Дети жакаранды

Азар опустила взгляд на загубленную косу. Стряхнула с ножниц клочья волос – и снова принялась резать и кромсать, с отчаянной решимостью, словно пытаясь вернуть к жизни безнадежно мертвого ребенка. В том же молчании отрезанная коса упала на пол. Неровные, взъерошенные волосы Фирузы торчали во все стороны. Азар принялась их ровнять, подстригала то тут, то там – но, что ни делала, выходило только хуже. Ладно, сказала она себе. В конце концов, зеркал у нас все равно нет.

– Ну как? – спросила Фируза, оглядываясь кругом широко раскрытыми глазами с крохотными черными точками зрачков.

– Ну… интересно вышло, – ответила Азар, надеясь смягчить ситуацию. – Современная такая стрижка.

«В конце концов, мы в тюрьме! Какая разница, кто тут как пострижен?»

Все молчали, переводя взгляд с Азар на Фирузу, с Фирузы снова на Азар. Первой не выдержала Марзия со спящей Недой на руках: она расхохоталась, и смех ее потряс стены камеры, словно ружейный выстрел. Все смотрели на нее в изумлении. А Марзия смеялась и не могла остановиться, и смех ее, точно запал, взрывающий одну гранату за другой, заразил остальных. Теперь хохотали все – хохотали без умолку.

– Почему вы смеетесь? – спросила Фируза, ощупывая свои волосы.

– Не совсем аккуратно получилось, – тоже хихикая, объяснила Азар. Есть там зеркало или нет, а лучше сказать правду. – Зато у тебя теперь очень модный вид!

– Что?

Фируза резко повернулась к Азар, вскочила на ноги. Ноздри ее раздувались, расширенные глаза казались больше обычного.

– Что ты сделала? Что ты со мной сделала?! – завопила она, хватая Азар за плечи и встряхивая.

Азар замерла, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Замер и смех. Женщины переглядывались, и теперь в их глазах плескалась тревога. Азар открыла рот, чтобы успокоить Фирузу – сама не зная, чем.

В этот момент к ним торопливо подскочила Париса, положила руку Фирузе на плечо.

– Успокойся, Фирузи. Ничего страшного не случилось. Отпусти ее.

Но Фируза не отпускала Азар – тяжело дыша, смотрела ей в глаза, и Азар чувствовала на лице ее горячее дыхание.

– Отпусти ее! – повторила Париса.

– Просто вышло чуть-чуть неровно, – пробормотала Азар, отступая на шаг. Ножницы она держала так, словно собиралась прорезать себе ими путь прочь из душевой. – Надо было сначала расплести косу. Извини.

С гневным, раскрасневшимся лицом Фируза отпустила Азар. Глаза ее пылали яростью, почти безумием. Париса убрала руку с ее плеча, но оставалась рядом.

– Прости меня, – напряженно повторила Азар, чувствуя, как пульсирует кровь в горле. Она виновато взглянула на Парису. – Я правда не хотела портить ей прическу!

– Это просто волосы, – негромко ответила Париса. – Отрастут.

Фируза, не слушая их, ощупывала свою голову так, словно пыталась сгладить все неровности. На Азар она больше не смотрела – но, выходя из умывальной, со злобой вырвала ножницы из ее руки.

Наступило молчание. Изможденные женщины в серых одеждах смотрели на Азар с тревогой. С полминуты не слышалось ни звука – лишь из крана размеренно капала вода. Наконец Париса окинула всех взглядом, улыбнулась грустно и вышла следом за Фирузой.

Азар проснулась, как от толчка. Сквозь желтую чадру на окне в камеру сочился серебристый утренний свет, скользил по нагим стенам, падал на тела, свернувшиеся на полу, едва достигал железной, безжалостно и безысходно запертой двери. Азар повернулась на бок, накрыла рукой теплое тельце Неды. Убедившись, что дочка спит и дышит нормально, села. Задержала дыхание, прислушиваясь к ритмичным вдохам-выдохам вокруг. Вгляделась в полумрак, стараясь разглядеть в куче размеренно дышащих теней Фирузу. Что, если Фируза решит ей отплатить? Что, если, улучив удобную минуту, пнет Неду или наступит ей на голову?

