Кружева лабиринта

– Извини, наверно, я поспешила посчитать тебя достаточно взрослой для нашего разговора. Скажу только одно: мы с Авраамом коллеги, и хочется тебе или нет, мы будем видеться и общаться в больнице. Наши симпатии появляются в душе без воли сердца; я не приказывала себе полюбить твоего отца – так вышло. И теперь я не могу приказать себе относится к нему как-то иначе, также как ты не сумеешь вырвать из сердца свою любовь к тому дивному мальчику.

Лора закрыла папку и встала, как вдруг из неё выскользнули две цветные фотографии и приземлились на ковёр перед моими ногами. Пару скоротечных мгновений я озадаченно смотрела на снимки, не веря увиденному: на обеих фотографиях был запечатлен Лео. Не успела я опомниться, как Лора присела, сгребла их в кучу и снова положила в папку, закрывая её. Я была изумлена ещё больше, заметив, как милое лицо Лоры покрылось мертвецкой белизной. Вставая, она с ужасом поглядела на меня.

– Лора, откуда они у вас? – изумленно спросила я.

Она обошла стул, на котором сидела; направилась в дальний угол комнаты, где находился стол с какой-то документацией; открыла первый ящик; кинула папку на дно и задвинула обратно.

– Прости, Кэти, я не могу сказать.

Теряясь в чудовищных догадках, я подскочила на ноги, совершенно не ведая, что сказать или сделать. А Лора, узрев мою тревожную растерянность, подошла ко мне и за плечи усадила на стул, занимая соседнее место.

– Неужели это отец поручил вам узнать о Лео, чтобы потом оценить насколько он достоин его дочери? – презренно спросила я.

– Что ты такое говоришь! Твой отец здесь абсолютно не причём. Лео – мой пациент.

Лора окончательно совладала с собой, а черты её лица снова насыщались твёрдостью и нескончаемым спокойствием.

– И какие у него проблемы? – недоверчиво уточнила я.

– Врачебная тайна имеет нерушимую силу. Мне запрещено говорить о своих пациентах.

– Но несколько минут назад вы позабыли о врачебной тайне и поведали о Молли, – я умоляюще схватила её за руки. – Лора, ради Бога скажите правду! Что с Лео? Почему он ходит к вам?

Но Лора не ответила – нас прервал отец, вошедший в кабинет. Он определённо радовался нашему сближению и не скрывал довольства на лице.

– Наконец-то я закончил с бумажками. Как тут у вас дела? Надеюсь, Кэти убедилась в том, что психолог всего лишь помощник в бедах, а не враг номер один?

Я рассеянно кивнула, переведя угрюмый взор на Лору. Чувственным взглядом она устремилась к отцу.

– Да, по-моему, для первого раза наш сеанс прошёл успешно, – мягко заявила она.

– Вот и славно! Я ужасно проголодался. Давайте скорее поедем домой.

Гадая, почему Лео не сообщил мне о своих насущных тяготах, а предпочёл их обсуждать с Лорой, я неуверенно встала и вышла первой, следом отец, затем Лора, закрывая кабинет.

Окончательно стемнело, когда мы вернулись домой, закупив еды во французском ресторане в честь праздника Лоры. Пока я помогла ей накрыть на стол, отец открыл бутылку красного вина и с умилением глядел, как мы в четыре руки справляемся с праздничным ужином. Но помимо радости в глазах отца читалась тревога. Он не мог устоять на месте, слоняясь из угла в угол. Мне показалось, он набирался храбрости, чтобы сообщить мне неприятное известие. Я обнаружила, что Лора изредка встречалась с ним утвердительным взором, словно они затевали одну игру на двоих против меня.

Наконец, мы нарезали большими ломтями хлеб, и он подошёл ко мне ближе, впиваясь пристальными глазами в моё лицо.

– Помнишь, дочка, ты навещала в больнице Боби Дилана?

– Да, – нервно ответила я, отягощаясь теми воспоминаниями. – А почему ты спрашиваешь?

– Он скончался в день твоего посещения.

– Знаю. Я была там, когда это случилось, – пролепетала я.

– Ты говорила, вы познакомились, когда школа навещала стариков в доме престарелых...

Словив холодный взгляд отца, я насторожилась. Мне было больно видеть его таким чужим. Доверие, накопленное до переезда в Ситтингборн, затерялось в шаге, отделяющем нас друг от друга в пределах уютной кухни. Лора пристально следила за нашими лицами, но не участвовала в диалоге.

