Страница 11 из 16
Польки воспитываются для общества, а не для домашней жизни, не для супруга. Кажется, их образуют для того только, чтобы блистать в большом кругу, водить за собой толпу поклонников и греметь наружными достоинствами. Делать счастье одного есть удел немногих из них. Ветреность, непостоянство суть отличительный их характер. Нигде нет столько разводов, как в Польше. Сколько здесь женщин, которые, разведясь с двумя мужьями, выходили за третьего; сколько таких, которые новыми супругами куплены у старых за высокую цену!..»
Мария Лончиньская родилась в 1786 г. в многодетной семье польского дворянина, который рано умер, оставив вдове шестеро детей различного возраста. Большинство историков объясняют вступление юной Марии в брак с вчетверо старшим ее графом Анастазием Колонна-Валевским беспросветной бедностью семьи. Версия вполне логичная, но польский биограф Марии Валевской – Мариан Брандыс – утверждает, что до нищеты семье Лончиньских было столь же далеко, как от Варшавы до ближайшей звезды:
«Сохранившиеся ипотечные книги показывают, что владения Лончиньских, состоящие из Кернози и деревень Керноска, Соколов и Чернев, оценивались в 1806 году в 760 000 флоринов. Весьма значительная сумма по тем временам. Причем это были благополучные владения, в минимальной степени отягощенные долгами. Мария принесла мужу в приданое 100000 флоринов наличными. Стало быть, Валевский со своими обширными, но заложенными латифундиями был для Лончиньских не бог весть какой партией».
Брандыс намекает, что причина неравного брака может быть в том, что первенец у Марии родился слишком скоро – самое большее, спустя шесть месяцев после бракосочетания. Впрочем, не будем слишком категоричны в утверждении ранней порочности польской героини, так как и Брандыс не слишком углубляется в свое предположение.
Тем не менее, супруги были вполне довольны друг другом. Мария в письме к своей подруге превозносит «доброту, вежливость и такт» мужа. А граф Анастазий Валевский, в свою очередь, бесконечно благодарен теще, пани Эве Лончиньской, за то, что «удостоив его руки своей чудесной дочери… сделала его счастливейшим человеком».
Сцену первой встречи Наполеона и Марии М. Брандыс передает устами французского историка-наполеоноведа Фредерика Массона. Единственное, что возмутило польского историка: встреча могла состояться в Блоне, либо Яблонной, но не в Броне:
«1 января 1807 года император, возвращаясь из Пултуска в Варшаву, останавливается на миг, чтобы сменить коней у ворот города Броне (!). Народ ожидает там освободителя Польши. Восторженная, кричащая толпа, заметив императорскую карету, бросается к ней. Карета останавливается. Генерал Дюрок вылезает и прокладывает себе дорогу к почтовой конторе. Входя туда, он слышит отчаянные крики, видит простертые в мольбе руки, женский голос обращается к нему по-французски: „О, сударь, вызволите нас отсюда и сделайте так, чтобы я могла увидеть его хоть бы минуту!“ Дюрок останавливается: это две светские дамы, затерявшиеся в толпе крестьян и ремесленников. Одна из них, именно та, что обратилась к нему, кажется ребенком: блондинка с большими глазами, мягкими и наивными, полными благоговения. Ее нежная кожа, по розовому оттенку напоминающая чайную розу, алеет от смущения. Невысокого роста, но чудесно сложенная, гибкая и округлая, она само обаяние. Одета очень просто. На голове ажурная шляпа с черной вуалью. Дюрок уловил все с одного взгляда; он высвобождает обеих женщин и, предложив руку блондинке, подводит ее к дверце кареты. „Ваше величество, – говорит он Наполеону, – взгляните на ту, которая ради вас подвергала себя опасности быть раздавленной в толпе“. Наполеон снимает шляпу и, наклонившись к даме, заговаривает с нею, но она, потеряв голову от обуревающих ее чувств, восторженно восклицает, не дав ему докончить. „Приветствую вас, тысячекратно благословенный, на нашей земле, – восклицает она. – Что бы мы ни сделали, ничто не может должным образом выразить наших чувств, которые мы питаем к вашей особе, и нашей радости, которую мы испытываем, видя, как вы вступаете в пределы нашей родины, которая ждет вас, дабы восстать из праха!“ В то время как она задыхающимся голосом произносит эти слова, Наполеон внимательно вглядывается в нее. Он берет находившийся в карете букет цветов и подает ей. „Сохраните его, мадам, как свидетельство моих добрых намерений. Надеюсь, что мы увидимся скоро в Варшаве, где я хотел бы услышать признательность из ваших уст“. Дюрок возвращается на свое место рядом с императором; карета быстро удаляется, какое-то время еще видна помахивающая императорская треуголка».