С той неудачной стрижки Азар не спала по ночам – не могла забыть свирепый, мстительный взгляд Фирузы. Засыпала она, только убедившись, что и Фируза уже спит. Иногда ей помогали Марзия и Париса – по очереди дежурили возле Неды, чтобы Азар могла урвать несколько часов сна.

Фирузу Азар разглядела в дальнем конце камеры, у самой железной двери. Она лежала под одеялом неподвижно, съежившись, обхватив себя руками; безжизненная поза и откинутая на подушку голова говорили об изнеможении. Словно здоровая молодая женщина превратилась в старуху, которой нужно напрячь все силы, чтобы встать с постели. Это и пугало Азар – изнеможение человека, которому уже ничего не стоит причинить кому-то вред, потому что ему все равно. Непредсказуемое изнеможение души.

Азар переложила поудобнее подушку и снова легла. Подтянула одеяло, чтобы укрыть и дочку. Скоро Неда проснется и захочет есть. Текли минуты – и Азар нетерпеливо ждала, когда же Неда откроет глаза, и можно будет предложить ей груди, полные молока, уже сочащегося на рубаху. Каждый раз, когда дочка засыпала, Азар почти считала минуты до ее пробуждения. Никогда она не ощущала себя такой сильной и свободной, как в те секунды, когда брала Неду на руки, а та несколько мгновений искала сосок, наконец находила, обхватывала губами и принималась жадно, нетерпеливо сосать. Ради этого Азар и жила.

Она снова прислушалась к дыханию множества спящих. Взглянула в угол, где спала Фируза. Та не шевелилась. Азар откинулась на подушку и обняла Неду, уложив детскую головку к себе на плечо.

Когда Азар вызвали к Сестрам – сразу по завершении послеобеденной молитвы, – погода испортилась. Сквозь окно в кабинете Сестры виднелся клочок нависшего серого неба. Занавесок на окне не было, обстановка скудная: стол, стул, на стене портрет Верховного Лидера с длинной белоснежной бородой. Вдоль стен стояли шкафы, полные бумаг: документы, папки, и в каждой папке – чья-то жизнь.

«Все-таки Фируза мне отомстила», – думала Азар. Она сидела перед Сестрой в каком-то полусне, не в силах даже пошевелиться. Муха билась о стекло. Вдалеке, за окном, пронзительно каркала ворона.

«Почему ее забирают? – снова и снова спрашивала себя Азар. – У меня же еще есть молоко! Почему?..»

– Ты ведь не думала, что дочь останется с тобой навсегда? – спросила Сестра, барабаня пальцами по столу, и глаза ее недобро блеснули.

Азар молчала, чувствуя, как отчаянно дрожит и дергается что-то в углу левого глаза. Как холод от кафельного пола пронизывает подошвы и поднимается вверх по костям.

– А если она подхватит какую-нибудь болезнь? Здесь не место для ребенка.

Не место для ребенка, да. Место, откуда не видно неба, где так легко ломать, топтать и держать в повиновении.

Сестра помолчала, словно хотела, чтобы ее слова лучше дошли до сознания узницы, проникли глубже в сердце – так, как вонзается нож.

Молчала и Азар. Время для нее словно остановилось. Трудно было дышать, стены вокруг смыкались и давили на грудь, чадра лежала на голове неподъемной тяжестью.

Разумеется, на нее донесли. Сказали Сестрам: Азар мечтает, чтобы дочь оставалась с ней как можно дольше. А это неприемлемо. Выходит, Азар здесь счастлива – да так счастлива, что не может удержать свое счастье в себе и готова делиться им с другими! Слишком много счастья для тесной камеры с зарешеченным окном.

А счастью здесь не место. Здесь Эвин – место страха. Страх кипит здесь, словно вода под крышкой, выбивается наружу и окутывает город, словно пар из котла. Азар хочет, чтобы ее дитя осталось с ней: значит, больше не боится. Значит, пришло время отнять у нее дитя.

– Твоим родителям мы уже сообщили. Все организовали. Теперь можешь идти.

Азар поднялась со стула. За дверью громко болтали между собой две Сестры, готовые отвести ее обратно в камеру: что-то об ужине, о булочной, об уроках детей. У Азар кружилась голова. Когда она протянула руку к дверной ручке, что-то сорвалось с ее губ – стон, рыдание, кашель или просто капелька слюны. За окном, в отдалении, загремел гром. Азар повернула ручку и вышла.

С этого дня в камеру перестали приносить тазик с теплой водой для купания ребенка.