Страница 6 из 53
Ульрих был лет на десять старше Берты и принимал её, как родную сестру. Иоган всегда жил очень обособленно от односельчан, и детство его сына прошло в одиночестве. И теперь почти взрослый мальчик как бы навёрстывал упущенное. Они с Бертой резвились и дурачились, как маленькие, в своих играх часто забираясь так далеко от их домика, что им приходилось ночевать в лесу. Тогда-то Берта и научилась не бояться леса, потому что знала - здесь ничего плохого с ней случиться не может.
Как-то раз Ульрих дотащил Берту на спине до маленькой солнечной полянки и поставил девочку на пенёк. А сам, отойдя на несколько шагов, упал ничком на землю и с земли поднялся уже молодым рыжим оленем. Он грациозно проскакал мимо восхищённо хлопающей в ладоши девочки…прямо навстречу разгневанному отцу.
- Ты с ума сошёл?! Хочешь, чтобы нас в тюрьму посадили?! Взрослый ведь уже, должен понимать! - прорычав эти слова, Иоган схватил оленя за загривок и рывком пригнул его голову к земле. Ульрих снова превратился в человека. Отец, не выпуская сына из рук, потащил его к дому.
- Я с тобой ещё разберусь, паршивец!
А вечером бледный, расстроенный Ульрих приплёлся на брёвнышко за домиком, где тихо, как мышка, сидела испуганная Берта.
- Почему Иоган рассердился? - она никогда не называла Иогана отцом - только по имени. У неё были другие родители, и он делал всё, чтобы она об этом не забывала.
- Потому что я колдовал перед тобой. Не понимаю, почему я от тебя должен прятаться? Ну, и что, что ты - магла, а я - маг? Ты же сестра моя, я тебя люблю… А он меня высек, - горько добавил Ульрих.
Из всего сказанного Берта поняла только последнюю фразу.
- Он побил тебя?!
Это казалось невероятным - Иоган никогда даже голос на детей не повышал (да и вообще говорил мало), а уж руку поднять…
Ульрих ухмыльнулся и задрал рубашку. На его спине были отчётливые ссадины.
Берта, жалея, осторожно погладила брата по спине. И с удивлением обнаружила, что ссадины стали бледнеть под её пальчиками.
Ульрих, видимо, что-то почувствовав, уставился на Берту так, словно увидел впервые. А потом вдруг вскочил, подхватил её на руки и со смехом закричал в сторону домика:
- Отец! Отец! Она колдунья! Тоже колдунья! Отец!
С этого всё и началось. Лёгкая отчуждённость и настороженность со стороны Иогана пропали. Он учил её находить разные травы, объяснял, чем какая травка полезна. Ульрих пытался научить её превращаться, но Берта была ещё слишком маленькой.
За три года жизни у Фогелей случалось всякое: и болезни, и травмы. Тогда в ход шли заговоры. Старинные, на древнегерманском языке, они звучали непонятно, но у детей цепкая память, и часто слова, услышанные в далёком детстве, запоминаются на всю жизнь. В случаях, когда “очень надо”, Берте обычно вспоминались эти тексты, будто из ниоткуда возникая в голове.
…А потом наступил этот хмурый осенний день. Иоган на несколько дней куда-то уехал. Вернулся мрачный, печальный. Велел Берте одеваться в дорогу. Ульрих кинулся к отцу с расспросами, и тот, отослав Берту подальше, долго и напряжённо о чём-то беседовал с сыном.
После была дорога. Берта сидела в кузове рядом с Иоганом, совершенно не понимая, куда её везут. Иоган по-прежнему был мрачен, и спрашивать она боялась.
Наконец, приехали в монастырь, и там Берта впервые поймала себя на странном ощущении. Когда она поняла, что вот здесь и сейчас надо расстаться со своим названым отцом, ей очень захотелось плакать. Но слёз не было. В последний раз она плакала, когда умерла мама. Наверное, тогда кончилось детство…
Иоган уехал, а Берта осталась. Осталась совсем одна, на попечении у монахинь, которые были наставницами в их интернате. Берте минуло только семь лет, но она понимала всё. Понимала, что её предали самые близкие люди, бросили, оставили в этом ужасном месте, где среди каменных стен она чувствовала себя, как в тюрьме. Стены эти давили, не давали дышать, лишали сил.
