бумаги позволяют определить причины вражды между Заведующим и посланником. Они, действительно, очень характерны и для ситуации 1882 г. Как верно заметила О. А. Красняк, «официально посланник обладал большей властью, и инструктор обязан был подчиняться ему, но фактически влияние на шаха оказывал командир казачьей бригады. Разногласия из-за властных полномочий, отсутствие четкого разделения прав и ответственности были причиной взаимной неприязни в обоих случаях» [Красняк О. А. Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. М.: URSS, 2007. С. 13–14].
399
Следует заметить, что натянутые отношения, иногда перераставшие в открытые конфликты, были нередким явлением между представителями за границей двух ведомств – Министерства иностранных дел и Военного министерства. «Ярким примером тому является миссия России в Токио, в которой посол А. П. Извольский находился буквально на ножах с военным агентом П. С. Ванновским, – писал по этому поводу современный исследователь. – У всех на устах был скандал между военным агентом в Берлине князем Долгоруким (Н.С. Долгоруков – О.Г.) и послом графом Шуваловым (Павел Андреевич Шувалов – О. Г.). Проиграл князь Долгорукий и был вынужден покинуть посольство. В Сеуле произошла дуэль между дипломатом А. И. Павловым и военным агентом фон Раабеном (Л.Р. фон Раабен – О. Г.). Впрочем, причиной дуэли послужили не ведомственные разногласия, а ревность одного из её участников к своей супруге» [Григорьев Б.Н. Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке. М.: Молодая гвардия, 2010. С. 487]. В Османской империи проблемы возникали в отношениях между постоянными негласными военными агентами и их сослуживцами по Министерству иностранных дел. «Этот надворный советник, а иногда и коллежский [советник], – вспоминал К. Н. Смирнов о деятельности тайных военных агентов, – носил форму мининдел, должен был подчиняться Генеральному] консулу, что ещё сходило, когда на месте бывал сам генеральный консул, т. е. статский или действ [ительный] статский советник, по обыкновению военный агент ссорился с консулом, а уж если в управление консульством вступал первый секретарь, который по штату мининдела бывал титулярным советником, то дело совсем уже осложнялось» [Смирнов К.Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов // Тер-Оганов Н.К. Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015. С. 199]. Так, например, офицер ГШ Александр Васильевич Бензенгр был назначен негласным агентом в Багдад (формально он был вице-консулом в Мосуле, но жил в Багдаде, т. к. этот город был центром VI корпусного округа). «Но, – как писал К. И. Смирнов, – всё дело испортил его несколько заносчивый характер. Он поссорился с генеральным консулом и его пришлось отозвать ранее, чем он успел что-либо большое сделать» [Смирнов К.Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов // Тер-Оганов Н.К. Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015. С. 239]. Пятый командир ПКБ В. А. Косоговский также находился в постоянно конфликтных отношениях с К. М. Аргиропуло, что в итоге привело к отзыву обоих. То же произошло и с его сменщиком Фёдором Григорьевичем Чернозубовым [Тер-Оганов Н.К. Персидская казачья бригада 1879–1921 гг. М.: Институт востоковедения РАН, 2012. С. 109]. Интересно, что в разграничительной комиссии между Ираном и Турцией, действовавшей с 1913 г., русские военный и дипломатический представители – полковник ГШ Дмитрий Иванович Андриевский и Владимир Фёдорович Минорский – также перессорились между собой настолько, что даже по прошествии лет в отдельных встречах с К.Н. Смирновым отзывались друг о друге одинаково грубо [Смирнов К.Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта в период 1878–1918 годов //Тер-Оганов Н.К. Из истории разведки ШКВО в Турции и Иране (1870–1918). К истории разведывательной деятельности негласных военных агентов Штаба Кавказского ВО в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Саарбрюккен: LAP Lambert Academic Publishing, 2015. С. 250–251].
400
Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004. С. 139.
401
Чомак Ихсан. Турция и Россия на рубеже XIX–XX вв. и дипломатическая деятельность посла России в Константинополе И. А. Зиновьева: Дис…. канд. ист. наук. М., 2003. С. 95.
402
Ламсдорф В.Н. Дневник 1886–1890. М.: Центрархив, 1926. С. 123.
