Кружева лабиринта

Особняк, как и прежде, стоял безмолвным памятником, пугающим англичан жестокостью прожитый им истории. Я припала к закрытым, обжигающе холодным прутьям ворот и осмотрела территорию. Вой больше не раздавался; но из-за угла дома валил темно-серый дым, соединяющийся воедино с утренним туманом. Мне подумалось, дым идёт из трубы, обнаруженной мною после побега Торнадо. Замыслив проверить свою догадку, при этом ясно понимая, что скрип ворот привлечет внимание неизвестного обитателя, я взобралась на решетку, перепрыгнула через неё и приземлилась на мокрую траву. Обогнув дом, я убедилась: из трубы, разрытой несколько недель назад котенком, действительно поднимался дым. Значит, в доме кто-то есть. В сильном волнении я старалась не шуметь, проникая в особняк.

Вся ветхая обстановка внутри будто бы сильнее веяла сыростью и запахом серы. На полу повсюду петляли свежие мокрые следы ботинок и следы маленькой узкой ножки с каблучком. Со стороны кухни раздался приглушенный грохот, и я увидела дверцу – ту, что была закрыта на замок, распахнутой настежь. Соблюдая осторожность, я подкралась ближе и заглянула вниз, в подземное пространство. Оттуда брезжил скудный свет керосиновой лампы, обмотанной узорами паутины. Подсвеченная лестница уходила по меньшей мере на восемь футов вниз, где освещение напоминало яркий дневной свет. Оттуда ещё больше тянуло серой, и то и дело мелькала большая тень. Затем раздался жалобный писк. Я прилегла на пол и затихла, глядя вниз.

– Чертовы кошки! – послышалось из глубины подвала.

Тот, кто изрек возмущение, обладал членораздельной дикцией и довольно знакомой манерой разговора. Я оторопела от осознания правды. Это был Каллен. Несколько секунд я металась между любопытством и страхом быть замеченной. Но после того, как мы были близки с Лео, утверждающим, что все сплетни о Каллене – чистая выдумка жителей, я видела своим обязанностью убедиться воочию, что его отец не повинен в грехах, причисленных ему городом. С аккуратностью акробатов я приподнялась и, перешагнув на первую ступеньку неустойчивой лестницы, стала спускаться в подвал. Пока расстояние между мной и каменным полом стремительно сокращалось, внизу послышался грохот, сменяясь протяжным гудом.

– Удели мне немного внимания, Каллен.

Я приросла на месте. Он был не один, а с женщиной, которая изливалась трелью певчих птиц. Её голос был тоже знаком.

– Когда ты оставишь нас в покое? Живи своей жизнью!

– Я люблю Лео и не смогу забыть о нём. Да, я свершила глупость, в некоторой степени испугалась. Но он мой сын!

Слегка пригнувшись, я углядела часть подвального помещения с низким потолком. Возле стен громоздились глухие шкафы со стеклянными дверцами. Там находились тёмные пузырьки, колбы, мензурки и всякая другая посуда для опытов. В дальнем углу стояли два маленьких деревянных стола, покрытые резиновой клеенкой. На одном из них кожаными ремнями было пристегнуто тело Торнадо; от груди, лап и шеи котенка к неизвестным мне приборам шли чёрные толстые трубки. Торнадо распростёрся с открытым ртом, а его разноцветные глаза смотрели в одну точку. Он был мёртв. С неизменной свирепостью и в том же черном одеянии Каллен освобождал задние лапы котёнка от ремней. За его спиной стояла женщина, обнимающая его за плечи. Сквозь сетку чёрной вуали шляпки – той, что была одета на незнакомке, опускающей конверт в почтовый ящик особняка – различались приятные черты лица, бархатисто белого, как молоко. Она обошла Каллена и приподняла вуаль – я остолбенела, узнав в ней Лору Смит. Не теряя времени, она коснулась пальцами белого, точно накрахмаленного лица Каллена и проникновенно сказала.

– Я хочу снова быть с тобой.

Её губы потянулись к его грубым бледным губам, в моем представлении вообще никогда не целованным, поскольку более суровых и мрачных людей я не встречала. Каллен не двигался. И тут в усыпляющую обстановку вокруг, нарушаемую лишь щелканьем приборов, проникло грозное сопение, а следом из дальнего неосвещенного угла что-то выползло. Это существо с торчащими ушами, зелёными глазами и потрепанной шкурой задрало голову, принюхалось, должно быть, почуяв чужака, и как только издало тот ужасающий хрип, заменяющий лай, сразу бросилось к лестнице, где затаилась я. Лора и Каллен прервались и взглянули вперёд. Чувственное лицо Лоры исказилось в испуге, Ферару, прищуриваясь, бросил свой колючий взор, а мерзкая тварь приближалась, прихрамывая на одну ногу.

– Каллен, останови собаку, – услышала я голос Лоры.

– Гордон, место!

Но пёс уже находился в футе от меня, прикованной к лестнице неистовым страхом перед этим уродливым существом. Он оскалился. Его тупые зубы, как стальные щитки, были покрыты серо-черным налетом, а половина горла слепила уродливым шрамом, мешающим работать голосовым связкам. Каллен снова призвал пса, и тот, пригнувшись точно для прыжка, попятился назад. Лора не стала медлить и бросилась ко мне. А я, больше не отдавая отчёта своим действиям от испытанного ужаса, устремилась вверх по лестнице.

