Страница 14 из 16
В 1943–1944 гг. немаловажное значение в нашей жизни занимало обеспечение продуктами. У всех нас были карточки, а мама и Леня имели дополнительные пайки. Так что еды хватало, но при наличии определенного контроля. «Отоваривать» хлебные карточки было моей обязанностью. Я ходила в булочную через день. Принесенный хлеб разрезали на две части – на два дня. В паек следующего дня нельзя было залезать ни при каких обстоятельствах.
Наши продуктовые карточки были прикреплены к магазину, который находился около площади Маяковского. Рано утром в воскресенье мы все вставали, брали сумки и рюкзаки и ехали на Маяковку. Там уже выстраивалась очередь на улице, задолго до открытия магазина. Важно было войти туда пораньше, чтобы получить по карточкам нужные продукты, пока их не разобрали, а то останется только селедка и какао с сахарным песком (американская помощь). Сумки наши наполнялись, и мы ехали домой.
Днем Леня старался водить меня и маму в кино. Сам он очень любил кино и считал долгом просвещать нас. Мама часто отказывалась, а мы с Леней почти каждое воскресенье смотрели фильмы. Тогда начиналась эпоха трофейного кино, и появлялись замечательные фильмы, например, «Девушка моей мечты» с Марикой Рекк. Детям нельзя было смотреть этот фильм, а Леня смотрел раза три и рассказывал с восторгом мне то, что считал возможным. В то вегетарианское время всех поражало то, что актриса появляется в шубке, накинутой на ночную рубашку. Это казалось невероятной смелостью, и все взрослые это обсуждали. Леня говорил об этом с мамой с присказкой: «Шура, ну ты не поверишь!» (Приложение: «Мы с Леней»).
Я до сих пор помню фильмы с Зарой Леандер, которая создала эпоху в германском кино, ее фильмы «Под кардинальской мантией» и «Дорога на эшафот». Мы с Зойкой смотрели эти фильмы по нескольку раз и любили также музыкальные фильмы-мелодрамы с толстым тенором Джильи. Кульминацией эпохи трофейного кино был многосерийный фильм Тарзан, вокруг которого ходила масса анекдотов. Но это было уже позднее.
Закончив 4-й класс, летом я осваивала Москву, совсем новый для меня город, по которому до войны я ходила только за ручку с Паей. Я ощущала читательский голод, и в папиных шкафах мне попалась «Война и мир». Я начала читать роман. Мама очень переживала, понимая, что мне эту вещь читать рано, а запрещать не хотелось. Она разрешила мне читать этот роман при условии, что я не буду задавать ей никаких вопросов. Если мне будет что-то непонятно, нужно отложить объяснения до более старшего возраста. Почему мама так решила – не понимаю. Думаю, что ей просто некогда было заниматься моими вопросами. Конечно, я многое пропускала, особенно философские рассуждения и военные подробности. Но главное-то осталось на всю жизнь. Однако мне нужно было читать то, что положено подросткам – приключенческую литературу, и я записалась в детский читальный зал библиотеки Ленина. Сколько же часов мы провели в тиши этого зала вместе с Зойкой! Мы перечитали Купера, Майн-Рида, Дюма, увлекались историческими романами. Детский читальный зал был нашим прибежищем до самого окончания школы. Но в старших классах мы читали больше литературную критику, чтобы «блеснуть» на уроках литературы нашей милой Р. В.
Москву я плохо знала, тем более не умела ездить одна на транспорте. Мама приучала меня к самостоятельности. Летом 1944 г. я иногда приезжала к ней в институт на трамвае. Там мы ходили в столовую для сотрудников, где кормили по талонам, и съедали вдвоем один обед. После работы шли через Нескучный сад в Парк культуры и ехали домой. Прогулки эти до сих пор помню. Позднее мы ходили в Парк культуры с Зойкой. Нас интересовали, прежде всего, аттракционы – чертово колесо, качели и что-то еще. Мы до одури качались и катались, и счастливые возвращались домой.
В мамином институте я познакомилась с некоторыми ее коллегами, с которыми потом я уже встречалась, будучи сама сотрудником этого института. Самые лучшие отношения сложились у меня с энтомологами. Они приглашали меня к себе в лабораторию и показывали коллекции насекомых. Не могу сказать, что эти коллекции сухих насекомых в пыльных коробках вызывали у меня желание заниматься ими. А позднее уже судьба сделала из меня энтомолога. Но об этом потом.
