Страница 40 из 53
Энрике её без слов понял - и никакой близости между ними с тех пор и не было почти.
Да и не до того вскоре им стало.
То, что натворила Берта, поимело в округе большой резонанс. Название заброшенной деревеньки переместилось на первые полосы газет. О необычном убийстве заговорили в криминальных новостях.
Берту стала искать полиция.
Надо было рвать когти куда-нибудь, и чем дальше, тем лучше. Желательно, вообще куда-нибудь прочь из Германии. Англия вполне подходила. Далёкая заморская страна…
…Лондон встретил их неласково. Чего и следовало ожидать - поздняя осень на острове куда как холодна и неприветлива.
Жить по-прежнему было негде и не на что. Поначалу перебивались тем, что удавалось стянуть в каком-нибудь супермаркете или вытащить из чьего-либо кармана. Что на одном, что на другом берегу - ничего, по большому счёту, не изменилось…
Ну, разве что незнание английского сильно осложняло жизнь. Того десятка слов, слышанных от Кэрри, явно не хватало. Но Берте многое удалось почерпнуть в обществе лондонских бродяг. Бездомные везде одинаковы, это братство не имеет национальности…
История про чудаковатого мистера Уотлинга, баснословного богача, возникла как раз вовремя. Берта думала, что наступил полный край, им едва удалось пережить лондонскую зиму. Идея обокрасть Уотлинга могла возникнуть только в обезумевшем от голода и холода мозгу, это точно. Но, как ни странно, её план Берте почти удался.
…Мистер Уотлинг недавно женился на юной особе лет на двадцать моложе себя и часто баловал молодую жену дорогими подарками. Новая хозяйка Уотлинг-холла очень любила природу и потребовала от мужа разбить возле дома сад. Мистер Уотлинг нанял толпу ландшафтных дизайнеров, и очень скоро каприз новоявленной миссис Уотлинг был выполнен. Но, чтобы ухаживать за редкими растениями, в дом был взят садовник. А на должность его помощника, за мизерное жалованье наняли юркого черноглазого парнишку без всяких документов. Уотлинг был скуповат…
Энрике, как всегда, не подвёл - все ходы и выходы особняка Уотлингов мальчик выяснил досконально. Берте было бы нечего делать, если бы…если бы не сложившиеся обстоятельства.
…Что движет юными девушками, продающими свою молодость и красоту немолодым, но…ах, таким состоятельным мужьям? Безусловно, расчёт. Такой брак - всего лишь сделка. Но условия этой сделки обычно не выполняет ни та, ни другая сторона… За что и расплачивается сурово.
Молодая миссис Уотлинг, не успев протрезветь после свадебного пира, тут же завела себе…скажем, сердечного друга. И, видимо, тайных свиданий ей стало мало. Женщина задумала навсегда воссоединиться с любовником - прикарманив заодно денежки своего благоверного.
Отъезда мистера Уотлинга горячо ждали все. В прямом смысле - от хозяйки до младшего садовника. Из дома были отпущены все слуги, а у окошка на первом этаже отключена сигнализация.
…Но, как оказалось, мистера Уотлинга жизнь давно отучила смотреть на мир сквозь розовые очки. Этот владелец заводов, газет, пароходов (нужное подчеркнуть) о чём-то догадывался. И нанял частного детектива Чарльза Хиллтона, чтобы тот следил за домом и его хозяйкой, пока мистер Уотлинг будет в отлучке.
Об этом Берта не знала. И для неё стало полной неожиданностью, когда её поймали чуть ли не за руку при попытке скрыться с честно заработанными…то есть…ну, вы понимаете…с драгоценностями, в общем.
Дальше всё произошло так молниеносно, что Берта с трудом вспоминала, как это было. И квартира Хиллтона, и те четыре месяца, что она там прожила…
Однажды утром в дверь её временного пристанища позвонили. Берта открыла сама.
На пороге стоял Энрике.
Ни слова не было сказано между ними. Берта просто покидала в рюкзак свои немногочисленные вещички и ушла. Освободилась.
…Свобода продлилась всего несколько дней.
Двое шли по улице, взявшись за руки, подставляя лица светлым каплям мелкого дождя вперемежку с солнечными лучами. Энрике рассказывал, что в России такой дождь называют “грибным”, а во Франции говорят, что это писает ангел. А Берта смеялась…
“Стоять! Не двигаться! Инкарцеро!”
