Кружева лабиринта

Отец поднял грустные глаза; подойдя ко мне, взял за плечи и поцеловал в затылок, опущенный мной от своей беспомощности.

– Надеюсь, ты не ослушаешься меня, дочка.

Подняв голову, я отрицательно покачала ею, и отец выдавил улыбку. Я знала, что он ещё долго будет терзаться нашим разговором и будет корить себя за суровость, с которой разговаривал со мной. Мы смотрели друг на друга, будто бы снова обрели понимание, и глядели до тех пор, пока ни встряла Лора.

– Вы чувствуете, как пахнет? Ах, эти чудесные ароматы сведут меня с ума! Давайте за стол.

Мы отужинали в атмосфере, которую портила моя хмурость. Лора повествовала легкие истории, виртуозно превращая банальное в нечто потешное. Отец полностью совладал с собой и смеялся раскатисто и душевно в конце каждой реплики Лоры. Наблюдая, как я омрачаю праздник, он стал посматривать в мою сторону, выказывая неодобрение поджатыми губами и нахмуренным лбом. Мне пришлось изображать приветливость. Затем отец вручил Лоре небольшую подарочную коробку с шуршащей оберткой, и прежде, чем она его вскрыла, я встала из-за стола.

– Простите, у меня разболелась голова. Мне лучше пойти к себе.

– Так ещё десерт не начинали! – возмутился отец. – Ты ведь так любишь датские пирожные!

Отец не догадывался, что причина моей головной боли заключалась в чрезмерной его обходительности с красивой женщиной. Я посчитала подарок лишним элементом торжества, указывающим, что у отца есть тёплые чувства к Лоре, и спасалась только мыслью, что он воспитывался на старых традициях, где не преподнести дар было бы крайней невоспитанностью.

– Спасибо, па, правда сейчас не хочется.

– Если дело только во мне, то не стоит мучить ребёнка, мистер Чандлер, – согласилась Лора. – Кэти, отдохни хорошенько.

Я разозлилась, понимая, что Лора только и ждала минуты, когда оставлю их наедине. Но подходило время свидания с Лео, и мне следовало придумать, как ускользнуть из дома незамеченной. Провожаемая счастливом взором Лоры и неимоверно грустным взором отца я поднялась в мансарду и приняла ванну. Меня ещё тревожила весть, что Лео делит свои горести с Лорой, а утешалась лишь скорой встречей, привнесущей ясности в сегодняшние события.

Немного погодя, одевшись, я выскользнула в коридор к лестнице, залитой светом люстры, и посмотрела вниз, разыскивая глазами отца. Гостиная притихла в ночном свете торшера, и ленивые лучи расползались по гобелену к кухне, где всё блистало чистотой. Стулья были аккуратно задвинуты, а на столе ещё поблескивала раскрытая упаковка подарка Лоры. Дверь в спальню отца была приоткрытой, и оттуда доносились тихие голоса. Я ошиблась, полагая, что Лора покинула дом. Они уединились в другой комнате, где их действия скрывали толстые стены. Проходя мимо комнаты, я замедлилась. Их разговор шёл обо мне.

– Я не могу быть уверенным, что тот парень относится к ней серьёзно. Сколько, ты говоришь, ему лет?

– Может, семнадцать-восемнадцать, – мягко сказала Лора. – Но он из хорошей семьи. Всё-таки его отец – преподаватель. Кто знает, вдруг они не просто увлечены друг другом?

– Мне дико слышать это от тебя, Лора – женщины с блестящим образованием психолога! Это подростковое наваждение, и вскоре оно покинет их. Только бы они не натворили глупостей...

– Авраам, тебе не остановить движения планеты! Да, мир стал пошлым до безобразия, но так было и раньше. Только в те годы заботились о способах утаить правду, замаскировывая её под видом интеллигентности. Пойми, мы рождаемся путем весьма непривлекательным, и потому порочные желания владеют нами до искончания дней. Ты любишь дочь и боишься, что она наделает ошибок. Но ты не можешь жить за неё! Ты дал ей жизнь, чтобы она сама была её хозяйкой, а не просто твоей собачкой, которую выгуливают по часам.