– Пап, в чём дело? К чему ты клонишь?

– Дорогая, я всегда относился к тебе, как к безгрешному ребёнку, не способному причинить большего вреда, чем сломать игрушку или порвать страницу в книге. Но поскольку взрослеешь ты, увеличивается и ответственность, которую ты несёшь за свои поступки. Я был необычайно добр и многое спускал тебе с рук. Но больше так продолжаться не может. Самым разумным с твоей стороны было бы признаться в том, что ты натворила, Кэти, и я обещаю принять это благосклонно, конечно насколько позволит озвученная ситуация. Тебе есть что сказать мне?

Намеки отца говорили красноречивее обвинений, предъявленных в открытую. Меня тяготило, что он намеренно завёл разговор в присутствии Лоры, расценивающую меня, как объект для лечения.

– Мне не в чем признаваться, – разозлилась я. – Правда в том, что Боби Дилан играл со мной в шахматы в доме престарелых, потому я ходила его навестить в больницу.

– О чем вы говорили, Кэти? Что так взволновало его? И почему ты не позвала на помощь, когда ему стало плохо?

– Не понимаю, в чем ты меня подозреваешь!?

– Кэти, да услышь ты меня наконец! Я уходил из больницы, когда мистер Дилан располагал всеми шансами на выздоровление. Но ты выключила ЭКГ-монитор, и ему не успели оказать необходимую помощь. Какие цели ты преследовала?

У меня задрожали руки, а глаза готовились наполниться слезами. Отец излучал холод и разочарование, и меня пугало, что в смерти Боби он ясно видел мою вину.

– Можешь сколько угодно считать меня убийцей, но я не хотела, чтоб так вышло! Он всего лишь рассказал о своей жизни и разбитой любви, а потом попросил выключить монитор, потому что он мешал ему сосредоточиться.

Урывками изучая моё лицо, Лора продолжала украшать блюда зеленью, а отец на миг задумался, поджав губы. Жизненное самоутверждение и превосходное воспитание не позволяли ему закрыть глаза на этот случай, и он придерживался тактики свирепой нападки.

– Ладно, – сказал он, скрестив руки на груди. – Спрошу иначе: какие дела у тебя с директором Хопсом?

– Он-то здесь причём? – изумилась я.

– А притом. Сегодня ко мне в больницу явился офицер Джошуа Клифтон и спрашивал, откуда я знаком с мистером Хопсом и как давно, – опешив от натиска отца, я промолчала, а он изрядно нахмурился. – Так откуда, по-твоему, я знаю мистера Хопса ещё до приезда в Ситтингборн?

– Я была вынуждена сказать инспектору, что директор – твой знакомый. У меня не было другого выхода!

– С каких пор вранье – лучший выход? – напирал отец.

– Не лучший, а единственный. Он требовал объяснений, зачем мне понадобилось свидание с мистером Хопсом в полицейском участке.

– А зачем оно понадобилось? – неистово удивился отец. – Он ведь лишил жизни твою учительницу!

– Это не так! – чуть ли не вскрикнув, возразила я. – Мистер Хопс не делал этого.

Долгим взглядом отец всматривался в моё искаженное несправедливостью лицо, словно не узнавая во мне родную Кэти. Практически сломленная, я хотела кинуться к нему на грудь и расплакаться, надеясь, что слезы смоют грязь логичных, но неправдивых догадок отца. Я сдержалась только присуствием Лоры, боясь дать ей повод полагать, что дочь Авраама Чандлера действительно нуждается в психологической помощи.

– Юношеское любопытство вполне привычное явление для мира, – сдержанно начал отец, сняв очки и глядя на черную оправу. – Зачастую нам хочется, чтобы те или иные события обошли стороной нас и близких нам людей. Наверно, земное зло слишком непостижимо для разума, и мы пытаемся его оправдать какими-то призрачными велениями судьбы или обстоятельствами, невластными нам. Но ты должна научиться принимать жизнь такой, какая она есть. Мистер Хопс – обыкновенный человек со своей историей, страхами и прошлым, сулящим ему именно то настоящее, которое вытекает из глубин прожитого. Знаю, тебе не хочется верить, что он совершил убийство при всей своей, казалось бы, воспитанности. Но пойми, милая, доказательства его вины внушительны, и я больше не потерплю, чтобы ты общалась с таким человеком, как мистер Хопс. В противном случае нам тоже светит тюрьма!