Этим всё и кончилось. Для Берты - камерой в Либерти. Для Энрике - палатой в сумасшедшем доме…
Солнце докатилось почти до зенита. Под ногами у Берты шагала её собственная укороченная тень. До площади Гриммо оставалось совсем немного…
========== Глава 15. ==========
С Богом, милый мой!
Вот ты и прощаешься со мной,
Со мной…
Со мной осталась боль моя,
Подружка сердобольная, -
И что же тут поделаешь! -
Опять она со мной,
Со мной…
Дом N°15 на площади Гриммо оказался вовсе не такой мрачной темницей, как думала Берта. Аккуратное двухэтажное здание, выкрашенное в весёленький ярко-жёлтый цвет, окружённое изящной кованой оградой, из-за которой выглядывали цветущие клумбы, смотрелось среди высоких, тёмных домов маленькой грязной площади Гриммо, как цветок на помойке. Кто бы мог подумать, что приют для умалишённых может выглядеть так…мило?
Должно быть, эта больница действительно была…не совсем обычной. В любом случае, Берту, несмотря на её непрезентабельный вид, туда пропустили без единого звука. Всякого, видимо, насмотрелись.
Небольшая заминка возникла, лишь когда Берта поинтересовалась у медсестры номером палаты. Дело в том, что, как оказалось, за пять лет знакомства Берта не удосужилась выяснить фамилию своего друга. Но, слава Богу, “Энрике” - довольно редкое для британского уха имя, и недоразумение быстро уладилось.
…Палата на втором этаже оказалась маленькой, чистой и светлой. За окном важно покачивала золотисто-зелёными ветками старая липа.
Энрике был в палате один. Сидел на подоконнике. На звук открываемой двери порывисто обернулся. Только по этому движению Берта его и узнала.
Боже, почти год прошёл…
Сколько же ему теперь должно быть лет? “Что-то около восемнадцати”, - соображала Берта, пока Энрике, спрыгнув с подоконника, медленно, как-то очень неуверенно подходил к ней.
“Узнает ли?”
И она с трудом его узнавала - только вот по этим осторожным, крадущимся шагам. Если память мозга оказалась повреждена магией, то оставалась ещё память тела.
Знать бы ещё, насколько сильно этот мозг повредили.
Энрике подошёл к Берте почти вплотную, положил руки ей на плечи, чуть сжав их, словно проверяя их материальность.
Это было очень больно, но Берта не шелохнулась. Она не знала, чего ждать от этого незнакомого мальчика - и вот это было куда больнее.
…Энрике действительно сильно изменился. Теперь они были почти одного роста, но если Берта выглядела уже совсем взрослой девушкой, то Энрике по-прежнему с виду оставался мальчишкой. В больнице его постригли совсем коротко, почти наголо, и лицо его приобрело теперь странную беззащитность, которой раньше не было. Как не было и этой болезненной бледности сквозь обычно смуглую кожу.
Но хуже всего были глаза.
Чёрные, они казались больше на этом похудевшем и побледневшем лице. И взгляд их был тяжёл.
Это молчаливое созерцание прекратилось так же внезапно, как и началось. Энрике резко выпустил Берту и, быстро отойдя от неё на несколько шагов, ничком упал на узкую больничную койку.
Узнал.
И сразу - сброшенный с плеча рюкзак, ладонь на вздрагивающей спине… Хриплый, еле слышный шёпот.
- Я не верю тебе… Уходи… Я тебе не верю…
У волков очень чуткие уши.
- Я не могу уйти. Ты же знаешь, что не могу…
Сбивающееся, прерывистое дыхание.
- Ты… Зачем ты меня мучаешь? Ты всегда приходишь…только ночью…почему теперь? Ты приходишь счастливая. Смеёшься. А потом исчезаешь. Всегда - исчезаешь…
Берта молча гладила его по дрожащим будто от ледяного ноябрьского ветра плечам. Отчего-то глазам было жарко. В голове билось: “Что же я натворила? Что же я?..”
- Не надо, - вот, будто и не было никакого Бальзама. Слова еле выговариваются. - Не надо, слышишь? Я здесь, я пришла, я живая - вот, чувствуешь? - он и в лучшие-то годы от неё никакой ласки не видел. - Я никуда больше не уйду. Теперь всё точно будет хорошо. Я…я вылечу тебя. Обязательно вылечу. Я теперь столько всего умею - вот посмотришь! И мы отсюда уедем - вот просто возьмём и уедем, как раньше, помнишь? Ты помнишь?..