Страница 39 из 53
…Фрау Штольц и не подозревала, что своими руками роет своей семье могилу, когда брала в услужение незнакомую девушку без документов, еле говорящую по-немецки. Но эта девушка была согласна работать бесплатно, только за пищу и крышу над головой. Фрау Штольц просто не могла устоять.
Берта не опасалась, что её узнают. Прошло уже шесть лет с тех пор, как она уехала из Грюнвальда. Да и тогда, раньше, они с Иоганом и Ульрихом жили в деревне только зимой. И кто там особенно присматривался к приёмышу Фогелей? Маленькая, тощая, стриженая, бегает в мальчишечьих обносках - на что там смотреть? То ли дело у Штольцев дочка - чистенькая, беленькая, нарядная - загляденье просто! Вот только жаль здоровьем слабая… Берта помнила, как фрау Штольц тайком бегала к Иогану просить травок для дочери.
Теперь Берте было тринадцать лет, она сильно выросла, дочерна загорела в Средней Азии, выучилась коверкать немецкую речь на русский манер… Узнать её не представлялось возможным. Вот только волосы у Берты, к сожалению, снова были очень короткими - как тогда, далеко в детстве. Вторично лишилась волос Берта ещё в Душанбе. Когда по прибытии в госпиталь с её головы сдёрнули грязный платок, то сразу отправили его в печку - платок оказался полон вшей. Вслед за ним в огонь отправилась и коса.
Когда Изольда заболела, никто особенно не удивился. С ней это частенько случалось. Но девушке становилось всё хуже и хуже, и родители забеспокоились, стали возить её по врачам. Берта про себя посмеивалась: яд, которым она пользовалась, был составлен из самых простых и безобидных растений. Получалось очень редкое и изысканное сочетание.
Дело уже близилось к своему логическому завершению, когда Берта решила проявить милосердие. Всё же Изольда была ей симпатична…
Штольцы уехали в Любек - договариваться о госпитализации. Изольда и Берта остались дома одни.
…Чудна’я всё-таки это штука - зелья! Порой один компонент способен полностью изменить все свойства окончательного продукта.
То, что тогда кипело у Берты в кастрюльке, до некоторой модификации было простым отваром от бессонницы. Но после нескольких несложных манипуляций зелье потеряло способность усыплять, зато приобрело некоторые другие свойства…
Изольда, доверчиво принявшая из рук Берты чашку с “всего только травяным чаем, госпожа”, оказалась полностью парализованной. На время, разумеется. Но этого времени должно было хватить.
Широкое лезвие кухонного ножа было так хорошо отточено, что Берта увидела в нём отражение своего лица. Лица убийцы. Потом она прошла в спальню к Изольде и нанесла первый удар.
Ударов было много - Берта не хотела, чтобы девушка умерла сразу. Алые раны расцветали на её белой коже, кровь пропитывала волосы… Это было красиво.
Поздно вечером вернулись Штольцы и не смогли отпереть входной двери. Заподозрив неладное, позвали соседей и дверь выломали.
Фрау Штольц от увиденного скончалась на месте. Берту выволокли из дома чуть ли не за волосы. Та не пробовала сопротивляться, хотя окровавленный нож едва смогли вырвать у неё из рук.
…Она только смеялась - весело, беззаботно, как только дети смеются.
Самосуд - штука жестокая и часто - кровавая. С Бертой хотели разобраться, не дожидаясь полиции. Кто-то плеснул ей на платье бензином. Нашлась и зажигалка…
Если бы не случившийся в толпе Ульрих Фогель, дело могло кончиться плохо. Магу не составило никакого труда отвести глаза этим доморощенным инквизиторам. А потом он подошёл к Берте, взял её на руки, как в детстве, и понёс… И за те полчаса, что Ульрих нёс её до их лесного домика, Берта всё Фогелям простила - и предательство, и одиночество.
…Лесная избушка совсем не изменилась. Будто и не было этих шести лет.
Но умер Иоган - как и отчего, Берта внятного ответа не получила. Ульрих отмалчивался - он вообще стал другим, взрослее, серьёзнее. Да и внешне здорово изменился - вылитый отец стал. Берта вряд ли бы узнала в этом рыжебородом великане своего названного брата.
