Страница 43 из 59
То же самое было бы и в России. Психология крестьян везде была одинаковой, и русский крестьянин любил землю. Не все смогли бы выполнить поставленное перед ними условие, и этим были отсеяны. Но абсолютное большинство, имея перед собой ясную перспективу, очень скоро привело бы свои хозяйства в образцовое состояние. А возросшая производительность труда позволила бы им легко выплачивать за землю выкуп, растянутый на большое количество лет. Выкуп в этом случае был необходим, поскольку речь шла о мирной реформе, а не о революции. Зато это позволило бы обойтись без потрясений и жертв.
Именно так происходило освобождение крестьян в Пруссии. Там вначале правительство отдало крестьянам в собственность землю, а затем они выкупали ее и свои повинности – барщину и оброк. Это превратило их в свободных людей, и наряду с помещичьими имениями в Пруссии возникли крупные крестьянские хозяйства. Вскоре сама жизнь показала, насколько эта реформа оказалась продуктивной. Она привела к интенсификации земледелия, и к большим переменам в культуре и быте немецких крестьян. Такой же успешной была реформа и в Австро-Венгрии, где также крестьяне вначале получили землю, а затем выкупали свои повинности.
В России реформа, проведенная на дворцовых и государственных землях, заставила бы остальных помещиков пойти тем же путем. Им невозможно было бы держать в прежнем состоянии крепостных крестьян, если бы рядом процветали свободные крестьянские хозяйства. А упрекать правительство в том, что крестьяне хорошо живут там, где нет помещиков, им бы было затруднительно.
Но и для самих дворян это был наилучший выход из сложившегося положения – обменять поместья, некогда присвоенные их предками, на капитал. Это заставило бы многих из них заняться экономикой, чтобы не потерять полученные деньги, а не быть бездельниками. Помочь совершить этот обмен им должно было государство за счет денежного фонда, образованного выкупными платежами. Именно так поступило правительство Александра II в 1863 году во время восстания в Польше. Чтобы изолировать повстанцев от польских крестьян и привлечь их на свою сторону, царское правительство наделило их помещичьей землей, выплатив ее владельцам денежную компенсацию. Чем полностью достигло своей цели.
Но применить ту же меру в самой России правительство не решилось, опасаясь хоть в чем-то затронуть интересы помещика и лишить его привычного образа жизни. А эта потеря времени обернулась для страны промышленным и техническим отставанием. Весь XVIII век Россия прожила за счет промышленного наследства, оставленного ей Петром I. Но с углублением промышленной революции в Европе старые мануфактуры устарели, и не могли выдерживать конкуренции с новым европейским машинным производством. Поэтому русская промышленность стала сдавать одну позицию за другой. Еще при Александре она выплавляла металла больше всех остальных стран в мире, а при Николае утратила эту позицию. Регресс наблюдался буквально во всех отраслях.
Россия стала жить так, как она живет в настоящее время – за счет вывоза сырья. В основном тогда вывозили продовольствие. Сорокалетний мир в Европе значительно увеличил ее население, и кроме того, там многие люди переселялись из сельской местности в города. Поэтому Европа нуждалась в продуктах питания. В то время ни Северная, ни Южная Америки, ни Австралия, только заселявшаяся, не поставляли свои продукты в большом количестве на европейский рынок, тогда как помещичья Россия могла отправлять их туда сколько угодно. Не удивительно, что золото полилось рекой в карманы крупных землевладельцев, осуществлявших основной продуктовый экспорт.
На тринадцатый год правления Николая Россию посетил известный в Европе французский путешественник и писатель маркиз де Кюстин. Его хорошо знала русская читающая публика по книгам об Англии и Испании. В Зимнем дворце маркиза принял сам царь, и его наперебой приглашала петербургская знать на разные праздники и увеселения. Эти праздники поразили писателя своим богатством, как и дворцы, где они проводились. В книге «Россия в 1839 году» Кюстин рассказал о бале, устроенном великой княгиней Еленой Павловной в своем дворце. Кюстин пишет: «Большая галерея, предназначенная для танцев, была декорирована с исключительной роскошью. Полторы тысячи кадок и горшков с редчайшими цветами образовали благоухающий букет. В конце залы, в густой тени экзотических растений, виднелся бассейн, из которого беспрерывно вырывались струи фонтана. Брызги воды, освещенные яркими огнями, сверкали как алмазные пылинки и освежали воздух. Роскошные пальмы, банановые деревья и всевозможные другие тропические растения, корни которых скрыты были под ковром зелени, казалось, росли на родной почве, и чудилось, будто кортеж танцующих пар какой-то чудодейственной силой был перенесен с дикого севера в далекий тропический лес… Блеск волшебной залы во сто крат увеличивался благодаря обилию огромных зеркал… Совершенно терялось представление о том, где ты находишься. Исчезали всякие границы, все было полно света, золота, цветов, отражений и чарующей, волшебной иллюзии».