– Она ещё так наивна… Господи! Вдруг он один из тех, кто обхаживает девушек, чтобы опорочить её имя, а потом бросает?! Я чувствую, так и будет! Ведь парням в этом возрасте нужна только юбка, а не душа.

Затаив дыхание, я впитывала горечь услышанного, а глаза без воли наполнялись слезами. Меня обижало несправедливое отношение отца к Лео. Он брался судить, не ведая, кто такой Леонардо Ферару. Я чувствовала, что Лео движим возвышенными чувствами, а не погоней за личной победой. Но слова отца заставили меня задуматься. Вдруг Лео действительно страдает без тех блаженств, от которых отказался ради меня? Мной овладела уверенность, что, сдерживая его в мужских началах, я делаю его несчастным.

Их разговор продолжался.

– Научись уважать её выбор, Авраам.

Была небольшая заминка, и отец заговорил невероятно мягким, пленяющим голосом.

– Ты так добра к нам, Лора! Просто ума не приложу, как тебя благодарить. Прости Кэти, она порой вела себя несносно и была несправедлива к тебе!

– Ничего. Девочка очень ранима и до сих пор не отпустила свою мать. Она видит во мне соперницу Скарлетт… – Лора выдержала многозначительную паузу. – А, может, она права в отношении нас… Мы тянемся друг к другу, Авраам!

Какая-то неведомая сила заставила меня тогда распахнуть дверь и узреть то, что заставило сердце сжиматься, издавая вопль. В красоте горящих свечей, усеянных по всей комнате, отец сидел в кресле, у окна, возле кровати, сложив руки на подлокотники, а Лора, наклонившись, обвила сзади его шею. На стене злорадно плясали их воссоединенные тени, вселяющие ужас не меньше, чем «Данте и Вергилий в аду[17]». Она коснулась губами его щеки и, закрыв глаза, потянулась к его молчаливым устам. Отец искушенно повернул голову к ней, и вскоре поцелуй обрек их губы на нежность. Я вскрикнула истеричным смешком, а они обратились ко мне испуганными взглядами.

– Это не то, что ты подумала, дочка!.... Кэти! Постой! Кэти!

Ощущая лишь сильное головокружение, я с трудом различала своё имя, доносящееся в спину. Глаза застилала пелена слез, но я продолжала сбегать по лестнице. Отец вылетел из комнаты, когда я уже открыла дверь и выскочила в холодный мир усталого города, поглощенного тьмой.

Я бежала к особняку, а слезы струились по щекам, мешая различать дорогу. Было тихо. Безветренная ночь рассеивала мои всхлипы в окружающих деревьях и пустоте заброшенного двора Ньюмана. В бреду злости и разочарования я тяжело опустилась на холодные пороги и, склонив голову к коленям, зарыдала. Некоторое время я беспомощно пыталась справиться с собой; ситуация казалась безвыходной, а я – совершенно несчастной. У меня не хватало духа признаться себе в том, что отец воспламенился страстью к Лоре. Я долго изнуряла разум, словно то прилежание, с которым перекладывала слово за словом на весы правосудия, было в силах что-то изменить, и делала это до тех пор, пока звук остановившегося вездехода ни заставил поднять голову. Тяжело переставляя ноги, Лео нёс одеяла, согревающие нас каждый день на крыше. Он понял, что я плачу, немедля бросился ко мне и пал на колени, не заботясь об испачканной одежде.

– Что случилось? Почему ты в слезах?

– Лео, я так несчастна! Я бы всё отдала, чтобы эти ненастные события обернулись страшным сном!

Излучая растерянность, Лео мгновение собирался с мыслями. Его встревоженные глаза с жалостливой участливостью бегали по моему лицу, коленям и рукам.

– Ты хочешь поделиться? – осторожно спросил Лео.

– Не сейчас! Давай скорее поднимемся внутрь.

Ещё не покинутый обеспокоенностью, он встал и помог мне подняться. Кровь пульсировала в висках, а грубые слова отца: «опорочит её имя и бросит» сотрясали мой разум и обиженную душу.