Страница 12 из 16
«Неужели я не понравился Вам? Мне кажется, я имел право ожидать обратного. Неужели я ошибался? Ваш интерес как будто уменьшается по мере того, как растет мой. Вы разрушили мой покой. Прошу вас, уделите немного радости бедному сердцу, готовому Вас обожать. Неужели так трудно послать ответ? Вы должны мне уже два… Н.»
Как приказ, так и просьба, не удостоились ответа. В третьем письме изворотливый Корсиканец принимается за шантаж:
«Бывают минуты, когда слишком большое возбуждение гнетет, вот как сейчас. Как же утолить потребность влюбленного сердца, которое хотело бы кинуться к Вашим ногам, но которое сдерживает груз высших соображений, парализующих самые страстные желания. О, если бы Вы захотели! Только Вы можете устранить препятствия, которые нас разделяют. Мой друг Дюрок все уладит. О прибудьте, прибудьте! Все ваши желания будут исполнены. Ваша родина будет мне дороже, когда Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н.»
Как истинная патриотка – Мария Валевская – не могла оставить без ответа многообещающую фразу: «Ваша родина будет мне дороже…».
Вольность нравов тех времен позволяла Марии Валевской некоторые шалости, тем более, к измене ее склоняла вся Польша. Наблюдая, как при взгляде на молодую графиню вожделенным огнем загорались глаза Наполеона, поляки дружно принялись толкать Марию в постель Корсиканца, и даже ее собственный муж уговаривал молодую супругу быть вежливее с императором.
Наконец, на правительственном уровне было решено уложить Марию в постель Наполеона. Депутаты прислали графине письмо, в котором были строки, оправдывающие измену:
«Будучи мужчиной, Вы, сударыня, пожертвовали бы своей жизнью ради честного и правого дела во имя родины. Будучи женщиной, Вы не можете служить ей таким образом, Ваша природа не позволяет этого. Но существуют другие жертвы, которые Вы можете принести и к которым Вы должны себя принудить, даже если они Вам неприязненны».
Итак, Мария, уступая всеобщему желанию соотечественников, отправляется на первое свидание с человеком, от которого зависела судьба Польши. Первая ее попытка была позорно провалена, уж слишком великую ношу на нее возложили поляки. Как только молодая женщина оказалась наедине с Наполеоном, она, по рассказу Массона, «вскрикивает, вскакивает, хочет бежать, ее душат рыдания. Эти слова являют ей вдруг весь ужас, всю заурядность, всю позорность поступка, который она должна совершить. Он стоит удивленный. Впервые встречается он с такой реакцией…»
Если б Наполеон в это время овладел Марией, это явилось бы самым настоящим изнасилованием. А силой император привык брать города и государства, но не женщин. На этот раз Наполеону удается быть великодушным, а Марии получилось уйти после общения с ним столь же верной своему престарелому мужу, как и до визита.
«Осуши слезы, моя сладкая трепетная голубка, и ступай отдыхать, – слышит молодая графиня на прощание. – Не бойся больше орла, он не применит к тебе никакой иной силы, кроме страстной любви, а прежде всего он хочет завоевать твое сердце. Потом ты полюбишь его, он будет для тебя всем – понимаешь, всем!»
Между тем, добрейший император французов вырвал у нее обещание повторить свой визит завтра. Потерявший голову Наполеон не довольствуется обещанием, и пишет новое письмо вслед уехавшей Марии. К посланию прилагается великолепная брошь, украшенная бриллиантами. Графиня Валевская вернула драгоценность императору, избавившись таким поступком от подозрений в меркантильности и заслужив уважение поляков всех последующих поколений.
На следующий день карета императора прибывает за ней, у Марии нет ни единого шанса отказаться. Наполеон был хмур и озабочен, предыдущий галантный кавалер остался во вчерашнем дне. Брандыс передает сведения из разных источников о том, что происходило далее:
«Постепенно он приходит в сильное возбуждение, гнев, не то настоящий, не то наигранный, ударяет ему в голову: «Я хочу! Ты хорошо слышишь это слово? Я хочу заставить тебя, чтобы ты полюбила меня. Я вернул к жизни имя твоей родины, она теперь существует благодаря мне. Я сделаю больше. Но знай, как эти часы, которые я держу в руке и которые разбиваю сейчас на твоих глазах, – имя ее сгинет вместе со всеми твоими надеждами, если ты доведешь меня до крайности, отталкивая мое сердце и отказывая мне в своем».
