Страница 20 из 33
Вылазки из дома пришлось прекратить. Сириуса искали и искали именно в Лондоне. Разгуливать у всех на виду становилось опасно, и Блэку снова пришлось осесть дома. Берта прекрасно видела, как тяготится он вынужденным бездействием, как выводят его из себя выступления (и наверняка — выпады) Снейпа… И как невыносимо тоскует он по Гарри. Эта тоска присутствовала в нём постоянно — независимо от присутствия Виски.
Сириус очень любил Гарри. И Берта догадывалась о причинах такой глубокой привязанности. Как-то, в приступе пьяной сентиментальности, Блэк протянул Берте смятый бумажный пакет с несколькими старыми, чуть выцветшими, живыми фотографиями. Берта улыбалась, рассматривая их. Потому что девочку, всегда жившую среди маглов, по-прежнему восхищали такие маленькие безобидные чудеса, как живые фотографии. И ещё потому, что изображённые на них люди не были ей совсем незнакомы. Застенчиво улыбающегося Рема она опознала с ходу. Легендарная четвёрка Мародёров полным составом осталась лишь на фотографиях. Берта никогда не была знакома с Джеймсом Поттером, но узнать его было нетрудно — Гарри вырос точной копией своего отца. Берта знала, как сильно переживал Сириус смерть Джеймса. Казалось даже, что для него до сих пор это произошло только вчера, будто и не прошло этих четырнадцати лет… Единственной девушкой на этих фотографиях была солнечно-красивая Лили Поттер — мама Гарри. Здесь на ней ещё школьная мантия с гриффиндорской нашивкой — и невозможно себе представить, что не пройдет и нескольких лет, как эта излучающая свет девочка погибнет. …Теперь Сириус был пьян, и горькие слёзы, перемешанные с алкоголем, накипали у него на глазах, когда он снова пересматривал эти школьные снимки через плечо Берты. Она не видела, но чувствовала, что он плачет.
- Ты пойми… Нет их больше! Никого нет! Только Рем у меня остался…
- Но Петтигрю, кажется, жив… - не подумав, произнесла Берта. Невысокий, бесцветный какой-то парнишка с пёстрой совой на плече весело и открыто улыбался, глядя в объектив.
- Питер погиб. Трагически. Четырнадцать лет назад, - холодно и трезво проговорил Сириус. С него будто разом сошёл весь хмель. - Подлая крыса, которую я так и не смог поймать, не имеет к моему другу никакого отношения.
- Ясно, - Берта отложила снимок в сторону. Парнишка помахал ей на прощание.
Самого Сириуса на фотографиях было мало. И это было жаль, потому что в юности хорош собой он был чрезвычайно.
- Я сам фотографировал. Дядя Альфард подарил мне когда-то эту магловскую игрушку — фотоаппарат. Я сперва увлекся, потом забросил. Наверное, и до сих пор где-нибудь валяется.
Берта рассеянно кивнула. На карточке, которую она держала в руках, семейство Поттеров было изображено полным составом. Джеймс держал на руках годовалого сына, Лили пыталась пригладить волосы им обоим… Дата на обороте гласила: «31 июля 1981 года. Гарри — 1 год». …Поттерам оставалось жить ещё несколько месяцев.
- Джеймс и Лили…жизнь положили на борьбу с Волдемортом. У них ребёнок был. А я один…не годен, чтобы воевать. Я даже не смог наказать предателя! Что там…мне даже крестника достойно вырастить не дали! А он всё, что у меня осталось…
Похоже, он все-таки успел набраться. А Берта успела к этому привыкнуть. Её больше не коробили пьяные излияния Блэка. Не то, чтобы раньше ей не приходилось общаться с пьяными. Но ей всегда казалось, что между заливающим собственную неприкаянность бродягой и высокородным лордом есть какая-то разница. Оказалось, что разница эта только в цене и качестве пойла.
- Не плачьте, милорд Блэк. Вам есть, ради чего жить. Это немало.
Она нечасто говорила с Сириусом. Не говорила и о том, что ей самой надраться впору — от выматывающей неопределённости и бездействия. Здесь она отчасти понимала Сириуса. Но в остальном… Да, он хотел воевать и тосковал по Гарри. Но битв пока не было. Но о крестнике он знал всё.
Рем же как в воду канул.
