Страница 78 из 80
Шпион выкинул левую руку и схватил Рокоссовского за горло, одним усилием отрывая от пола. Коля, сбрасывая наконец оцепенение, ринулся на помощь — и все вдруг ринулись, по-прежнему не рискуя стрелять. Но прежде, чем кто-либо успел хоть что-то предпринять, в вытянутую коричневую руку впились клыки.
Трусливый, обжористый, слюнявый пёс с обидной кличкой Гитлер обожал Рокоссовского — да и то сказать: трудно было не любить Рокоссовского. Знал пёс, что наверняка будет убит, — не мог не чувствовать звериной своей сутью, — и всё же прыгнул на обидчика.
Шпион стряхнул Гитлера на палубу, ударом ноги отшвырнул в сторону. Скрежеща неисправным динамиком, повернулся к Старкиллеру — но того уже оттаскивал в сторону Мясников; развернулся добить Рокоссовского — но перед ним как из-под земли вырос комсомолец Николай Половинкин.
- Не трогать! — сказал Коля. И включил световой меч Старкиллера, который только что подобрал.
Шпион попытался что-то сказать, но динамик окончательно заклинило, и он, как испорченная грампластинка у деда в Саратове, скрежетал одну лишь букву «ю».
«Товарищ коммунист!..», подумал Коля, «Ты должен в бой вступать первым, а выходить из боя последним. Во всякую минуту ты должен уметь взять в руки винтовку и личным примером показать, что коммунист умеет не только благородно жить, но и достойно умереть!»
Он ощерился, поигрывая, — не винтовкой! — световым мечом. Рукоять, ещё тёплая после Старкиллера, лежала в ладони надёжно и радостно. «Муха», словно сожалея о чём-то, покачала уродливой металлической головой, подняла меч, быстро и небрежно ударила. Коля парировал удар, на этот раз полностью полагаясь на оружие.
Меч Старкиллера не подвёл.
Вся масса оружия была сосредоточена в короткой и удобной рукояти, багровый плазменный клинок ничего не весил, и Коля сделал то, что показалось ему наиболее естественным: он начал работать мечом, как ножом. Лезвие металось перед ним в горизонтальной плоскости, словно большой огненный веер. «Муха» била короткими быстрыми ударами, но всякий раз натыкалась на этот веер, и отступала, и скрежетала своё бесконечное «ю», и атаки становились всё длиннее и изощрённее.
«Убеждение в справедливости войны», думал Коля, парируя удары, «сознание необходимости пожертвовать своей жизнью для блага своих братьев поднимает дух солдат и заставляет их переносить неслыханные тяжести... сознательно проливать свою кровь во имя торжества справедливости и социализма... нет, нельзя свою, надо вот его... а вдруг у него нет крови? Вдруг он всё-таки робот? Игнази говорил, что роботы барахлят всё время...» Теперь шпион сражался всерьёз. То ли злился, что не может пробить такую примитивную защиту, то ли торопился — люди в ангаре понемногу приходили в себя.
«Зачем я всё время думаю?», думал Коля, работая кистью, «такой момент — а я думаю... Очень глупо умереть, зная одну только букву "ю" и ничего больше не зная… Юно будет скучать? Почему-то не прилетела...» Поединок продолжался всего-то, быть может, с минуту, и ничего особенно трудного Коля не делал — но уже чувствовал, как накатывает усталость. Не усталость даже... хотя и это тоже; заторможенность, апатия, скованность — словно приходилось ему сейчас сражаться не только с «мухой», но и с кем-то ещё, спрятанным глубоко внутри, рвущимся наружу.
Словно ожил сейчас в Коле ещё один человек и только и ждал возможности выбраться. Не просто так — а чтоб помочь, поддержать в бою, взять на себя трудное и страшное и кровавое, потому что создан был для трудного и страшного и кровавого.
А то, что он потребует за свою помощь... так ли велика цена победы? Ведь лишь победа разрывает оковы.
Стать другим человеком, сильнее, лучше...
Но разве возможно такое: «был один человек — стал другой»? И кто он — этот «другой человек»? Как можно стать не собой?.. Умереть? Очень глупо умереть, зная одну только букву «ю»... Нет, ничего ещё не кончилось! Никакую битву нельзя выиграть, лишь защищаясь и не нанося ударов. Что не до смерти — то ложь...
Коля уже так устал, что и выпустил бы своего внутреннего двойника, — выпустил бы его ярость, ненависть, его жажду могущества, — но не знал, как. Продержись Половинкин ещё с полминуты, опомнившиеся люди в ангаре придумали бы что-нибудь, пришли бы ему на помощь. Но бой всё длился и длился и длился, «муха» в коричневом всё наращивала темп, пытаясь найти лазейку в, прямо скажем, примитивной Колиной защите и наконец нашла. Взметнулся плащ перед глазами, блеснул багровый клинок. Шпион изогнулся в жёстком, отточенном, почти танцевальном движении. Лезвие полоснуло старшего лейтенанта по запястью, впилось в плоть, рассекая кожу и мясо, сжигая живое тело.
Половинкин не знал, что есть на свете такая боль, и скрючился от муки. Густая красная буква «Ю» распласталась у него в глазах, задрожала, и тёмная волна заслонила свет.
Он выронил рукоять, отступил на шаг; шпион занёс меч. Но было поздно: чёрный человек внутри закричал, раскидывая чёрные ладони в невыносимо чёрном восторге, и тёмная тугая волна разорвалась перед ним. Вихрь пронёсся по ангару, сбивая людей и грузовых дроидов, расшвыривая тела павших. Шпиона оторвало от пола, подняло над полом, понесло вдоль пола и ударило об пол. Он тут же вскочил на ноги, упруго и ловко — но ощутимо растерянно, явно не понимая случившегося. Коля стоял пошатываясь, с налитыми кровью глазами. Он видел, как сосредоточенный Мясников и глупо хихикающий Двуул тащат Старкиллера к боковому выходу, а юноша тянется к своему мечу — и меч, срываясь с пола, возвращается к хозяину.
Видел, как Мясников кричит что-то бегущему Кожедубу, а тот трясёт лобастой упрямой головой, словно в уши попала вода, и не меняет курса. Видел, как уцелевшие штурмовики указывают на генераторы поля... как же правильно называются эти штуки, которые не дают воздуху из корабля улететь в открытый космос?..
Видел, как поле меняет оттенок и начинает дрожать. А потом Коля увидел, что «муха» в коричневом плаще бежит к выходу из ангара, сам развернулся в другую сторону и сделал шаг, ещё один... а затем его схватила за локоть крепкая рука Ивана, и шагать стало легче, и почти сразу можно стало перейти на бег, а чёрный человек внутри хихикнул и отвернулся. Теряя сознание, на последних ошмётках силы ворвался Коля в гостеприимно распахнутую дверь «Разбойной тени».
Передовые машины 25-го мехкорпуса 21-й армии Брянского фронта врывались в Могилёв; немецкий оборонительный рубеж рухнул. Глубокий обходной манёвр в районе Орши не только вынудил вермахт оставить город, но и обозначил угрозу окружения минской группировки. Целесообразность развития наступления, — Советские войска были вымотаны длительными боями, — сейчас рассматривали в Ставке.
А Василевский поставленную задачу выполнил. Войска Особого Белорусского фронта воссоединились с Большой землёй.
(Подразделение РККА выдвигается в район организации обороны. Подмосковье, ориент. конец сентября- начало октября 1941 г.)
Огромная, затянутая облаками зелёная планета вплывала в панораму. «Титан» трясло, и Мясников, бинтовавший рану молодого ситха, через слово поминал каких-то земных демонов. Видеть его сосредоточенное лицо было просто невыносимо.
Старкиллер со стоном повернул коротко стриженую голову. Только для того, чтобы натолкнуться взглядом на ещё одну ненавистную сейчас рожу. Двуул прилип к иллюминатору, хихикая и пританцовывая на месте, словно до сих пор ни разу не видел, как при нештатном входе в атмосферу начинает светиться перегретая обшивка.
В тёмном земном небе разгоралась новая звезда.
- Мама, мама, смотри: что это там?!
- Это просто звезда падает, Юра. Ты уроки сделал?
- Сделал, мама, — послушно отозвался круглоголовый семилетний мальчик, не отводя взгляда от ползущей по небесному склону букашки. Самолётов над Клушино в эти месяцы летало много, но падающую звезду мальчик видел впервые.
- Иди в дом, Юра: холодно.