Страница 110 из 123
После ужина я помогал доктору Джолли, как мог. Ничего не могу сказать об остальных качествах ирландца, но лекарем он был превосходным. Он быстро и умело осматривал ходячих пациентов. Если было нужно, менял им повязки. Осмотрел и обработал раны Бенсона и Фолсома, после чего попросил меня сходить вместе с ним на корму, в дозиметрическую лабораторию. Лишние приборы были оттуда вынесены, на их место поставлены койки еще для четырех больных — братьев Харрингтон, Браунелла и Болтона. В лазарете помещались всего две койки, которые были заняты Бенсоном и Фолсомом.
Вопреки мрачным прогнозам Джолли, транспортировка из ледового лагеря на корабль Болтону ничуть не повредила, главным образом благодаря искусству и стараниям доктора, распорядившегося привязать больного к носилкам. Болтон пришел в сознание и жаловался на страшные боли в сильно обожженном правом предплечье. Доктор снял повязку. Кожи почти не осталось, рана представляла собой сплошной гнойник с красными пятнами. У каждого врача собственный способ лечить ожоги. Джолли предпочел накладывать на обожженный участок смазанную бальзамом алюминиевую фольгу, закрывавшую всю рану, и затем закреплять ее повязкой. После этого он сделал ему обезболивающий укол, дал снотворного, после чего велел дежурному санитару немедленно докладывать ему, как только Болтону станет хуже. Бегло осмотрев трех остальных пациентов и сменив им повязки, Джолли решил лечь спать.
Я тоже. По существу, я не спал две ночи. Накануне не смог уснуть из-за дикой боли в левой руке. Я буквально валился с ног от усталости. Когда я добрался до каюты, Ганзен уже почивал, а инженера-механика не было.
В ту ночь снотворное мне не понадобилось.
Проснулся я в два часа ночи, но мне показалось, будто спал я всего минут пять. Чувствовал я себя совершенно разбитым. Однако в ту же секунду сон с меня словно рукой сняло.
От такого шума проснулся бы и мертвый. Из репродуктора, висевшего над койкой старпома, доносился оглушительный, пронзительный свист, менявшийся по частоте каждые полсекунды, кинжалом вонзавшийся мне в барабанные перепонки. Даже преступник на дыбе не смог бы произвести больше шуму.
Успевший вскочить на ноги Ганзен торопливо надевал рубашку и ботинки. Я не предполагал, чтобы флегматичный с виду техасец мог оказаться таким расторопным.
— Что стряслось, черт побери? — спросил я у старпома. Чтобы он меня услышал, пришлось повысить голос.
— Пожар! — с мрачным видом проговорил Ганзен. — На корабле пожар. Да еще когда мы подо льдом, будь он неладен!
На ходу застегивая пуговицы, он перепрыгнул через мою койку, толкнул дверь, да так, что она едва не слетела с петель, и был таков.
Сигнал тревоги внезапно стих, наступившая тишина подействовала словно удар. Я обратил внимание на то, что корпус корабля перестал вибрировать: судовые машины не работали. По спине у меня пополз холодок.
Почему же остановились машины? Что могло произойти в реакторном отделении, причем так быстро? Господи, неужели там пожар? Мне в свое время удалось заглянуть сквозь освинцованное стекло в атомный котел и увидеть фантастическое свечение — кошмарное сочетание зеленого, фиолетового и белого цветов, новый «страшный свет», созданный руками человека. Что произойдет, если этот «страшный свет» вырвется из-под его контроля?
Одевался я не спеша. И не только оттого, что мешала раненая рука. Возможно, на корабле пожар, а возможно, пошла вразнос ядерная энергетическая установка. Если опытный экипаж субмарины не в силах контролировать обстановку, какой прок от того, что доктор Карпентер станет носиться по кораблю с криком «Где горит?».
Через три минуты после ухода старпома я подошел к двери в центральный пост и заглянул внутрь. Если я стану мешать, то дальше не пойду. Увидев и почуяв бурый едкий дым, я услышал голос Суонсона:
— Войдите и закройте дверь.
