Кружева лабиринта

Возможно, ты очень скоро позабудешь меня, но я никогда не устану благодарить тебя за тот рассвет …

Навеки твой, Леонардо Ферару.»

– Он уезжает поездом в 15:00, – с уверенностью, что мне необходимо это знать, произнесла Лора.

Отец пристально наблюдал, как я беспомощно гляжу на лист, расправленный в руках. Слезы, застилающие мои глаза, срывались вниз, чтобы впитать неутолимую скорбь судьбоносных строчек. Меня посетило странное предчувствие, что я упустила важный момент; потеряла главное, ради чего родилась на свет и, не думая смириться с ужасным концом, ринулась одеваться.

– Куда ты, Кэти? – взволнованно спросил отец, сделав несколько неуверенных шагов к прихожей. Лора остановила его за плечо в момент, когда я, мимолетно взглянув на отца, выскочила из дома.

Я бежала по улице с твердым намерением отыскать Лео, заверить, как он сильно ошибается насчёт меня; рассказать, как безнадежно люблю его, и мне не важна близость. Затишье Сатис-авеню сменялось оживленным перекрестком Этли-уэй, а в бренных мыслях звучал мягкий голос Лео, говорящий мне: «Тишина несёт в себе тайну. Я часто думаю, она нахально смеется нам в лицо, зная, что на извилистых тропах судьбы нас не ждёт ничего, кроме боли и страданий. Однако, при всей жестокости рокового замысла мы понимаем, что должны пройти свой путь, как бы труден и беспощаден он не был. Мы просто обязаны не сворачивать с него!». Я помнила каждую ноту его звучного голоса, а черты его светлого лика не угасали во мне, как звезды Большой Медведицы на темном небосводе ночи. Я бежала на Уайверн Клоуз к дому №105, не замечая ни холода, что окутал город морозной серостью туч; ни прохожих, глядящих на меня с интересом. Сердце как будто тоже бежало со мной, спотыкаясь, падая и сбивая ритм. Преодолев несколько кварталов, я проскочила кусты дикой розы, уводимая дорожкой из мелкой брусчатки к каменным порогам, подскочила к двери и нажала кнопку круглого медного звонка, озираясь вокруг. Мотовездеход неподвижно ютился возле гаража на газоне. Усмиряя частое дыхание, я молилась застать Лео дома. Никто не открывал. Я снова вдавливала кнопку звонка, пока белая дверь ни распахнулась, и суровое лицо Каллена Ферару ни обожгло лютой ненавистью.

– Лео дома? – отчеканила я.

– Нет.

– Вы уверены?

Белое, как мел, лицо не меняло грозного выражения.

– Уходите, мисс Чандлер.

– Я всё знаю, Лора отдала мне письмо! Лео совершит огромную ошибку, если уедет. Я должна поговорить с ним!

– Дважды не повторяю, – сурово отрезал он.

– Пожалуй, вы считаете меня полной дурой, если решили, что поверю в его отсутствие. До поезда ещё два с половиной часа, он не поехал бы на вокзал так рано! Мне необходимо увидеть его, потому что… – мой голос потерял торопливость, – я люблю его…

Каллен оставался нетронутым, только чёрные пренебрежительные глаза как-то таинственно засверкали.

– Неужели вы не желаете сыну счастья? – умоляюще простонала я, веря, что в нём осталась капля милосердия.

– Не портите мой слух своим невежеством и уходите!

– Да поймите вы меня наконец! Он не будет счастлив вдали от меня, как я и не смогу жить без него!

– Детский наивный лепет! – рявкнул он, процедив сквозь зубы. – Вы употребляете слово, не вполне осознав, какую беспечную иллюзию оно несёт. Вы просто ослеплены его банальной прозаичностью. Поймите, человек, не лишенный способности здраво мыслить и идти на поводу своих предупреждений – не способен открыться счастью. Его бдительный разум не допустит самообмана. Хотите, я объясню вам, что такое счастье?.. Это расплывчатое, стертое и обманчивое восприятие мира, которое убивает в нас силу противостоять трудностям. Его ласки делают нас слабее, а главное – счастье заканчивается быстрее, чем утекает время в песочных часах. Вы слишком наивны, а я прекрасно знаю, каким примитивным образом устроены мерзкие подлые сердца людей. С грустной завистью они алчут того, чем обладать невластны; а как только обретают желаемое, становятся не более счастливыми, чем прежде. И вы не будете счастливы, а только причините боль моему сыну. Так что перестаньте кривить душой передо мной и самой собой! Лео поступил мудро, предвидя, что правда не по вашим хрупким плечам!