Она цепенеет от его ярости, теряет сознание. «Глаза его разили меня, – цитирует дословно записки своей прабабки граф Орнано. – Мне казалось, что я вижу страшный сон, всей силой воли я хотела очнуться, но хищность его взгляда приковала меня. Я слышала стук его каблуков, бьющих в несчастные часы. Я вжалась в угол дивана… холодный пот струился по мне, я дрожала…»
«…бедная женщина падает на пол… – заканчивает эту сцену Массон. – А когда приходит в себя, она уже не принадлежит себе. Он рядом с нею и отирает слезы, которые капля за каплей текут из ее глаз».
Вот, значит, как все свершилось: с простого насилия начался один из знаменитейших романов истории!»
С тех пор графиня Валевская каждый вечер приезжала во дворец Наполеона и терпеливо ожидала награды, обещанной за свои ласки – независимости Польши.
Слухи о том, что Наполеон неплохо устроился в Варшаве, достигли Жозефины. Встревоженная креолка порывается приехать к нему; она почувствовала соперницу, равных которой еще не было. Но слишком поздно. В по-прежнему нежных письмах Наполеон рассказывает Жозефине о собственной непомерной занятости, о грязных польских дорогах, скверной поре года, и вообще о том, что здешний климат ей совсем не подойдет.
В то же время Бонапарт никому не прощает даже мечтательного взгляда в сторону его «польской жены». Баварский принц Людвиг Август Виттельсбах принадлежал к числу недальновидных поклонников пани Валевской. Кто-то из окружения Наполеона тут же настоятельно посоветовал принцу упаковывать чемоданы; и немец поспешил убраться из столицы герцогства Варшавского, хотя государственные интересы требовали его нахождения подле императора.
Наполеон использовал Марию не только как любовницу, но и как шпионку; причем, как описывает Массон, весьма хитроумно:
«И совершенно внезапно, – приводя этим в полнейшее замешательство свою собеседницу, – он переходит к салонным сплетням, ко всяким историйкам, к пикантным анекдотам. Он хочет, чтобы она рассказывала ему о частной жизни каждого, с кем он встречается. Его любопытство ненасытимо и распространяется на самые мелкие подробности. Везде, где бы он ни был, – а здесь, где на карту поставлены такие важные интересы, особенно, – он этим способом составляет себе мнение о правящем классе.
Из всей совокупности этих мелких фактов, – которые запечатлеваются у него в памяти и до которых он так жаден, что удивляет своей осведомленностью слушающую его женщину, – он делает свои выводы, и она замечает тогда, что сама же дала ему в руки оружие против себя самой; она протестует, она возмущается его выводами, и стычка кончается тем, что он, похлопывая ее по щеке, говорит ей: «Моя милая Мария, ты достойна быть спартанкой и иметь отечество».»
В апреле 1807 г. Наполеон сделал местом своего пребывания прусский замок Финкенштейн; почти вслед за ним здесь появляется и графиня Валевская. Из этого замка управлялась Европа, Финкенштейн стал ее сердцем, но польская графиня остается не причастной ко всему этому организму. Хотя ей и приписывают некоторые политические интриги, Мария ведет затворнический образ жизни и фактически ни с кем не общается, кроме Наполеона. Графиня пыталась скрыть свое моральное падение от всего мира и потому за несколько недель своего здесь проживания не переступала порог апартаментов Наполеона никогда.
«Император приказал приготовить помещение рядом с его покоями, – вспоминает камердинер Констан. – Мадам В. поселилась там и уже не покидала замка в Финкенштейне, тем более что ее старый муж, оскорбленный в своем достоинстве и в своих чувствах, не хотел принять под свой кров женщину, которая его оставила. Все три недели пребывания императора в Финкенштейне жила с ним мадам В…Все это время она проявляла самую возвышенную и бескорыстную привязанность к императору. Наполеон как будто, со своей стороны, понимал эту ангельскую женщину; ее поведение, полное доброты и самоотверженности, оставило во мне неизгладимое воспоминание. Обедали они обычно вдвоем, так что я был свидетелем их бесед – живого и возбужденного разговора императора и нежного и меланхоличного мадам В…В отсутствие Наполеона мадам В. проводила время в одиночестве, читая или же наблюдая из-за занавесок за парадами и военными учениями, проводимыми императором. Такой же, как поведение, была и ее жизнь, размеренная и всегда одинаковая…»