Но это волшебство и это очарование достигалось за счет усиленного экспорта зерна и недоедания русских крестьян. Особенно когда случались неурожаи. А если неурожай был и в Европе, то экспорт не только уменьшался, а, напротив, увеличивался из-за высоких цен. Тогда положение русских крестьян становилось просто отчаянным. После ареста участников подпольного кружка Петрашевского, в III отделение Его величества канцелярии, занимавшегося политическим сыском, вместе с другими бумагами был доставлен дневник поручика Монбели. В нем жандармы прочли такую запись: «И теперь еще пробегает холодный трепет по жилам при воспоминании о виденном мною кусочке хлеба, которым питаются крестьяне Витебской губернии; мука вовсе не вошла в его состав: он состоит из мякины, соломы и еще какой-то травы, не тяжелее пуха и видом похож на высушенный навоз, сильно перемешанный с соломой… Что видим мы в России? Десятки миллионов страдают, тяготятся жизнью, лишены прав человеческих – или из-за плебейского происхождения, или из-за ничтожности общественного положения своего, или по недостатку средств существования; зато в то же время небольшая каста привилегированных счастливцев, нахально смеясь над бедствиями ближних, истощается в изобретении роскошных изъявлений – тщеславия и низкого разврата, прикрытого утонченной роскошью».
Очевидную истину, что народ бедствует, пытались донести до царя даже некоторые представители высшей государственной администрации. В записке, поданной Николаю князем Н. Кутузовым в 1841 году, было сказано: «При проезде моем по трем губерниям, по большим и проселочным трактам, в самое лучшее время года, при уборке сена и хлеба, не было слышно ни одного голоса радости, не видно ни одного движения, доказывающего довольствие народное. Напротив, печать уныния и скорби отражается на всех лицах, проглядывает во всех чувствах и действиях… Отпечаток этих чувств скорби так близок всем классам, следы бедности общественной так явны, неправда и угнетение везде и во всем так наглы и губительны для государства, что невольно рождается вопрос: неужели все это не доходит до престола вашего императорского величества?»
Расплата за техническое и промышленное отставание не заставила себя долго ждать. Она пришла в виде Крымской войны, которая превратилась в демонстрацию отсталости России. Еще в войне с Наполеоном русская армия не уступала в вооружении ни одной европейской, а в артиллерии превосходила любую из них. Но теперь все обстояло иначе. Русский парусный военный флот не мог тягаться с маневренными паровыми судами союзников, и его пришлось затопить самим, чтобы преградить кораблями вход в бухту Севастополя. Гладкоствольные русские ружья по-прежнему стреляли на 120 метров как и полвека назад, тогда как новые французские и английские штуцера с нарезными стволами, били на восемьсот. Это позволило союзникам расстреливать русские линии с безопасного для себя расстояния.
Война могла обернуться для России очень тяжелыми последствиями с утратой значительных территорий, если бы власть не обратилась к старому испытанному средству – к патриотизму простых людей. Англичане, французы и турки застряли под Севастополем, и несколько их штурмов были отбиты с большими для них потерями. Союзники рассчитывали взять город в течение недели, а им пришлось его осаждать одиннадцать месяцев. К концу осады, когда было решено оставить Севастополь, из многих тысяч матросов, сошедших с затопленных кораблей на бастионы, в живых оставалось всего несколько сотен. Но и тех пришлось уговаривать оставить позиции, поскольку они дали клятву на них умереть. Понеся большие потери, союзники не решились углубиться во внутренние губернии, помня, чем закончился поход для Наполеона. Оборона Севастополя позволила завершить войну без территориальных потерь, но удар, нанесенный по внешнеполитическому престижу России, и особенно по престижу власти внутри страны, был сокрушительным.