Страница 21 из 33
Сама не зная, зачем, Берта толкнула эту дверь. И на несколько минут буквально застыла на пороге.
Нет, ничего чудесного, страшного или необычного здесь не было. Обыкновенная комната, довольно маленькая и тёмная — сквозь немытое окно и полузадёрнутые плотные портьеры свет проникал плохо. Но впечатление она отчего-то производила жутковатое. Вид у помещения был уютный и обжитой — и тем не менее, здесь уже давно никто не жил. Берте, с ее волчьим чутьём, это сразу стало ясно. Спёртый воздух не был согрет человеческим дыханием. Конечно, так можно было бы сказать о любой комнате в доме Сириуса Блэка, но похоже, что именно в эту комнату не заглядывал даже домовой эльф.
«Интересно, почему?» - подумала Берта. Всё здесь выглядело слишком обыкновенным: кровать под пологом, письменный стол у окна, шкаф в углу, ковер на полу. Даже и не скажешь, что это комната в доме волшебника.
Только один предмет нарушал порядок вещей. Это было фортепиано, довольно несуразно стоявшее прямо посреди комнаты.
Берта помедлила и вошла. Отчего-то ей захотелось подойти к фортепиано. Инструмент был деревянный, старинный и почему-то показался девушке теплым на ощупь. Берта бездумно провела рукой по изящной резьбе, украшающей корпус. И в эту секунду будто отступила тяжёлая напряжённая атмосфера этой странной комнаты. …Кто жил здесь раньше?
Вопрос растаял так же, как и возник. Потому что…потому что Берте снова было шесть лет, и она снова сидела на высокой скамейке в церкви — вместе с точно такими же шести-и семилетними девочками — во время первой в своей жизни мессы. Где-то высоко над ними звучал орган, звук его гулко разносился по храму, и Берте казалось, что его эхо остаётся и повторяется где-то внутри неё. Наверное, так разговаривает с ними Бог, про которого столько рассказывают монахини. Людям не дано понять Его речей, дано только почувствовать…
…Берте снова чуть больше шести — и она опять сидит возле старенького интернатского пианино. На руках синяки — за ошибки сестра ударяет линейкой. Но, несмотря ни на что, Берта занятия не бросает.
Сейчас это воспоминание вызвало улыбку. Девушка села за инструмент и открыла крышку. Клавиши были чуть желтоватыми, цвета слоновой кости. На кончиках пальцев оставалась золотистая пыль.
Как же давно она не играла! Лет, наверное, пять… Но то, что почти стерлось из памяти, всё ещё помнили руки. Пальцы ещё немного спотыкались, наигрывая полечку, но вальс уже был плавен, ритмичен и стремителен. Она не доиграла такта и уже уверенно, радуясь забытому ощущению контролируемого полета, начала вступление к одному из церковных гимнов. Но сбилась на интонацию детской жалобы и продолжила эту мелодию — чистую, наивную и светлую, как детские слёзы, уже готовые смениться улыбкой. Берта даже повторила некоторые фрагменты несколько раз. Потом…потом ей пришла на память музыка, которую она узнала не в монастыре, а гораздо позже. Сразу вспомнились чуть потрёпанные листы нотной тетради, протянутой ей Лизой. Музыка была сложной, множество повторов, вариаций одной и той же темы, порой совершенно неузнаваемых, непохожих на первоначальный вариант. Но постоянное возвращение к началу напоминало о том, что все это — одна и та же мелодия, щемяще-грустная, простая и пронзительная.
« - Про что это?
Понимаешь, человек очень хочет вернуться туда, где осталось его сердце. Хочет, но не может. Но и не желать этого он тоже не в состоянии.»
Что ж. Ему хотя бы было, куда возвращаться…
Берта поняла, что уже давно не играет. Руки бессильно лежали на сочувственно-тёплых клавишах, глаза смотрели прямо перед собой, но ничего не видели.
…Кто-то тронул ее за плечо.
Больше всего на свете Сириус Блэк ненавидел бездействие. На протяжении всей жизни его бешеная энергия требовала приложения, а ум — впечатлений и пищи. Так было всегда. В школьные годы эта потребность выражалась в изобретательных шалостях. Время, сэкономленное на учёбе, которая всегда давалась ему легко, тратилось на изучение анимагии. После школы прекрасной возможностью проявить себя стало участие в подпольном Ордене Феникса — наследство дяди Альфарда позволяло нигде не служить. Да Сириус и не выдержал бы тихой размеренной жизни клерка в Министерстве или сотрудника Гринготтса.
