Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Первые попытки осмыслить то, что произошло 5–7 сентября на Бородинском поле, его участники попытались сделать уже вскоре после сражения. «Мы проиграли сражение, но в меру. Наши силы ежедневно пополняются, а неприятельские нет», – написал 30 сентября жене Клаузевиц, перешедший накануне войны 1812 г. на русскую службу и состоявший в день Бородина в должности обер-квартирмейстера 1-го кавалерийского корпуса[123]. Примерно тогда же, в сентябре, генерал-квартирмейстер 1-й Западной армии полковник Толь составил первый вариант «Описания битвы при селе Бородине», ставший не только основой отчета М. И. Кутузова Александру I, но и отправной точкой для последующего развития темы Бородина для многих немецких авторов, например для Т. Бернгарди[124].

Составляли рапорты о сражении и немцы, боровшиеся на стороне Наполеона и тоже интуитивно пытавшиеся оценить место и роль своих братьев по языку и культуре в этом гигантском побоище[125]. Многие немцы бережно и методично занесли впечатления о потрясшем их до глубин души сражении в свои дневники, а баварец А. Адам, художник, числившийся при штабе Е. Богарне, и обер-лейтенант вюртембергской артиллерии Х.В. фон Фабер дю Фор, увидевший поле через несколько дней после битвы, сделали поразительные по своей правдивости зарисовки. Последовавшие за Бородином события – пожар Москвы, страшное отступление, борьба за свободу в 1813–1815 гг. – потеснили на несколько лет воспоминания немцев о Бородине. Исключение составили те, кто оказался в русском плену, – они чаще возвращались в мыслях к сражению, скрупулезно «сортируя» и сберегая свои переживания, например граф фон К.А.В. Ведель или Роос.

Со второй половины 1810-х гг. стали публиковаться первые немецкие воспоминания о Русском походе, в которых повествовалось и о Бородинском сражении[126]. Наиболее примечательной среди этих первых книг была работа Бретшнейдера, почти немедленно переведенная на русский язык[127]. Приводя нередко явно искаженные данные о силах сторон, потерях и ходе боя, автор, тем не менее, убежденно заявлял, что русские незаслуженно «присвоили себе победу». «Судя… по следствиям битвы и взятию столицы, победа была на стороне французов». И все же, «сражение сие, – утверждал Бретшнейдер, – принадлежит к числу тех, которые более вредят победителю, нежели пораженному»[128]. В те же годы вышло 4-томное сочинение К.Х.Г. Вентурини, историка религии из Брауншвейга, который тоже попытался описать Бородинское сражение на основе пока еще скудной документальной базы, разбавляя крупицы достоверных фактов своей буйной фантазией[129].

В 1820-е гг. хлынул настоящий поток мемуаров, мемуарно-биографической литературы и работ, основанных на воспоминаниях[130]. Для истории участия немцев в Бородинском сражении весьма интересной оказалась работа Э. Фельдерндорфа и Варадайна, показавших участие баварских частей главным образом на северном фланге сражения, биография генерала А. Л. Охса, командовавшего 24-й дивизией 8-го армейского корпуса, боровшейся в Утицком лесу, и, особенно, работа бывшего в 1812 г. капитаном, помощником начальника штаба 21-й пехотной дивизии 7-го (саксонского) корпуса Ф. К. Церрини ди Монте Варчи (1785–1852) о действиях саксонской кавалерии у д. Семеновское и у «большого редута»[131]. Из материалов Церрини неопровержимо следовал вывод, прямо оспаривавший уже широко распространенную в те годы через публикацию бюллетеней армии Наполеона версию о том, что героями взятия центрального укрепления русских позиций – батареи Раевского – были не французские кирасиры во главе с О. Коленкуром, но саксонские латники Тильмана. В целом же, где бы работы ни были опубликованы – в Мюнхене, Касселе, Дрездене или Веймаре, все они были проникнуты пафосом героизма, проявленного немецкими солдатами из чувства долга. Отчетливо слышалась и другая нота: горечь за пролитую кровь ради интересов французского императора и надежда на объединение Германии.

К концу 20-х – началу 30-х гг. XIX в. к ряду опубликованных свидетельств и работ по Бородину добавились две серии замечательных рисунков Адама (1786–1862) и Фабер дю Фора (1780–1857)[132]. Рисунки Адама, видевшего битву (правда, чаще всего из вторых линий, а то и из обоза), еще несли на себе некоторый отпечаток того ощущения героической романтики, которое возникает у стороннего наблюдателя сражения, но зарисовки Фабер дю Фора, прибывшего на поле через 10 дней после битвы, были посвящены в основном изображению полуобнаженных трупов и человеческих страданий и запечатлели, таким образом, иную для немецких войск сторону сражения.

В 1830-е гг. немцы неизменно сохраняли интерес к эпопее 1812 г. и Бородинскому сражению, публикуя не только многочисленные воспоминания[133], но и собственно исторические работы, написанные участниками похода[134]. Особое место среди них, конечно же, занимала книга великого военного теоретика Карла фон Клаузевица (1780–1831), вышедшая в 7-м томе его посмертных сочинений[135]. Основной текст работы был набросан через 3–4 года после событий 1812 г., но, судя по ссылкам на книги Шамбрэ (2-е издание, на которое ссылается Клаузевиц, вышло в 1825 г.) и Бутурлина (французское издание вышло в 1824 г.), она была доработана им значительно позже. В описании и анализе Клаузевицем Бородина нашли отражение не только военно-теоретические поиски автора, но и противоречивые политические и духовные германские реалии 10-х – начала 30-х гг. XIX в.