Много у них было разговоров. Ульрих больше выспрашивал. А потом объяснять стал - и Берта удивилась тому, как помудрел с годами прежний мальчишка-раздолбай.
“Покуда маг в силу входит - всем от него беда. Только кровью эта сила в положенное русло направляется. Со старых времён ещё такой обычай. Все через него проходят. А тебе и подсказать-то было некому. До всего самой доходить пришлось”.
Ну, потом-то, в Хогвартсе, Берта выяснила, что брехня это. Никаких таких ритуальных убийств в магическом мире не практикуется. А за попытку подобной практики можно загреметь в Азкабан.
Чуть позже профессор Снейп высказал предположение, что Ульрих Фогель в своё время не так уж и соврал. Похоже и он, и его отец принадлежали к почти исчезнувшему роду ведьмаков. Если женщин-ведьм, хоть с трудом, но ещё можно было отыскать, то мужчины-ведьмаки давно уже стали чем-то из области мифологии. Место живых людей прочно заняли смутные легенды. И, судя по этим легендам, в среде ведьмаков в большом ходу были подобные обряды с использованием крови младенцев или невинных девушек.
Но, кажется, легенды оказались не столь далеки от истины. После того, как от её руки упокоилась Изольда Штольц, Берта действительно почувствовала себя полноценным магом. Лес подкреплял её силой, Ульрих стал учить анимагии. Первой анимагической формой Берты стала ворона. Летать оказалось проще всего.
И спала Берта по ночам с тех пор всегда крепко.
…Девочка прожила в лесу почти год. А потом возле домика частенько стали отираться какие-то любопытные личности. Берта решила, что лучше бы ей уехать - в магловскую тюрьму за то, что она сделала, ей совершенно не хотелось. А потому глубокой осенней ночью она распрощалась со своим названным братом, по-тихому, короткими перебежками, через Грюнвальд пробралась к ближайшему автобану - ловить машину до Любека. Берта была теперь учёной - в деревне её физиономию запомнили хорошо, и светиться там было уж совсем ни к чему…
Энрике ждал её. Берта и не надеялась, что её будут ждать так долго.
Нет, не надеялась - она знала.
Вот тогда у них всё и случилось в первый раз. И это было…никак. Берта вообще ничего не почувствовала - так, немного больно, только и всего. Смотрела на клопов, мирно спящих на потолке ночлежки, и мечтала, чтобы это бессмысленное соитие поскорее закончилось.
То первый и единственный раз испытанное чувство сладкой невесомости, после которого ступаешь будто не по изъеденному мышами полу, а по облаку, и словно не озверевшие поселяне волокут тебя к выходу, а архангелы уносят прямо на небо, - оно осталось там, в Грюнвальде, в домике Штольцев. Навеки отпечаталось в теле Изольды Штольц глубокими, причудливо изогнутыми ранами. Отразилось в её чистых хризолитовых глазах, переполненных ужасом и болью, будто две чаши - горьким вином. Есть такой безумный напиток - абсент…
Берта вдоволь напилась тогда этой сладостной горечи, мешая её с солью своих в кровь искусанных губ. А крови было много… Она брызгала Берте на руки из свежих ножевых ран - живая, тёплая. Оставляла следы на одежде, на полу, на стенах, расцвечивая их алыми, быстро темнеющими кляксами. Берту огорчало то, что кровавые узоры на стенах так быстро темнели… Но когда её расфокусированный взгляд пересёкся со взглядом Изольды, Берта перестала замечать окружающий мир. Она вообще забыла, кто она, что она, где находится, и чуть не выронила нож. Потому что при первом же взгляде в эти глаза Берту с головой накрыла волна такого огромного блаженства, какое не может подарить ни один человек на свете. Ибо такое наслаждение даётся лишь Властью. Полной властью над чужим телом, душой, жизнью. Оборвать эту тоненькую ниточку, связывающую сведённое предсмертной судорогой тело с обожжённой ужасом душой, или дать несчастной жертве ещё три…нет, две минуты существования в земной юдоли? Как сладок, должно быть, был Изольде каждый вздох… И ещё слаще каждый её вздох был Берте… Вот такой он и есть - оргазм. А вы говорите - переспать, переспать…