Конечно, Азкабан серьёзно ограничивал его возможности, но даже там Сириусу удавалось найти себе занятие. А теперь…одинокое бездействие, вынужденное бездействие, бездействие по приказу по-настоящему сводило его с ума. И Сириус ясно ощущал это. За отсутствием настоящих дел и событий колоссальное значение приобретали те дела и события, о которых в привычной для него жизни даже задумываться не стоило. Уколы Нюниуса, вопли матушкиного портрета, бормотание домовика — всё это буквально выводило Сириуса из себя. И он прекрасно понимал, что это ненормально.
То же самое касалось человека, который немного разбавлял своим присутствием алкогольную тоску Сириуса. Нет, Берта не раздражала его, но всё же частенько занимала его мысли.
Сириус помнил, что сначала она вызвала у него только насмешливое недоумение. Причём больше - по отношению к старому школьному другу, от которого Блэк никак не ожидал такого заскока. Сама по себе Берта эмоций у него не вызывала. Скажем так, Сириуса всегда привлекали более яркие девушки.
Потом, часто сталкиваясь с Бертой в разных уголках дома, он поймал себя на том, что невольно наблюдает за ней. Возилась ли она по хозяйству, подкармливала ли гиппогрифа, застывала ли надолго у пыльного книжного шкафа или выцветшего портрета…варила ли зелья, спасала ли жизнь его врага, Берта постоянно возникала в поле зрения Сириуса, останавливая на себе его внимание.
Сириус не привык анализировать свои чувства, поступки и отношение к кому-либо. Спроси его кто-нибудь, как он относится к Берте, Блэк пожал бы плечами. Он не думал бы о ней, если бы имел более увлекательную тему для размышлений, кроме пережевывания старых обид. Но жизнь не сулила Блэку приключений в ближайшем будущем. И потому он стал задумываться о Берте Лихт. Иногда.
Они редко разговаривали между собой. Берта и вообще была молчалива. Так что простор для воображения открывался большой.
Она чем-то неуловимо напоминала Снейпа — в их школьные годы. Впрочем, удивляться этому не следовало — оба слизеринцы. Одна принадлежность к факультету могла вызвать у Сириуса Блэка предубеждение. Но отчего-то не вызывала. Может, Сириус Блэк помудрел с годами, а может, и сама Берта была в этом повинна. Ведь насколько похожа она на слизеринку, настолько и отличается. Спасать другого, рискуя своей жизнью, - это вполне по-гриффиндорски.
Вот чего в Берте совсем не было, так это слизеринского снобизма. Впрочем, откуда бы ему и взяться? Судя хотя бы по первому впечатлению, Ремус в прямом и буквальном смысле привёл Берту с улицы. И совершенно точно, Берта не могла похвастаться многими поколениями родовитых предков. И тем не менее… «Разве вы совсем позабыли о фамильной чести? Не думала, что вы подонок, Сириус Блэк.» До чего же знакомой показалась Сириусу её интонация тогда. Откуда только что взялось…
Выходит, своя кровь значит больше, чем кровь предков. Вывод, давным-давно сделанный Сириусом Блэком на основе собственной биографии, снова подтвердился.
Но более понятной от этого девушка, волею судеб оказавшаяся с ним под одной крышей, не стала.
Одно было абсолютно достоверно: Сириус не чувствовал в ней врага и ни в чём её не подозревал. Хотя встреть он её лет пятнадцать назад, при прочих равных, Блэк мигом записал бы Берту в Пожиратели. Но последние пятнадцать лет прошли — и по вине его предвзятости, его ошибок совсем не так, как Сириусу хотелось бы. Он всё ещё не мог простить себе смерти Лили и Джеймса, сиротства Гарри, долгих лет отчуждения с лучшим и теперь уже единственным другом. Вот в чём всё дело. И если помириться со Снейпом он не смог бы (и не только по своей вине), то научиться судить людей по поступкам, а не по названию факультета, Сириус теперь был в состоянии.