Страница 17 из 22
Я вошёл в кухню. Ну и бардак! Из открытого холодильника натекла вода, на полу валялась крупа, соль и ещё невесть что, занавеска была кем-то зверски сорвана вместе с гардиной.
Запах шёл, однако, не из кухни. Машинально захлопнув холодильник, я пошёл дальше.
В квартире было две комнаты. Первой мне попалась спальня. Ага, вот оно. На что же это похоже? Запах болезни и старости, дряхлости и уныния.
Я огляделся, и у меня волосы встали дыбом. Тут как будто прошло сражение. По всему полу валялись лекарства, посуда, газеты, тряпки. Посреди этого безобразия растопырился разбухший памперс. Вся комната, и особенно смятая, раскиданная постель были усыпаны мягким сероватым порошком. Причём складывалось ощущение, что его тут разбрасывали лопатой. Да что тут творилось?!
В голове, не задерживаясь, проскользнула какая-то важная мысль, но мне было не до того, чтобы вытягивать её за хвост.
Потому что на подушке я увидел человеческие зубы!
Я забыл, как дышать, а когда вспомнил – посмотрел внимательнее. Это были коронки и мосты – хорошо выполненные, металлокерамические, несколько штук. Да ещё несколько пломб в придачу! Куда я, чёрт возьми, попал?
Я быстро вышел из нехорошей комнаты.
В гостиной был полный порядок, и висела мрачная тишина. Эти книги сто лет не читали, чай за столом давным-давно не пили, на диване никто не валялся, а телевизор древней марки был скорбно занавешен пыльным тюлем.
Я уж собрался убираться подобру-поздорову, как вдруг застыл, как громом поражённый.
На стене висели фотографии. На одной кокетливо склонила голову весёлая полноватая женщина с «химией» на голове. На остальных – мальчик, один и тот же, но в разном окружении. На самом старом снимке, ещё черно-белом, ему было года три, на самом современном – лет пятнадцать. Я не мог отвести от него глаз. По позвоночнику начал пробираться холодок.
Такой юный, маленький, но ошибиться было просто невозможно. Это был мой отец.
Я встряхнулся, сглотнул пересохшим ртом, и пошёл было вон, но снова удивлённо застыл.
У двери на тумбочке стояло нечто, вновь привлекшее моё внимание. По очертаниям предмета я как будто понял, что это такое, но, не веря своим глазам, приподнял дерматиновый чехол.
На сером корпусе рельефно выделялась надпись: «Ятрань». Печатная машинка покрылась пылью, часть клавиш запала. На ней не работали, наверное, столько лет, сколько я на свете не жил.
Никто не застукал меня, выходящим из квартиры. Я прикрыл за собой дверь, и она жалобно пискнула, прощаясь. Ступени были стёрты от времени и на вид холодны. Навстречу поднималась женщина – в одной руке она несла спящего ребёнка, в другой уместились дамская сумочка, пакет с продуктами и ключи от машины, одетые на палец. На меня она не обратила никакого внимания, и хорошо, а то бы перепугалась, как пить дать.
Я поймал себя на мысли, что не заметил, как оказался в машине и уже поворачивал ключ. Так нельзя! Подумаешь, всегда можно найти разумное объяснение. Спокойно. Никто не убит. Наркотиков не видно. На притон не похоже.
Зазвонил телефон, и я вздрогнул. Нервы пора лечить.
– Алло, – вкрадчиво сказала Ада. – Это Герман?
Нет, блин, радужный единорог!
– Да. Как ты?
– Всё хорошо. Ты работаешь?
– Уже заканчиваю.
– Герман, ты не езди никуда, не надо. Не езди, куда я просила.
Ну, спасибо, кэп!
– Ладно, еду домой, – сказал я спокойно.
Повисло молчание.
– Ты ведь уже там. Был там, – она сказала очень тихо.
Ну как я мог позабыть!
– Был. Всё нормально. Ладно, я за рулём, потом расскажу.
Я нажал отбой. Стал выруливать на дорогу. И тут ощутил неприятное беспокойство, такое, что впору взвыть. Одной рукой ведя машину по строительным ухабам, я набрал номер. Молчание. Ответь, ненормальная! Набрал номер снова. Не берёт, зараза.
