В чем суть вопроса

После пожара Смоленска и особенно после гибели Москвы, святого для русских города, глухая враждебность крестьян переросла в лютую ненависть, охватившую всю многомиллионную народную массу. Теперь уже крестьяне не только сжигали свой хлеб и овес, они поджигали свои дома, если была надежда сжечь вместе с ними забравшихся туда французов. «Фуражировки не удаются, – докладывали французские интенданты в штабы своих корпусов. – Офицеры, которых посылают за припасами, не возвращаются, а если возвращаются, то с пустыми руками».

На озлобление крестьян французы отвечали массовыми расстрелами. Они мстили за пожары сел и городов, которые возникали везде, где бы они ни появлялись. Они мстили за сожжение русскими Москвы, за непримиримую вражду со стороны народа, которую они ощущали с начала своего вторжения и до его конца. Ни кто иной, как русский крестьянин поставил французскую армию в критическое положение, когда она оказалась в центре России. Именно он уничтожил лучшую в Европе кавалерию Мюрата, заморив голодом ее лошадей. Уцелевшие участники русского похода затем вспоминали: «Каждая деревня при нашем приближении превращалась или в костер, или в крепость».

Известный теоретик военного искусства генерал Жомини был назначен Наполеоном генерал-губернатором Смоленска. В своих мемуарах он рассказал такую историю. При отступлении Великой армии из Москвы, Наполеон не нашел в Смоленске тех припасов, на которые рассчитывал. В гневе император приказал отдать под суд двух главных интендантов. Одного успели осудить и расстрелять, но другого Жомини, узнав о случившемся, сумел отстоять. Он попросил аудиенцию у императора и описал Наполеону условия, в каких пришлось работать интендантам. Он рассказал о солдате Еременко, рядовом Московского пехотного полка, который был ранен, но поправившись, бежал из плена и организовал из крестьян партизанский отряд в 300 человек. Рассказал о крестьянине Васильеве, собравшим и вооружившим отнятыми у французов ружьями и саблями отряд в 600 человек. О некоем Самусе, организовавшем отряд в 2000 крестьян и совершавшем с ними смелые набеги. Чтобы описать силу народного озлобления, он рассказал Наполеону о крестьянке деревни Соколово Прасковье (фамилии ее Жомини не знал), которая обороняясь одна против шести французов, убила вилами троих, включая полковника, а остальных израненных обратила в бегство. Выслушав Жомини, Наполеон отменил суд над вторым интендантом.

Общий патриотический подъем разделяли горожане и купцы. Последние никаких торговых дел с французами не вели, хотя те очень к этому стремились, и ни в какие сделки с ними не вступали. Вместе с другими жителями они покидали родные места, бросая на произвол судьбы дома, лавки, склады, лабазы. Перед приходом французов в Москву ее посетил император Александр I для сбора средства на оборону. Он держал речь на собрании московских купцов и его внимательно слушали. Александр говорил о Наполеоне как о новом Молохе, явившемся в Россию, чтобы стереть ее с лица земли. И чем дольше продолжалась речь императора, тем большая ярость овладевала залом. Александр просил у купцов для защиты страны пожертвовать определенный процент от их капитала. Размер взноса зависел от того, к какой из трех гильдий принадлежал купец. Но как только император закончил речь, поднялся купеческий старшина и заявил, что царь просит у них слишком мало. Он лично жертвует 50 000 рублей, две трети своего состояния, и на следующий день действительно внес эту сумму. Из задних рядов поднялся другой купец, причисленный к самому низшему классу, и также заявил, что он, как русский, обязан жертвовать много больше, чем у него просят, и сам определил размер своего взноса. Под крики и возгласы зала один за другим поднимались купцы, и повторялась та же самая сцена. Тогда московские купцы пожертвовали десять миллионов рублей, громадную по тем временам сумму.

В тот же день император держал речь перед дворянами. Он также просил их оказать стране поддержку. Когда он закончил речь, зал встретил ее молчанием. Но вот из первого ряда поднялись два человека и стали горячо убеждать остальных откликнуться на просьбу царя и добровольно увеличить названную им сумму взноса. Эту сцену описал генерал-губернатор Москвы граф Ростопчин, и он же сообщил имена агитаторов. Один из них, писал Ростопчин, был человеком глупым, и этим поступком надеялся добиться монарших милостей, а второй был умным, но не имел никаких имуществ в Москве и в Московской губернии, поэтому лично ему никакие выплаты не грозили.