И правда, лишали. Дома, там, в деревне, маги доходчиво объяснили Берте, что нельзя колдовать при маглах. Первые дни в монастыре ей было очень трудно сдерживаться. А потом это стало не нужно: куда-то пропала вся энергия, переполнявшая маленькую колдунью вначале. Нужен был лес, чистый воздух, трава, цветы, родники, живая земля. А вокруг - только стены, продукты горения, жалкие кустики на “площадке для игр”, хлорированная вода, асфальт, асфальт и серая пыль. Берта задыхалась там. Учиться не хотелось, а позже перестало хотеться и жить… И заползала в душу серая липкая тоска.
Так было и теперь. С каждым днём всё меньше и меньше становилось её сил, всё хуже и хуже проходили занятия. Не хотелось уже ничего, всё стало безразлично. И руки сами потянулись к заветному мешочку.
…Это был ещё один привет из прошлого.
Через два года после долгих скитаний, последовавших за исключением, Берта всё же вернулась в Грюнвальд. Вернулась, чтобы отомстить.
От Мюнхена до Грюнвальда - путь неблизкий, на дорогу нужны деньги. А где их достать, если ты - тринадцатилетняя бродяжка, ночуешь под мостом или в подворотнях и не знаешь, что будешь есть завтра? Их можно только украсть. Но трудно вытащить из чужого кармана большую сумму. Большие деньги в карманах не носят и просто так с ними не расстаются.
Вот тогда-то в ход и пошла заточка… Этот хмырь, что шёл поздно вечером из казино, даже сразу и не понял, что если тебя подрезали - это уже навсегда. Всё руками махал, пытаясь спасти свой выигрыш…
На свой первый “заработок” Берта и приоделась, и до Грюнвальда доехала. Она поклялась мстить и отомстила. И чуть сама не погибла. Ульрих спас её тогда. Прошло шесть лет с тех пор, как он видел её в последний раз. Но узнал тут же.
Почти год Ульрих прятал Берту в их лесном домике. Жили они вдвоём - Иоган несколько лет назад умер.
Много было у них разговоров, всё больше о прошлом - настоящее казалось благополучным, а о будущем и думать не хотелось.
Конечно, не было никакого предательства. Теперь Берта поняла: её просто хотели спасти, надёжно укрыть от беды.
Много узнала Берта за этот год. Ульрих учил её колдовать - уже по-настоящему, не как в детстве. Всплывали в памяти и те знания, что она усвоила ещё ребёнком.
А потом кто-то раскрыл их. Берте больше нельзя было оставаться в лесу. Прощались очень тяжело, что-то подсказывало - навсегда.
И на прощание Берта получила от Ульриха подарок: запас сушёных травок для зелий, а среди них - небольшой мешок, набитый сухими бурыми листочками, вроде чая. К мешочку прилагалась маленькая кривая деревянная трубка, вся изрезанная какими-то непонятными символами.
- Что это?
- Эта травка особая - тоску из сердца уводит, заботу из мыслей стирает, покой даёт… На один раз двух листочков хватит, ежели тоска душить начнёт, - и смотрел так понимающе, будто знал её кровавые сны.
На том и расстались.
Ну, вот и пригодилась чудодейственная травка.
Теперь Берта каждый день её курила и постоянно пребывала в каком-то ступоре. Нет, хорошо ей не было. Было очень спокойно и на всё наплевать: на то, что замок убил в ней последние магические способности (если они вообще были - ей уже в это не верилось); на неприятие окружающих и неопределённость собственной судьбы…
На этом уроке Защиты от Тёмных Искусств над Бертой Лихт уже никто и не смеялся. Все давно привыкли, что “эта идиотка Лихт” не способна выполнить простейшее заклинание. Что уж говорить о том, чтобы справиться с боггартом!
- Берта, ну, в чём дело? Профессор Дамблдор и профессор Снейп рекомендовали тебя как талантливую колдунью. Ты уже было догнала третий курс и вдруг остановилась. Что с тобой? Ты уже не в том возрасте, чтобы посещать занятия с первокурсниками, но любой первокурсник колдует лучше тебя! - заговорил с ней профессор Люпин, когда урок закончился.
Берта молчала. Что она могла ответить? Разве можно рассказать всё постороннему человеку? Она бы и родному не сказала, если бы он у неё был.