Закрыв за собой дверь, я осмотрелся. Во всяком случае, попытался это сделать, что оказалось непросто. Глаза резало, словно кто-то швырнул мне в лицо пригоршню перца. Помещение наполнилось зловонным дымом, гораздо плотнее и удушливее лондонского тумана. Видимость не превышала, нескольких футов, но я заметил, что все находились на своих боевых постах. Одни дышали с трудом, другие хрипели, третьи вполголоса бранились, у всех слезились глаза, но не было и следа паники.
— Сидели бы лучше у себя в каюте, — сухо проронил Суонсон. — Прошу прощения за то, что рявкнул на вас, доктор, но не хочется, чтобы дым распространялся по кораблю.
— Где горит?
— В машинном отделении, — спокойно, точно делясь впечатлениями о погоде, произнес Суонсон. — Где именно, не знаем. А это никуда не годится. Особенно опасен дым. Масштабы пожара нам неизвестны. По словам инженера-механика, в машинном столько дыма, что собственную ладонь не видно.
— Машины не работают, — заметил я. — Что-то случилось?
Командир субмарины вытер глаза платком, что-то сказал моряку, надевавшему резиновый костюм и противогаз, после чего снова повернулся ко мне.
— Не взорвемся, не бойтесь, — произнес он. Я готов был поклясться, что Суонсон усмехнулся при этих словах. — Что бы ни произошло с атомным реактором, защита сработает. В мгновение ока урановые стержни нейтрализуются, и реакция прекратится. Правда, в данном случае мы остановили реакцию вручную. Люди, работающие в посту управления энергетической установкой, не видели ни контрольных приборов, ни маховика для манипулирования контрольными стержнями. Иного выбора, кроме останова реактора, у нас не было. Обслуживающему персоналу пришлось покинуть машинное отделение и пост управления энергетической установкой и укрыться в кормовом отсеке.
Теперь хоть что-то прояснилось. Итак, мы не взорвемся, не будем принесены в жертву делу развития атомной энергетики. Наш удел — старая добрая смерть от удушья.
— Что же делать? — спросил я.
— Следовало бы немедленно всплыть на поверхность. Но над нами лед толщиной четырнадцать футов. Прошу прощения. — С этими словами Суонсон повернулся к облачившемуся в защитный костюм и натянувшему противогаз моряку, державшему в руках небольшую коробку с цифровой шкалой.
Пройдя мимо штурманского стола и эхоледомера, оба приблизились к массивной двери, выходившей в коридор над реакторным отделением, по которому можно было проникнуть в машинное. Повернув задрайки, они толкнули дверь. В центральный пост ворвались клубы черного дыма. Моряк в противогазе поспешно вышел в коридор и тотчас закрыл за собой дверь. Повернув задрайки, Суонсон на ощупь подошел к посту управления и отыскал микрофон.
— Говорит командир, — эхом отозвался голос Суонсона. — В машинном отделении возник пожар. Мы еще не установили, какими он вызван причинами: повинна ли электропроводка, химическая ли реакция или возгорание топлива. Очаг пожара еще не обнаружен. Чтобы быть готовыми к наихудшему, мы намерены выяснить, нет ли утечки излучения. — Теперь я понял, что в руках у моряка в комбинезоне был счетчик Гейгера. — Если проверка даст отрицательный результат, станем искать, нет ли утечки пара. Если это ничего не даст, предпримем интенсивный поиск по установлению очага пожара. Дело не легкое. Как мне доложили, видимость нулевая. Мы отключили все электрические цепи в машинном отделении, в том числе и освещение, с целью избежать взрыва паров топлива, если они имеются в воздухе. Перекрыли впускные клапаны для кислорода и отсоединили машинное отделение от системы очистки воздуха, рассчитывая, что огонь, поглотив весь наличный кислород, сойдет на нет.
До особого распоряжения курить воспрещается. Выключить все обогреватели, вентиляторы и прочие электроприборы, кроме тех, что обеспечивают связь, в том числе проигрыватель и миксер. Выключить все приборы освещения, кроме самых необходимых. Перемещения по кораблю свести до минимума. Буду держать вас в курсе событий.
Я почувствовал, что рядом со мной кто-то стоит. Это был доктор Джолли. По его искаженному страданием некогда веселому лицу текли слезы.
— Ну, это уж слишком, старичок, — с жалобным видом произнес он. — Не знаю, стоит ли радоваться тому, что нас спасли. Сплошные запреты — и не кури, и электричество не включай, и не шевелись. Неужели все это на полном серьезе?