Страница 55 из 62
– Я помню тот день. 26 июня 1982 г. Отец привёз фотографа, объясняя, что у нас нет общего снимка в альбоме, – Дэнни усмехнулся, не отрывая взор от черно-белого воспоминания. – Ему хотелось носить фотографию при себе, чтобы Ариэль всегда была рядом; не разлучаться, когда был занят. Ариэль не хотела фотографироваться, отец настоял на своём. Знаешь, чем был болен мой отец? – поднимая голову, Дэнни холодно взглянул на меня. – Любовью. Ариэль была его веревкой на шее, и с каждым годом она душила его своим равнодушным враньем. Однажды отец сказал мне: «Та женщина, что завоюет твоё сердце – разорвет его в клочья прежде, чем ты поймёшь, что неравнодушен к ней».
Дэнни недолго помолчал и с омерзением швырнул снимок на пол. Его беспощадный взгляд снова устремился ко мне.
– Всё в ней было фальшиво! – он спрыгнул на пол и медленно подошёл к окну, – даже невинная улыбка на фотографии, которая была дороже всего на свете Джону Ньюману. Она всегда лгала. Лгала, что любит его. Лгала, что любит меня. Лгала, что любит Меган. Отец думал, что, сменив Брайтон на Ситтингборн, её вранье иссякнет. Он купил этот огромный особняк, чтобы познать здесь счастье с ней. Но она не ценила отца, она его не заслужила! Кем была Ариэль Хьюстон? Никем. Ариэль Ньюман – имя, не сходящее с уст жителей Ситтингборна! Все знали её как жену великолепного специалиста, психиатра и учёного. Ведь он добился успехов, распродавая свое смертельное оружие иностранным магнатам и мафиози, чьими руками беспощадно происходит естественный отбор в кругу буржуазии. Никому до отца не удалось создать ничего подобного! Отец называл свое открытие Печатью Смерти, и оно принесло ему несметное богатство. Мы купались в роскоши и ни в чем не нуждались. Он обсыпал Ариэль драгоценностями ручного производства, отбирая только исключительные камни у своего верного университетского друга – ювелира.
Осенью 1980 г. отец стал приводить в дом людей, больных и помешанных. Они заселяли два последних этажа нашего дома и издавали долгое, монотонное мычание, какие-то судорожные хрипы и сопение – поначалу было жутко! Когда спросил отца, что за звуки я слышу, он поцеловал меня и сказал: «Слава всегда лежит в руинах чьи-то немалых жертв. Те люди заплатили собой во благо науки».
Скоро я привык к посторонним возгласам, и они даже усыпляли меня перед сном. А вот Ариэль с ума сходила от них. В ужасе расхаживая из угла в угол, она держалась за голову и говорила, что отец медленно убивает её. Я считал её глупой. Она не понимала, что он из кожи вон лез, чтоб угодить ей и завоевать её неблагодарное сердце; стремился, чтоб она не знала нужды и забот. Так уходили годы… Мы подрастали в этой странной обстановке, и как не удивительно, отец полюбил меня больше Меган, даже иногда брал с собой на переговоры с Доном Кихотом….
Наблюдая, как падает снег, Дэнни замолк и некоторое время стоял недвижимый, словно прокручивая эпизоды прошлого, только что озвученные словами. Его глаза изливались опустошенностью и холодом. Он быстро перевел взор на меня, притаившуюся в кресле. Я еле дышала.
– А ведь ты чем-то напоминаешь мою сестру… улыбкой, а может умением сопротивляться… Она не очень уважала мои игры в темноте, ей не нравились мои прикосновения, и вообще Меган была жуткая трусиха в отличии от тебя! И не взирая на то, что она была моей сестрой, меня тянуло к ней, понимаешь?..
Я не смогла больше выдерживать тяжёлого умалишенного взгляда Дэнни и опустила глаза. Он мерил комнату шагами, сцепив руки за спиной.
– А главным её достоинством был тот факт, что она являлась продолжением великого психиатра Джона Ньюмана, а я нет, как выяснилось позже. Несмотря на огромную любовь отца ко мне, он чаще делал подарки Меган. Я сердился и обижался, но отец пояснял, что женщины нуждаются в них больше, чем мы. Одним весенним днем того же года отец отвёл меня во двор и показал подарок, предназначенный мне. Это был щенок охотничьей породы. Я прыгал от радости, и отец, созерцая моё счастье, тоже был весел. Пса назвали Гордон. Мы столько времени проводили вместе, пес следовал за мной попятам, и я был бесконечно счастлив иметь друга. Не помню, чтобы привязывался к кому-то больше, чем к нему. Но природа ненавидит счастливцев...
