Страница 5 из 53
Берта никогда не пыталась заработать своими способностями. Это было бы нечестно. Она лишь позволяла магии делать собственную жизнь более сносной.
И тем более диким казалось ей использовать магию, чтобы, например, достать книгу с полки. А так в Хогвартсе делали все. И Берту это бесило. Неужели они, эти премудрые волшебники, не понимают всей ценности своего дара, если так глупо его расходуют?
Ну, вот, правда, если волшебников действительно так много, если магия - это не исключение, а один из вариантов правила, разве нельзя с её помощью сделать что-то для тех, кто этой самой магии лишён? Но нет, эти высокомерные мудрецы не нашли ничего лучшего, чем отгородиться от всего мира в старинных замках и учить своих бедных детей прятаться от этого мира всю жизнь. Уже за это Берта начала этот волшебников тихо ненавидеть.
И не только за это.
Несмотря на то, что Берта почти ничему не училась, она отнюдь не была глупа. По крайней мере, ума ей всегда хватало на то, чтобы разделить «плюсы» и «минусы» в любой ситуации.
К несомненным “плюсам” пребывания в Хогвартсе относилось, разумеется, то, что теперь Берта имела возможность спать на нормальной кровати с чистым бельём (все мы не лишены любви к комфорту), есть три раза в день (голод - он, как всем известно, не тётка) и, конечно, учиться магии. В первые недели Берту это удовлетворяло вполне.
Но едва оглядевшись по сторонам, она поняла, что “минусы” если не перевешивают “плюсы”, то уравновешивают - точно.
Потому как к спокойному сну в одной из тихих спален подземелья прилагались четыре соседки по этой самой спальне: все - истинные слизеринки, одна гаже другой.
Другим “плюсом” могло бы стать то, что Берта больше не ходила оборванкой - школьная мантия смотрелась очень даже прилично. Если бы не отвратительная нашивка серебряно-зелёных тонов - символ факультета Слизерин.
Ибо Берта училась в Слизерине, - и почти сразу стало ясно, что ничего хорошего в этом нет.
На Слизерин часто косо смотрели со всех трёх факультетов. Шипели вслед. Передразнивали. Как-то Берта - вежливо, на первый-то раз, - поинтересовалась у одного рыжего гриффиндорца, чем так уж плох Слизерин. Если опустить все нецензурные выражения (что существенно обеднит красочный и развёрнутый ответ этого достойного юноши), вся суть заключалась в том, что когда-то, чёрт знает, в каком лохматом году этот факультет закончил темнейший волшебник всех времён - Волдеморт, а также целая толпа его сторонников. “Тоже мне факультет злых волшебников!” - подумала тогда Берта и послала в спину рыжему одно несложное проклятье (дни, проведённые в библиотеке, даром не прошли), от которого появлялись и долго не заживали на самых неожиданных местах ярко-зелёные волдыри. Кстати, именно в тот раз, впервые за несколько недель Берте подчинилась волшебная палочка. Удивительно, не правда ли?
Если отношения вне факультета ограничивались подобными стычками, то отношения в самом Слизерине не складывались категорически. Ясное дело, кто же на этом паскудном факультете станет общаться с нищей бездомной даже-не-англичанкой, которая к тому же наполовину магла?
Однажды вечером, сидя в лаборатории у Снейпа над очередным зельем, Берта, совсем одуревшая от отсутствия человеческого общения, спросила, не облажалась ли Шляпа со Слизерином? Но тот, загадочно сверкнув своими жутковатыми глазами-без-зрачков (по выражению одной пуффендуйки), ответил, что такое невозможно, и посоветовал усерднее толочь в ступке лапки скарабея.
Надо сказать, что личность Снейпа работала не на пользу репутации Слизерина. Берта иногда присутствовала на уроках Зельеварения - если Снейпу нужен был ассистент. В первый раз, увидев, как он орёт на бледную от ужаса первокурсницу, Берта обалдела. Потом-то девушка привыкла, что её всегда холодный, сдержанный декан при виде детей превращается в инквизитора с явными садистскими наклонностями. Иногда ей просто хотелось взять его за шиворот, хорошенько встряхнуть и сказать: “Да что ж ты творишь, придурок?”
Но совет Снейпа насчёт лапок скарабея Берта приняла близко к сердцу. Только несколько иносказательно. Есть компания, нет компании - учиться всё равно надо. Она и училась.