Сириус же не тревожился нисколько. Только жалел, что его не отправили вместе с лучшим другом.
- Да не парься ты! К зиме вернется. Опасность ему точно не грозит. Агитация — не драка. А душеспасительные беседы он вести умеет, сама знаешь.
Берта знала. Знала она и то, что в случае чего постоять за себя Рем тоже сумеет. Ей остаётся только ждать. Но как же это мучительно!
Кроме того, Берту занимала ещё одна задача, найти единственно верное решение которой ей было нелегко. Тот давний разговор с Элкой Меченой не шёл у Берты из головы. Пришло ли уже время рассказать Дамблдору о чудесных доспехах Гриндевальда? Казалось бы, чего ждать — о том, что Волдеморт возродился, Берте доподлинно известно. Но одна мысль останавливала её. Тот ли человек Альбус Дамблдор, кому можно рассказать о таком оружии? Если Элка боялась, надев доспехи, совершить что-то, то в руках такого сильного чародея они могут стать воистину чудовищным артефактом.
Просто-напросто Берта Дамблдору не доверяла.
…Теми хмурыми осенними днями дом на площади Гриммо пустовал. Это даже радовало Берту. Отсутствие в доме посторонних говорило о том, что ничего пока не произошло. И разгуливать по всему дому можно было свободно.
Безделье — лучшая почва для тоски, а сидеть сложа руки Берта не привыкла. Конечно, ребята под руководством Молли Уизли изрядно отчистили дом за лето. Но всё же дом был велик, а числа тайным его закоулкам, напротив, не было. И, кроме того, Берте всегда чудилось, что этот дом чего-то недоговаривает. За полутьмой комнат, шорохом портьер, скрипом мебели скрывалось что-то недоступное случайным посетителям. Но тайна могла открыться тому, кто действительно пожелал бы её узнать…
В тот день Берта долго не выходила из комнаты. Почему-то руки сами потянулись к дорожному мешку — хотя до этого момента она почти не вспоминала о нём. А тут зачем-то взялась перебирать свои старые вещи — одежду, бумаги… Метрика на имя Роберты фон Лихт, выправленная когда-то Иоганом Фогелем; мамина фотография; маленькое Евангелие карманного формата — несмотря на долгие странствия, книжечка не выглядела ветхой, Берта всегда была бережной со своими вещами; деревянный гребень, нож, трубочка с кисетом — подарки Ульриха; парик и дешёвая косметика — память о делах Хиллтона… Что-то ещё? Берта извлекла из недр рюкзака небольшую книжку. На обложке не было названия, и девушка стала перелистывать страницы. За полузабытым французским текстом угадывался смысл: между строк улыбались глаза Маленького Принца. Берта перевернула ещё несколько страниц, руки её дрогнули, а на колени из книги выпал маленький ворох засушенных голубых цветочков. Незабудки… Берта собрала их все до одной и снова зажала цветы между страниц. Потом убрала книжку подальше. Ей никогда не нравился Экзюпери.
Что оставалось у нее ещё? Кое-какая одежда, хогвартская мантия, два платья… Коротенькое коричневое она немного подержала в руках и хотела уже отложить в сторону, но вдруг под тканью что-то скрипнуло. Нащупав карман, Берта вынула оттуда небрежно свёрнутые листы бумаги. Это были рисунки Энрике.
Она не стала даже рассматривать их. Отложила в сторону малоинтересное платье и вышла из комнаты, машинально комкая в руках пожелтевшие листки.
Берта как-то сомнамбулически брела по коридору, без всякой цели, едва замечая, где и куда она идет. Кажется, куда-то вверх по лестнице, потом ещё какой-то коридор…
Эта дверь возникла перед ней неожиданно, как будто появилась только что. Конечно, помня о том, в каком доме она находится, Берта не могла исключить и такую возможность. К тому же дверь эта как-то не вписывалась в общий интерьер дома — по сравнению с остальными она выглядела куда проще и беднее. Никаких дорогих древесных пород, ни монументальности отделки — просто кое-как сбитые и кое-как покрашенные доски, тронутая ржавчиной металлическая ручка. Приглядевшись, Берта заметила несуразно торчавший посреди двери обломок гвоздя, нелепо выгнутый и скрученный. Рядом красовалось неровное отверстие — след от ещё одного гвоздя, который, видимо, вырвали вместе с изрядным куском дерева.