Забавный разговор у меня состоялся однажды с маминым шефом А. В. Румянцевым. Я готовилась к своим первым экзаменам за 4-й класс. Тогда экзамены сдавали каждый год, начиная с 4-го класса начальной школы. А. В. спросил меня, что я буду делать, если получу двойку. Я отвечала, что это невозможно, т. к. я хорошо подготовилась. Я действительно была уверена в своих знаниях. Но он настаивал, вдруг мне зададут вопрос вне программы, который я не знаю. Я подумала и сказала: «Сначала поплачу, потом пересдам». Ему очень понравился мой ответ. Мама рассказывала, что, когда у них не получался эксперимент, он говорил сотрудникам: «Как говорит Белла Стриганова, давайте поплачем и начнем заново».
Мы с Зойкой любили гулять по улицам Москвы. Она жила в Нижнем Кисловском переулке, отходящем от начала Воздвиженки. У нас было несколько любимых маршрутов, по которым мы ходили. Во-первых – «большой круг»: по Воздвиженке до Кутафьей, на Красную площадь, а потом вдоль набережной до Боровицких ворот и по Знаменке – домой. «Малый круг» состоял в том, что перед Кутафьей мы сворачивали на Моховую, потом на Тверскую и шли до бульвара, а потом по бульварам – домой. Иногда забредали и дальше, и доходили даже до Лефортова. Тогда мы хорошо изучили в Москве все то, до чего можно дойти пешком.
Война продолжалась, но это уже была победоносная часть войны. Наша армия все дальше шла на запад, салюты следовали один за другим, мы с нетерпением читали сводки Совинформбюро и ждали победу. В ежедневной жизни появились какие-то улучшения. В школе начали выдавать на завтрак бублики и ложку сахарного песку. В магазинах стало легче отоваривать карточки. На новый 1945 г. в мамином институте выдали кроликов – по одному на трех сотрудников. Вокруг кролика собралась компания – мама и две сотрудницы, одна – с дочкой моего возраста. Решили встречать новый год у нас. Леня уходил в свою компанию. Все собрались еще днем на Арбате и во главе с Паей долго тушили кролика. Мы с новой подружкой играли в комнате и вдыхали изумительные запахи. К новогоднему столу развели спирт, принесенный из лаборатории, взрослые наслаждались пиршеством, а мы заснули, не дождавшись полуночи.
После нового года ощущалось томление – скоро ли конец войны. Особенно волновался Леня и пристально следил за сводками. На стене комнаты мы с ним повесили географическую карту и отмечали красным карандашом освобожденные города.
В начале войны отбирали приемники у их владельцев, чтобы не было возможности у людей устанавливать радиосвязь. У дяди Аркаши был ламповый приемник, который он сдал. В 1945 г. пришло извещение о возврате приемников. Леня получил приемник и ежедневно пытался слушать зарубежные новости. Антенна была самодельная, слышимость плохая, Леня прижимался ухом к приемнику и шикал на меня, чтобы я не шумела.
Пришел месяц май, отпраздновали взятие Берлина, считали дни до победы. Знали, что эти последние недели и дни уносят тысячи жизней, но все же ждали и торопили события. 8 мая вечером Леня в своей комнате приник к приемнику и вдруг истошно закричал: «Победа!» Мы с мамой бросились к нему. Леня был вне себя, он кричал: «Они празднуют победу! Слушайте, там говорят – победа!»
Да, они праздновали, а наше радио молчало. Мы ждали, потом улеглись спать. Ночью я проснулась от криков. Дверь нашей квартиры была распахнута, все соседи высыпали в коридор и на общую кухню, плакали и обнимались. Мама с Леней тоже были там. А потом было солнечное утро, все друг друга поздравляли, пришла телеграмма от дяди Аркаши, в которой смешно был перепутан весь текст. Леня убежал из дома к друзьям, и мы с мамой тоже поехали к знакомым. В этот день трудно было оставаться одним. А вечером мы пошли на Красную площадь смотреть салют. Этот салют и этот вечер засняты во многих документальных фильмах – и взлетающие ракеты под гром орудий, и скрещивающиеся прожектора со сверкающими монетами, которые люди подбрасывали вверх, и военные, которых качали с криками «ура». Все мы были счастливы, что дожили до Победы.