Лекции профессора Бинса вполне стоили того, чтобы их прогуливать. А вот Нумерология, схожая с магловской математикой, очень нравилась Берте - это была, скорее, не магия действия, а магия разума.
Травология была знакома ей, как азбука - первокурснику. Зато Минерва Макгонагалл впадала в ступор от бесталанности студентки Лихт.
Берта думала, что профессор Флитвик - очень добрый человек, раз не запретил ей посещать свои уроки после того, как она на занятии (после двух месяцев дополнительных) так и не смогла выполнить заклинание Левитации. Над ней смеялись даже первокурсники! Но не это было страшно - что для неё, прошедшей (пешком, на своих двоих) страшную магловскую войну, какой-то детский смех? Идти по разбитой снарядами дороге, зная, что кругом, может быть - душманы с автоматами, в тебя целятся, и хрен их разберёт, почему не стреляют… Знать всё это, и всё равно идти, делая вид, что не замечаешь, как сверкнёт порой на жарком азиатском солнце чёрное стальное дуло автомата…
Не смех чужой её так мучил, а чувство собственной беспомощности.
Волшебная палочка отказывалась повиноваться Берте. А без палочки в этом мире было не выжить. Средства и методы выживания в любой ситуации Берта осваивала в кратчайшие сроки - потому, наверное, и дожила до пятнадцати лет.
А этот грёбаный мир Берте не поддавался, и сделать с этим было ничего нельзя. Он отторгал её - дикое, почти физическое чувство отторжения. Тут были свои законы, своя правда, своя реальность. И в этой реальности для Берты Лихт не было места.
Сводило с ума чувство собственной чужеродности. Ощущение новизны притупилось, интерес к новой жизни пропал. Зато стала приходить тоска… Часто по ночам Берта просыпалась от ощущения серой липкой пустоты где-то в груди. Сердце сдавливало отчаянием: “Я здесь никому, никому не нужна!”
Давили каменные стены замка Хогвартс. Да ещё и стада дементоров, пасущиеся вокруг Школы по случаю побега Сириуса Блэка, не добавляли оптимизма и жизнерадостности.
Почему-то Берте вспоминался её первый год обучения в магловском интернате. Там она тоже чувствовала себя чужой. Тогда к ней впервые пришла эта лишающая разума тоска. И тоже хотелось бежать от неё. Но в то время побег имел определённую цель: в Грюнвальд, к Иогану, к Ульриху, д о м о й. А теперь бежать ей некуда. Всё, прибежала уже, конечная станция - Азкабан, куда Берту и упрячут, стоит ей сделать хоть шаг за порог этой проклятой Школы. Берта не была наивной, она прекрасно понимала, что эти… авроры вряд ли так просто о ней забыли, что от тюрьмы её спасает только покровительство Дамблдора (его она тоже начинала тихо ненавидеть - за эту свою зависимость от его воли). Кому какое дело, что Берта Лихт знать не знает, в чём её обвиняют? Тем более, что, как ни крути, а она преступница, по любому закону, что по магловскому, что по магическому. Так кто же мешает им обвинить её ещё в десятке нераскрытых преступлений? У них там, в Аврорате, тоже свой процент раскрываемости… Как шьются дела для поддержания этого самого процента, Берта хорошо знала.
От всех этих нерадостных раздумий спасал только Запретный лес. Если вдуматься, лес всегда был для Берты почти домом. Она вспоминала своё детство в Грюнвальде, своё первое лето, проведённое в лесу…
…Мама умерла зимой. После этого Берта тяжело заболела и не вставала до весны. Фогель выходил её тогда - разными травками, зельями, а порой и осторожным колдовством (в деревне жили одни маглы, колдовать в открытую было опасно).
А весной, едва стаял снег, и чуть подсохла земля, Иоган повёл сына и новоприобретённую дочь в лес.
Там у него стоял домик, мало чем отличавшийся от их деревенского дома - разве что внутри вид у него был совсем не магловский. Для маленького ребёнка этот домик казался сказочным. Масса необычных вещей окружала Берту: пучки сухих ароматных травок, развешанные под самым потолком; по углам - деревянные, костяные и металлические амулеты, какие-то инструменты, явно сделанные вручную; на полках - старинные, чуть не рассыпающиеся от ветхости грамоты, причудливые фигурки из глины… Разумеется, четырёхлетний ребенок не понимал, что это за вещи и зачем они нужны. Но вскоре многое прояснилось - после того случая, когда Берта впервые увидела настоящее колдовство.