Выехав, наконец, на асфальт, я втопил педаль газа, забыв переключить скорость. Машина возмущённо заревела, но, спасибо, не развалилась. На повороте чуть не задел высокий внедорожник. Дальше вообще понёсся как псих. Один раз проехал на красный, перед поворотом подрезал автобус. Нервы были на пределе. Я не должен был оставлять её. Я не должен был ездить в проклятый дом. Чёрт возьми, я всю жизнь врал, как дышал, почему же тут не сработало?
Припарковавшись как попало, я взлетел на свой этаж, заранее зная, что обнаружу. Дверь была не заперта. Пальто валялось, но сапоги исчезли.
– Ада! – глупо крикнул я вглубь квартиры. И помчался по лестнице вниз.
Сколько прошло времени с момента звонка? Минут десять? Я обежал свой и соседний дворы, заглянул на территорию детского садика и снова прыгнул в машину. Куда теперь? Надеясь на удачу, я стал колесить по городу, глазея по сторонам. Пару раз заходил в магазины и искал в толпе. Раз пять мне казалось – вот, это она. Но это были совсем другие девчонки, и даже один шустрый парнишка в похожей куртке, смачно пославший меня матом.
Совсем стемнело. Загорелись фонари. Я положил руки на руль, а голову на руки и постарался собраться с мыслями. Что, собственно произошло? Вчера пришла, сегодня ушла. Да, странная. Да, больная. Я ничего о ней не знаю. Я, дурак, так ничего и не спросил. Теперь она чего-то испугалась и просто исчезла.
Квартиру я, оказывается, не запер. Маму бы кондратий хватил. Прямо день открытых дверей какой-то!
Я снова набрал номер, неизвестно на что надеясь. Музыка Стинга раздалась из моей комнаты. И телефон не взяла.
Постель была аккуратно застелена. Моя футболка свёрнута и положена не подушку. Рядом с ней лежали мой старый телефон и «Ювенильное море» Платонова. Из книги торчала бумажка.
Ада писала быстрым и взрослым почерком, каким обычно пишут врачи, если не торопятся и стараются. Над прописной буквой «т» она ставила горизонтальную чёрточку сверху, а под «ш» – снизу. Где это так учат, интересно?
Спасибо за всё. Не хочу обременять.
Чувствую себя хорошо.
Извини, взяла на столе пятьсот рублей и немного еды из холодильника. Как смогу, компенсирую затраты.
Вот и всё. Ни «дорогой» в начале, ни «до свиданья» в конце, никаких тебе сантиментов. Я сел на кровать и автоматически стал гладить угнездившегося на коленях кота. Герасим вздохнул, уткнулся мне в ладонь прохладным носом и замурлыкал. Он соскучился за день, а теперь ещё, чувствуя, что мне плохо, переживал и беспокоился. Я лёг на спину, переместив его на грудь, и стал почёсывать его шелковистые ушки, шею и подбородок.
Вот он – дружище, вот кто никогда от меня не уйдёт.
13
В небе надо мной кружились голуби. Мальчишка, чудом удерживаясь на дощатой крыше, гонял их длинной жердиной. На нём была длинная рубаха, кепка, похожая на блин, но не было штанов. Пацан пронзительно свистнул, и разномастная стая пошла на новый круг.
Город был залит светом и пах морем. В окнах двухэтажных приземистых домов отражалось солнце, зеленели герани. По уходящей вниз улице шли люди, поднимая лёгкую пыль. У одних были узлы и котомки, у других вёдра со сливами и абрикосами. Мимо прошёл чумазый мужик, толкая перед собой скрипучую тачку с углём. Толстоногая девица в красном платке несла в руках объёмную связку газет.
Я понял, что сейчас увижу и обернулся.
Девушка ехала на велосипеде с высокими узкими колёсами. Велосипед был ей велик, и она ехала, не доставая до седла, просунув одну ногу под раму. Белое в крапинку платье хлопало на ветру, в косах, завязанных как два кренделя, трепыхались коричневые ленты, тонкие руки сжимали растопыренный руль. Проезжая, Ада посмотрела мимо меня, сбавила скорость, и, перестав нажимать на педали, поехала вниз, стараясь не попадать на участки с мелким песком.
– Луговой! – гаркнули мне в ухо.
Проснувшись, я от неожиданности дёрнулся и опрокинул тетрадь и учебник. Люди в аудитории заржали. Шутки в духе Петровича, будь он неладен!