В годы подъема борьбы с Наполеоном, казалось, исчезали грани между традициями профессиональных армий германских государств (во многом еще сохранившихся, несмотря на реформы наполеоновских ставленников, а в Пруссии – несмотря на реформы Г. Д. Шарнгорста) и народом, охваченным экзальтацией из-за проснувшихся национальных чувств: «В одном общем хоре сливались звуки военных оркестров и пение борцов за свободу»[136]. Сам патриотизм приобрел какую-то ожесточенность. Многие немцы «не столько думали о родине, которую необходимо освободить, сколько о враге, которому нужно отомстить за все унижения»[137]. В этом хоре патриотических призывов отчетливо звучал голос Ф. Л. Яна, лидера движения «гимнастических союзов», которому приписывают возрождение идеи средневекового рейха как воплощения национальных чаяний немцев, соединенной с сильной долей франкофобства. Этим настроениям поддался даже Э. М. Арендт, который, подобно Г.Ф.К. Штейну, Э. Морицу и Клаузевицу, был в 1812 г. на стороне русских. Со временем германским королям при поддержке русского царизма удалось обуздать этот экзальтированный и романтический патриотизм. Теперь генерал Л. Вольцоген, участник Бородинского сражения на стороне русских (он был флигель-адъютантом Александра I и состоял при штабе Барклая-де-Толли), преподавая военное искусство прусскому принцу Вильгельму, пытается внушить будущему германскому императору мысль о мистической роли прусского короля в разгроме Наполеона и в возрождении германского духа. Романтизм стал опорой консерваторов, а прусская армия превратилась в орудие защиты монархии от любых посягательств со стороны либеральных сил. На этом фоне картина Бородина, написанная Клаузевицем, выглядела как попытка соединения точного, реалистического военного знания со стремлением постичь внутренний дух боровшихся армий.

123

Письма К. Клаузевица Марии Клаузевиц // Клаузевиц К. 1812 год. 2-е изд. М., 1937. С. 246.

124

Этот текст «Описания…» составлен на немецком языке и опубликован в известном издании документов Военно-ученого архива Главного штаба (Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА. СПб., 1911. Т. 16). В значительно расширенном варианте «Описание битвы при селе Бородине» на немецком языке было опубликовано в Петербурге в 1939 г. Подробнее о «записках» Толя см.: Тартаковский А. Г. Труд К. Ф. Толя об Отечественной войне 1812 г. (опыт реконструкции) // Исторические записки. М., 1970. Т. 85. С. 368–428.

125

См., например: Рапорты вестфальского военного министра графа фон Хене…

126

Bomsdorff R., von. Mittheilungen aus dem russischen Feldzuge. Leipzig, 1816; Dillenius K. Beobachtungen über die Ruhr… Lüdwigsburg, 1817; Liebenstein F. L.A. Der Krieg Napoleons gegen Rußland in den Jahren 1812 und 1813. Frankfurt a M., 1819. Bd.2.

127

Бретшнейдер. Четырехлетняя война союзных держав противу Наполеона Бонапарте. СПб., 1820.

128

Там же. Ч. 1. С. 85–87.

129

Venturini C. Russlands und Deutchlands Befreiungskriege… Leipzig; Atenburg, 1816–1819. Bd.1–4. Множество авторов принимало Вентурини за участника событий или серьезного историка (Об этом см.: Попов А. И. «Засадный отряд» Н. А. Тучкова (сомнения в очевидном, или апология Беннигсена) // Отечественная война 1812 г. Источники. Памятники. Проблемы. Бородино, 1999. С. 135, 138, 142).

130

Lemazurier M. J. Medicinische Geschichte der rußischen Feldzuges von 1812. Jena, 1823; Leissnig W. L. Märsche und Kriegerlebnisse im Jahre 1812. Budissen, 1828; etc.

131

Völdemdorf W. Kriegsgeschichte von Bayern… München, 1826. Bd.3; Hohenhausen L. von. Biographie des Generals von Ochs. Cassel, 1827; Cerrini de Monte Varchi C. F.X. Die Feldzüge der Sachsen in den Jahren 1812 und 1813. Dresden, 1821; [Cerrini]. Brüchstücke, die Mitwirkung der rgl. Sächsischen Kürassier-Brigade bei der Schlacht an der Moskwa // Oesterreichische militärische Zeitschrift. 1824. Bd.4. Hft.11. См. также анонимную работу: Die Schlacht von Borodino oder an der Moskwa. Weimar, 1824.

132

Adam A. Voyage de Willenberg en Prusse jusqu’a Moscou en 1812. Munich, 1828 (наиболее распространенное немецкое изд.: Adam A. Aus dem Leben eines Schlachtenmalers. Stuttgart, 1886); Faber du Faur. Blatter aus meinen Portfeuille, im Laufe des Feldzuge 1812. Stuttgart, 1831–1843 (наиболее известны два французских изд.: Faber du Faur C. W. Campagne de Russie, 1812. P., s. d.; Faber du Faure G. Campagne de Russie, 1812. P.,1895). См. также: Que