Подгоняемая вперёд страхом, злостью и разочарованием, я очень быстро прибежала к дому, силясь принять истину, в которой Лора была исчезнувшей матерью Лео, а его отец – чудовище, занявшее место безумного врача Ньюмана – проводил опыты на живых существах и обзавелся мерзким питомцем. Тогда я поняла, что именно этот безликий пес, потерявший облик собаки, застал нас с Лео в особняке и не тронул его лишь потому, что принадлежал семье Ферару. Я больше не сомневалась, что Каллен привёл пса на Север-стрит, и тень смерти одним своим видом убила миссис Кляйн, чтобы помочь хозяину заполучить должность директора школы; а Лора между тем соблазняла моего отца в своих корыстных целях. Меня глубоко ранило, что Лео с первого дня не говорил ничего, кроме обмана.

Я залетела домой и закрыла дверь, а отец, видимо, не ложившийся отдыхать с вечера, подскочил из гостиной навстречу мне.

– Ты где была, Кэти?

Дрожа от злости, я по-прежнему была не в себе.

– Спроси у своей возлюбленной Лоры! Она дурила тебя с тех пор, как появилась в нашей жизни!

– Что ты такое говоришь?

Нас прервал встревоженный стук в дверь, и отец невозмутимо двинулся к ней.

– Не открывай! – вскричала я. – Это Лора! Она заодно с Ферару, а он убил миссис Кляйн!

Отец посмотрел недоверчиво и с некой опаской, с которой глядят на душевнобольных.

– Что ты себе напридумывала, Кэти?

Отец протиснулся к двери, но я заслонила её собой.

– Ты что не понимаешь? Я собственными глазами видела, как она целовалась с моим учителем, Калленом Ферару, а ещё вчера соблазнила тебя броситься к ней в постель.

Щеки отца вспыхнули багровым румянцем. Постыдная правда несколько мгновений задержала его. Затем он снова возвел свои ясные чуткие глаза.

– Кэти, у нас ничего не было с Лорой. Мы всего лишь хорошие друзья, и она в праве целоваться с кем угодно.

Отец сдвинул меня рукой в сторону и распахнул дверь, где, как и ожидалось, стояла Лора, слегка смущенная услышанным. Она поздоровалась и вошла в гостиную, с изящной грациозностью положив шляпку на стол. Повернувшись к нам, она с грустью скользила по нашим напряженным лицам.

– Кэти, я должна объясниться с тобой. И с тобой, Авраам. Присядьте, пожалуйста, рассказ будет долгим.

Отец проследовал к камину и устроился в кресле, подвинув очки поближе к бровям. Он с особым проникновением глядел на Лору.

– А ты, Кэти, не хочешь сесть? – спросила она.

– Нет, – отрезала я.

– Хорошо. То, что ты сейчас увидела в особняке Ньюмана, касается только нашей семьи, и этой истории вот уже девятнадцать лет. Я познакомилась с Калленом в Бухаресте, мы учились в одном в университете. Он подавал большие надежды, и преподаватели гордились им. Каллен всегда был хладнокровным. У него не было друзей; дружба, согласно его понятиям, отняла бы слишком много времени, которое он ценил, как ресурс, без того скоротечный. Его не интересовало ничего, кроме химии и физики. Уже тогда он обустроил свою комнату как лабораторию, где проверял каждый закон, описанный в учебниках, на собственном опыте. Ему хотелось переплюнуть Менделеева, вызывающего в нём массу восхищения и приятных эмоций. Он был помешан на своей изобретательности! Часто, прогуливаясь вместе по парку, он твердил мне, что жаждет внести открытие, способное пошатнуть этот мир. Он сделал ряд опытов, придумывая вещество, нарекаемое им сывороткой Энергии. Оно представляло собой смесь травяных экстрактов и химических элементов, благодаря которой люди станут более трудоспособными, выносливыми и забудут о том, что такое усталость. Мне нравилось в нем то рвение; непреодолимое желание оправдать позицию, что он появился на свет неслучайно, не с целью заниматься пустым, а заложить новую ступень в истории науки. Будучи тогда ещё юной, я наслаждалась его обществом и горячностью и полагала, в любви он не менее горяч, чем в стремлении прославиться. С нетерпением я ждала, что череда наших многочисленных прогулок наконец закончится помолвкой. Это случилось, но только через полгода. Каллен довольно робко предложил выйти за него, и я дала согласие, предвкушая какой необыкновенно счастливой жизнью мы заживём. Нас обвенчал его отец Федерико Ферару, несущий службу Господу в Соборе Святого Иосифа. Мы переехали в комнатушку Каллена, где вся мебель не стоила и одного вашего кресла. Стол заполонили подручные приборы, а шкаф был заставлен посудой и реактивами для проведения опытов. Сперва подобная обстановка меня не тревожила; в некоторой степени она даже выглядела романтичной. Ощущая себя спутницей гениального ученого, посланного будущим, чтобы мир не канул в лета, я тешилась убеждением, что та убогая обстановка необходима. Ведь в любой другой уютной атмосфере не создается нечто невероятное. Но когда я узнала, что беременна, его занятость и вечный беспорядок в убогой комнате стали неотъемлемой частью моего дурного настроения. Наши дни заселил раздор: ругалась больше я, высказывая недовольство и напоминая, что скоро у нас родится ребёнок, которому нельзя жить в таких опасных для здоровья условиях. Каллен раздражался от повседневной брани, но отмалчивался. Тогда-то я и поняла, что чувство, так наивно принятое мной за любовь, было всего лишь увлеченностью, переживаемое каждым человеком в юности, которая проходит столь же внезапно, как началась. Мы отдалялись. Когда родился Лео, мы только по документам числились супругами.