403
Докладная записка о состоянии дел в казачьей бригаде 24 октября 1879 года // Красняк О. А. Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. М.: URSS, 2007.
C. 131.
404
Так, получив известие о гибели Александра II, шах «послал немедленно за русскими инструкторами», а не за дипломатами, «и объявил им со слезами на глазах, что он потерял лучшего друга» [Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 63]. К слову, Насреддин-шах дважды обращался к российскому правительству с просьбой разрешить А. И. Домонтовичу возглавлять ПКБ – в 1882 и 1885 гг.
405
Красняк О. А. Русская военная миссия в Иране (1879–1917 гг.) как инструмент внешнеполитического влияния России. С. 3 [Электронный ресурс]. URL: http://www.hist. msu.ru/Science/Conf/01_2007/Krasniak.pdf; Тер-Оганов Н.К. Персидская казачья бригада: период трансформации (1894–1903 гг.) // Восток. 2010. № 3. С. 70.
406
Борьба между Россией и Ираном за контроль над туркменскими племенами [Абдуллаев Ю.Н. Астрабад и русско-иранские отношения (вторая половина XIX – начало ХХв.). Ташкент: Фан, 1975. 132 с.; Маннанов Б. Из истории русско-иранских отношений в конце XIX – начале XX века. Ташкент: Наука Узбекской ССР, 1964. С. 46–47]. Персы считали туркмен своими подданными, в то время как сами туркмены в большинстве своем рассматривали себя не зависимыми ни от кого. Попытки покорить их персидскими властями оканчивались постоянными неудачами. Наиболее знаменитым в этом отношении был поход I860 г. (или 1861 г. – в источниках даты разнятся) [Аннанепесов М. Каджарская война 1860 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.turkmeniya. narod.ru/gajar-war.html; Бартольд В. Историко-географический обзор Ирана // Работы по исторической географии и истории Ирана. М.: Изд-во Восточной литературы 2003. С. 69; Гродеков Н.И. Война в Туркмении. СПб, 1883. Т. 1. С. 40; История Туркменской ССР. Ашхабад: Изд-во НП ТуркмССР, 1957. Т. 1. Кн. 2. С начала XIX в. до Великой октябрьской социалистической революции. С. 91; Куропаткин А.Н. Завоевание Туркмении: (Поход в Ахал-теке в 1880–1881 гг.): С очерком военных действий в Средней Азии с 1839 по 1876 г. СПб.: Изд-во В. Березовского, 1899. 235 с.; Маннанов Б. Из истории русско-иранских отношений в конце XIX – начале XX века. Ташкент: Наука Узбекской ССР, 1964. С. 26; Мухаммед Али-ал-Хусейни. Мервская битва С. 3 // «Дженг-е-Мерв» как персидский источник по изучению истории Южного Туркменистана середины
XIX в. Ашхабад: Ылым, 1990 [Электронный ресурс]. URL: http://www.vostlit.info/Texts/ Dokumenty/m.asien.htm] на Мерв, окончившийся колоссальным разгромом шахских войск [Алиханов-Аварский М. В гостях у шаха. Очерки Персии. Тифлис: Типография Я. И. Либермана, 1898. С. 230–231]. С 1860-х гг., с начала продвижения России в Среднюю Азию, постоянно возникали трения между правительствами России и Ирана по поводу принадлежности туркменских земель.
407
Детальнее см.: Абдуллаев Ю.Н. Астрабад и русско-иранские отношения (вторая половина XIX – начало XX в.). Ташкент: Фан, 1975. 132 с.; Гродеков Н.И. Война в Туркмении. Поход Скобелева в 1880–1881 гг. СПб.: Типография В. С. Балашёва, 1883–1884. Т. 1–4; Маннанов Б. Из истории русско-иранских отношений в конце XIX – начале
XX века. Ташкент: Наука Узбекской ССР, 1964. 156 с.
408
[Домонтович на аудиенции у шаха, где тот говорит о недостатках в армии и изъявляет желание реорганизовать её, 1 октября 1879 г.] // Красняк О. А. Становление иранской регулярной армии в 1879–1921 гг. М.: URSS, 2007. С. 128.