Мимолетное знакомство с Наполеоном произвело на Марию неизгладимое впечатление, по крайней мере, так описывает ее состояние Ф. Массон:
«Проводив взглядом императорскую карету, она долго стоит на месте, как зачарованная. Чтобы заставить ее очнуться, подруге пришлось окликнуть ее, толкнуть ее. Она старательно заворачивает тогда в батистовый платок букет, который поднес ей император, садится в карету и возвращается к себе только поздно ночью».
Как ни странно, восторженная блондинка запала в душу Наполеона, и он страстно желал увидеть ее вновь. Поскольку Наполеон всегда привык получать желаемое, то их мимолетное знакомство было обречено на продолжение.
В январе 1807 г. в Варшаве состоялся бал с участием Наполеона; случайно или нет, но присутствовала на празднике и Мария Валевская. Французский император не сводил с нее глаз, но чем больше наблюдал Наполеон за своей мечтой, тем мрачнее становилось его лицо. Оказалось, что томная блондинка с изумительной фигурой безумно понравилась не только ему одному. Генерал Бертран и адъютант князя Невшательского – Луи де Перигор, не замечая мечущего молнии взгляда императора, вели упорную осаду крепости под названием Мария Валевская. На острове Святой Елены за несколько недель до смерти, Наполеон со смехом поведает эпизод на балу своему верному генералу Монтолону:
«Нисколько не подозревая, что я имею виды на мадам Валевскую, оба наперегонки ухаживали за нею. Несколько раз они переходили мне дорогу, особенно Луи де Перигор. Под конец это мне надоело, и я сказал Бертье, чтобы тот немедленно отправил своего адъютанта Перигора за сведениями о шестом корпусе, действующем на реке Пассарга. Я полагал, что Бертран окажется умнее, но того свели с ума глаза мадам Валевской. Он не отходил от нее ни на шаг, а во время ужина прислонился к подлокотнику ее кресла так, что его эполеты терлись об ее бело-розовую спину, которой я восхищался. Раздраженный до крайности, я хватаю его за руку, подвожу к окну и даю приказ немедленно отправиться в штаб-квартиру принца Жерома и доставить мне донесение, как идут осадные работы под Бреслау. Не успел еще бедняга уехать, как я пожалел, что поддался дурному настроению. Я наверняка вернул бы его, но подумал, что присутствие Бертрана при Жероме может быть мне полезным».
Часто приходится читать, что в ответ на приглашение на танец, поступившее от императора, Мария Валевская ответила: «Я не танцую». Но это уже чрезвычайно глупая выдумка, не имеющая ничего общего с реальностью. Отказать в танце Наполеону – это, по меньшей мере, невежливо, а по большому счету, признак идиотизма, которого мы в пани Валевской не находим.
«На другой день после бала я был удивлен необычным возбуждением императора, – рассказывает его камердинер Констан. – Он вставал, ходил, садился, снова вставал, мне казалось, что я так и не закончу его туалет». Наконец Наполеон принялся писать Марии Валевской письма.
Первое письмо, которое улетело к польской графине вместе с букетом цветов, более походило на приказ, чем на объяснение в любви:
«Я видел только Вас, восхищался только Вами, жажду только Вас. Пусть быстрый ответ погасит жар нетерпения… Н.»
В это время Наполеон находится на вершине своего могущества, подобным тоном он разговаривает с европейскими монархами, но только маленькая обворожительная полячка отказывается подчиняться приказам самого важного в Европе человека. Послание императора осталось без ответа. Недоуменный Наполеон строчит новое письмо и прилагает к нему очередной букет. Привыкший повелевать, император превращается в обычного просителя, причем, довольно жалкого: