Страница 109 из 123
Я встал в конец небольшой очереди пациентов доктора Джолли. Около полудня настал и мой черед. Не обращая внимания на собственные ожоги и обмороженные лицо и руки, он хлопотал, чувствуя себя в лазарете полновластным хозяином.
— Вижу, конкуренции ты не боишься, — заметил я. — Чертовски рад, что кроме нас с Бенсоном под рукой оказался и третий доктор. Как дела на медицинском фронте?
— Живем — не тужим, старичок, — жизнерадостно ответил Джолли. — Бенсон идет на поправку. Пульс, дыхание, давление почти в норме. Думаю, скоро окончательно очухается. Капитан Фолсом все еще испытывает сильные боли, но опасность позади, разумеется. Остальные пациенты чувствуют себя значительно лучше. И дело вовсе не в медицинском обслуживании. Хорошая еда, постельный режим и уверенность в том, что они находятся в безопасности, лучше всяких лекарств. То же могу сказать и о себе. Ей-богу!
— Верю, — согласился я. — Все твои друзья, кроме Фолсома и братьев Харрингтон, спустились на лед вместе с членами экипажа. Готов биться об заклад, если бы ты сказал им двое суток назад, что они сами захотят вернуться в ледовый лагерь, они надели бы на тебя смирительную рубаху.
— Способность человека восстанавливать физические и душевные силы невероятна, — весело заметил Джолли. — А иногда и уму непостижима, приятель. Ну-ка, посмотрим на твое перебитое крылышко.
Сказано — сделано. И поскольку я был его коллегой по профессии и, следовательно, привык к человеческим страданиям, он не стал со мною церемониться, обрабатывая мои раны. Если бы я не держался за подлокотник кресла и не помнил о порядком ущемленном самолюбии, то не знаю, каким бы образом сумел вынести боль. Закончив работу, доктор произнес:
— Вот и лады. Остались еще двое — Браунелл и Болтон, те, что в бараке.
— Я схожу с тобой, — сказал я. — Коммандеру Суонсону не терпится узнать, каковы будут результаты осмотра. Он намерен сматывать удочки. И чем раньше, тем лучше.
— Мне тоже этого хочется, — признался ирландец. — А что это командир так волнуется?
— Лед. Ледовая обстановка может измениться в любую минуту. Ты что, хочешь провести здесь годик-другой?
Джолли улыбнулся, потом задумался, и улыбки как не бывало.
— А долго мы пробудем под этим окаянным льдом? Хочу сказать, долго ли идти до открытой воды?
— По словам Суонсона, сутки. Чего ты перепугался, Джолли? Поверь, находиться подо льдом гораздо безопаснее, чем среди льдов.
Но переубедить его мне не удалось. С озабоченным видом врач взял медицинскую сумку и вышел из лазарета. Суонсон уже ждал нас в центральном посту. Вскарабкавшись по скобтрапу, мы спустились на лед и пошагали к лагерю.
Там уже побывал чуть ли не весь экипаж субмарины. Многие возвращались назад. Почти у всех лица были мрачные или бледные. Проходя мимо нас, люди не поднимали голов. Они заглянули туда, куда не следовало.
Поскольку наружная температура поднялась на двадцать градусов, а электрические радиаторы были включены целые сутки, в бараке стояла жара. На стенах и потолке лед давно стаял. Один из больных — это был Браунелл — очнулся. Сидя в постели, он пил бульон, который держал в руке один из дежуривших возле него матросов.
—Как видите, — обратился я к Суонсону, — одного можно нести на субмарину.
— В этом нет никакого сомнения, — охотно согласился доктор Джолли. Склонившись над вторым пациентом, ирландец покачал головой: — Состояние больного тяжелое, командир. Очень тяжелое. Я бы не взял на себя ответственность, не стал бы его трогать.
— Придется брать ответственность на себя, — категорически заявил Суонсон. — И принять другое решение.
Я сначала подумал, что он мог сказать это более дипломатично, но потом вспомнил, что если на борту «Дельфина» двое убийц, то тридцать три и три десятых процента за то, что Джолли один из них. Что же касается Суонсона, тот не забывал этого ни на секунду.
Я пожал плечами и, наклонившись над Болтоном, осмотрел его, орудуя здоровой рукой. Выпрямившись, я проговорил:
— Джолли прав. Состояние больного тяжелое. Но, полагаю, транспортировку на субмарину он сможет выдержать.
—«Полагаю, сможет», — передразнил меня Джолли. — Когда речь идет о лечении больного, «полагаю» — не основа для принятия решения.
— Согласен, — ответил я. — Но ведь и обстоятельства нельзя назвать нормальными.
— Беру ответственность на себя, — произнес Суонсон. — Доктор Джолли, буду вам весьма признателен, если проследите за тем, чтобы оба больных были доставлены на корабль. Я прикажу выделить столько людей, сколько вам понадобится.
Джолли еще некоторое время поупирался, но в конце концов сдался. Он отдал нужные распоряжения и действовал весьма толково. Я немного задержался в лагере, наблюдая, как Ролингс и еще несколько моряков демонтируют нагреватели, освещение и скатывают кабели. После того как последний человек покинул лагерь, я направился в гараж. Сломанный нож по-прежнему находился в топливном баке. Но пистолета и обеих обойм я не обнаружил. Взять их мог кто угодно, за исключением доктора Джолли. С той самой минуты, как мы с ним покинули субмарину, и до его возвращения на нее я не сводил с него глаз.
В три часа пополудни мы погрузились на достаточную глубину и взяли курс на юг, к чистой воде.
Глава 10
Вторая половина дня и вечер прошли быстро и в приятных хлопотах. Задраив люки, мы вырвались из добровольного ледяного плена. Факт этот имел символическое значение. После того как над корпусом субмарины сомкнулся ледяной полог, увиденные на станции «Зет» картины словно бы закрыло от умственных взоров моряков невидимым занавесом. Оборвалась физическая связь с ледовым лагерем, ставшим последним прибежищем мертвецов, которым суждено блуждать вместе со льдами в течение многих столетий. И когда связь эта разом нарушилась, ощущение ужаса и потрясения, преследовавшее моряков последние сутки, несколько притупилось. Мы как бы перевернули страницу страшной истории. Выполнив поставленную перед ними задачу, моряки подводного крейсера возвращались домой, испытывая чувство удовлетворения и радости от предстоящего прибытия в порт и увольнения на берег. Чувство это — чувство облегчения и веселья — можно было чуть ли не осязать. Но я не испытывал ни облегчения, ни радости; в душе у меня не было покоя: слишком дорого было для меня то, что я оставил в ледовом лагере. Не было мира и в душах Суонсона и старпома, Ролингса и Забринского. Они-то знали, что на борту находится убийца, на совести которого жизнь нескольких человек. Знал об этом и доктор Бенсон, но тот пока в счет не шел: он еще не пришел в себя. Мне очень хотелось, чтобы какое-то время он оставался в бессознательном состоянии. Ведь когда человек преодолевает пропасть, отделявшую его от бесчувственности, он теряет над собой контроль и становится чересчур многословным.
Некоторые из зимовщиков обратились к командиру корабля с просьбой рассказать им об устройстве субмарины. Помня о том, что я поведал ему утром, Суонсон скрепя сердце пошел навстречу любознательным, но недовольства своего ничем не выдал и по-прежнему улыбался. Отказать в подобной просьбе было бы невежливо, тем более что все секреты были скрыты от глаз непосвященных. Но согласие командира корабля показать гостям субмарину объяснялось отнюдь не его желанием выдать себя за светского человека. Если бы он отказал в столь безобидной просьбе, кое-кто мог бы насторожиться.
Экскурсию по кораблю проводил старпом, к группе экскурсантов присоединился и я. Не столько для удовлетворения собственного любопытства, сколько затем, что-бы наблюдать за реакцией зимовщиков. Мы обошли весь корабль, не были лишь в реакторном отделении, куда не допускали никого, и отделении инерционной навигации, доступ туда был закрыт и мне самому. Не подавая вида, я внимательно наблюдал за экскурсантами, но, как и предполагал, ничего не добился. Было безумием даже надеяться на что-то: наш «приятель» с пистолетом надел на себя маску, снять которую пока никому не удается. И все же я понадеялся, что повезет и мне выпадет один шанс из миллиона.