В своих записках князь С.Г. Волконский, будущий декабрист, описал вопль «господ помещиков, которые, как тогда, так и теперь, и всегда будут это делать, кричат об их патриотизме, но из того, что может поступить в их кошелек, не дадут ни алтына». Он рассказал о своей встрече с императором Александром I в октябре 1812 года, когда был у него на приеме по делам службы. Александр предложил Волконскому три вопроса, и он привел как вопросы царя по трем пунктам, так и свои на них ответы: «Тут он (царь) сделал мне следующие вопросы: 1) Каков дух армии? Я ему отвечал: «Государь! От главнокомандующего до всякого солдата все готовы положить свою жизнь к защите Отечества и Вашего Императорского величества». 2) А дух народный? На это я ему отвечал: «Государь! Вы должны гордиться им: каждый крестьянин – герой, преданный Отечеству и Вам». 3) А дворянство? «Государь, – сказал я ему – стыжусь, что принадлежу к нему. Было много слов, а на деле ничего». Война показала, что дворянство, это порождение и большая надежда Петра, класс, который по их собственным словам обладал «монополией на благородство», оказался наименее патриотичной и наиболее эгоистичной частью русского общества.

Когда французские маршалы и генералы осознали, что вторжение в Россию оборачивается катастрофой, они посоветовали Наполеону опубликовать декрет об освобождении русских крестьян от крепостной зависимости. Тогда у всех еще была свежа память о восстании Пугачева, и было ясно, что крепостное право превратило Россию в пороховую бочку. Из многих источников было известно, как русские помещики опасались опубликования такого декрета. Они считали дело проигранным, если бы французский император пошел на этот шаг. Еще до войны Ростопчин направил царю Александру письмо, в котором предупреждал об опасности борьбы с революционной Францией. «Все обратится в ничто, – писал московский губернатор, – когда весть о вольности поднимет народ на дворян, а приобретение вольности путем истребления дворянства – единая цель всех бунтов и возмущений черни». Люди недворянского происхождения, писал Ростопчин, «уже подготовлены к этому благодаря несчастному просвещению», следствием которого «суть гибель законов и царей». Он предупреждал Александра, что «сословие слуг уже ждет Бонапарта, чтобы стать вольными, очаровательное слово вольность кружит им голову».

Причина, по которой русские крестьяне так ожесточенно сопротивлялись интервентам, понятна. В страну пришли с оружием чужие люди, и их нужно было как можно скорее из нее выгнать. Когда смерть была рядом, и выбор был за самим человеком, будет сопротивляться или нет, крестьянин не ощущал себя крепостным. После войны Ростопчин сказал об этом вполне откровенно. «В эту минуту, – писал он, – русский человека выражал свои чувства свободно; он забывал, что он раб, и возмущался при мысли, что ему угрожает иноземное иго». Но если бы Наполеон опубликовал декрет о свободе в начале своего похода, когда еще не было озлобления, вызванного разрушениями и многочисленными жертвами, и если бы ввел его в действие во всех занятых им губерниях, то когда это известие дошло до русской армии, сплошь крепостной, оно неизбежно подорвало бы в ней дисциплину. Декрет всколыхнул бы миллионы крестьян и мог поднять их на восстание, подобное пугачевскому. Известно как русские помещики ополчились на главнокомандующего Барклая-де-Толли, когда он в начале войны отступал вглубь России, спасая армию от уничтожения противником, в три раза численно его превосходившим. Помещики проклинали Барклая именно за то, что он позволил неприятелю войти туда, где находились их крепостные крестьяне. Наполеон долго обдумывал предложение маршалов, задумчиво шагая по залам московского Петровского дворца под настороженными взглядами генералов, знавших, о чем он размышляет. Будь Бонапарт генералом республиканской армии, каким он был в начале своей карьеры, он не сомневался бы ни минуты. Но Наполеон давно уже не был республиканским генералом, а был французским императором, вошедшим в тесный круг европейских царствующих фамилий. Император Александр, с которым он надеялся все-таки договориться, был ему намного ближе, чем русские крестьяне. Наполеон отказался подписать декрет и этим перевести борьбу с национальной почвы на социальную. А оставшись на почве национального противостояния, он потерпел в России катастрофу.