В последнее воскресенье мая отец отправился на встречу с новым компаньоном, а тем временем к нам в дом пришёл Боби Дилан. Спустя час или два, ещё до приезда отца этот незваный гость ушёл, и тогда Ариэль подошла ко мне и заявила, что я не сын Ньюмана, а плоть и кровь – Боби Дилана. Я не поверил и долгое время плакал у себя в комнате, утешаясь мычанием сверху и скрипом качающихся кресел. Ариэль хотела меня успокоить, но я не впускал её, и спустя некоторое время она ушла к себе.
Той ночью в мою комнату пришла Меган. Злорадствуя, она заявила, что всё слышала и рассказала о том отцу, а потом назвала меня ублюдком, рожденным от неизвестно кого. Я ударил её, и она подняла такой шум, что прибежал отец. Меган тут же выложила, что я приложился ей по лицу; отец ужасно рассердился и, не раздумывая, отвесил мне пощёчину, от которой я влетел в стену комнаты. Это был первый раз, когда он тронул меня… Я был оскорблен и унижен этой мелкой выскочкой! В слезах она подалась к матери, а я побежал вниз за отцом, чтобы попросить прощение, и там в гостиной увидел Гордона. Он истекал кровью, а его горло, как дырявое сито, ещё дымилось жаром влитой ему кислоты. Я пришёл в ужас, презирая Меган, себя, этого Дилана… Но больше всего я презирал Ариэль! Если бы она не была лживой потаскухой – не случилось бы всего того, что произошло потом…
Я побежал к отцу и, стуча кулаками в дверь закрытого кабинета, требовал объяснить, зачем он изуродовал Гордона. Немного погодя он впустил меня. Мои кулаки горели огнём и краснели, как факел. Отец схватил меня плечо, втащил в кабинет и силой усадил в кресло. Я поднял взгляд на багровое лицо отца и понял: его глаза застилали слезы. «Ты не мой сын, но в тебе мой разум, – говорил он. – Я бы очень хотел, чтобы горло твоей матери обжигала убийственная доза кислоты, а Печать Смерти вытянула бы из неё всю жизнь и красоту! Но я люблю твою мать и не причиню ей вреда. Пойми, та ненависть и боль должны были покинуть моё тело. Я был вынужден сделать это с кем-то, кроме тебя, Меган и Ариэль». Я не верил своим ушам – отец продолжал ей всё прощать, даже узнав правду! Узнав, что она развлекалась с другим, да ещё и понесла от него. Мне было жаль отца, я чувствовал за него обиду на Ариэль. Но при всей моей необъятной любви к отцу я не мог позабыть о том, что он уничтожил моего друга. И виновата была только лживая тварь, что называлась моей матерью! Отец попросил оставить его одного. Я знал, что он тяготится не только разладом в семье, но и разногласиями с мафиози. В те времена у него что-то не ладилось с Доном Кихотом, они не могли что-то поделить. Мне захотелось, чтоб отец поцеловал меня перед сном, как это делал всегда. А вместо этого он в грубой форме указал мне на дверь. Я поднялся к себе и в продолжении ночи не мог уснуть, не мог прийти в себя после столь ужасных новостей. Мной обуревало чувство мести, и я решил проучить Меган, чтоб в следующий раз не повадно было трепаться.
Я спустился вниз в его лабораторию, ввел шифр спрятанного под столом сейфа, достал пузырёк с таблетками и флакон кислоты, поднялся к Меган и вошёл в её комнату. Она спала. Её тело в белой ночной рубашке смотрелось невинно. Я понимал, что меня тянет к ней, и уже был готов ей всё простить. Но слова отца, пророчащие, что любимая разобьет мне сердце, стали моим главным девизом. Я затолкал ей в рот лекарство и, пока она не успела опомниться, зажал её нос своей рукой. Чтобы вдохнуть воздуха, ей пришлось проглотить таблетку. Она постепенно расслаблялась, её глаза моргали всё медленней, а тело больше не сопротивлялось. Я перенес Меган в ванну и, открыв флакон с кислотой, стал изливать в её приоткрытый рот. На минуту я ужаснулся самому себе, а на душе по-прежнему было тяжело – она требовала полного отмщения!