– Понимаю, как больно вам сознавать, что Лео не такой бесчувственный и потерянный человек, как вы! Наша разлука загубит жизни многих людей, которым мы дороги и которые увидят, как мы страдаем только из-за того, что один непрославленный химик возомнил себя знатоком мира. Поймите, мы любим друг друга!

Каллен самодовольно фыркнул, величаво поднимая безучастное лицо, заявляющее о неприязни ко мне.

– Возомнили, что понимаете Лео? Что узрели его душу с изнанки?

– Да, как бы вам не было горько принять это, мы морально близки. Я ещё никого не чувствовала всем сердцем так, как чувствую Лео.

– Боже! До чего вы глупы и самонадеяны! Природа создала человечество в минуты вдохновения; оно мгновенно испарилось, и с того момента она пребывает в ужасе от незнания, что теперь делать со своими детьми. Она одарила их внутренним миром и телами, ставшими для них чужеродными, как протез для ходячего, а взамен забрала терпимость, без коей нельзя научиться существовать в ладах с собой. Потому, как бы глубоко мы не капались внутри – нам не дано понять даже самих себя, не то что окружение. Перестаньте дурить свою ветреную голову и примите это за правило! Не хватит и сотни жизней, чтоб познать жестокое, трусливое и низкородное существо, засевшее внутри нас. Ваше мелкое мнимое чувство вскоре оставит вас. Будьте терпеливы и дождитесь избавления!

– Как это смешно, мистер Ферару, – досадовала я, задетая за живое, – называть любовь мнимым и мелким чувством! Вы отрицаете очевидное, а сами уже столько лет подвергнуты пыткам несметной любви. Неужели вы до сих пор тешите себя, что она пройдёт? Вся ваша холодность – лишь средство оградиться от мира и боли. Вы трепещите перед мыслью, что вы обыкновенный человек, такой же живой, податливый и мягкотелый, как и все остальные!

– Что вы можете знать о любви, если уже предали моего сына, волочась за другим?

Обескураженная резкостью Каллена, я растерялась, а моё сердце отозвалось болью от напоминания, что он прав.

– Да, я совершила глупость… поддалась эмоциям, – я повинно опустила глаза и спустя миг снова возвела их на Каллена. – Но я хочу всё исправить!

– В жизни не исправить трех вещей: дату рождения, смерти и репутацию, запятнанную предательством. Плохие поступки оставляют рубцы, и их невозможно искупить даже ценой священной крови. Вы также беспечны, как блудницы, утешающие себя мыслью, что, пройдя путь измены, их жизнь снова облачится в праздничный наряд, глаза распахнутся и узрят счастье. Но это заблуждение, мисс Чандлер. Ибо одна иллюзия заменяющая другую, никогда не приведёт к истине, и на горизонте во всем уродстве предстанет правда, сжигая болью и сожалением. Мы рождены в омуте удобных мнений, отвергая то, что слышат уши и видят глаза. И, как не старайся, тот омут лживых представлениях о мире хотя бы раз окунёт наши головы в бездну и заставит разочароваться в жизни. Так случилось и с Лео. Его потрясло разочарование, связанное с вами, хоть я и подготавливал его к испытаниям любви. Я презираю людей, мисс Чандлер, и презираю вас за одно ваше появление в нашей жизни!

– Вы можете сколько угодно ненавидеть меня, но я всё равно буду любить Лео! – вызывающе бросила я.

– Всего доброго, – протянул он, захлопнув дверь перед моим носом.

С минуту я металась по двору, отчаянно придумывая, что предпринять. Как вдруг на пороге соседнего дома появилась Хелен Браун, одетая в серый домашний костюм. Она подозвала меня.