Кружева лабиринта

– Я очень переживаю, дочка, и должен убедиться, что с тобой всё порядке.

– Если ты будешь провожать меня каждый день, я стану главным посмешищем школы.

Отец крепко обнял меня. Я всегда угадывала, какую улыбку изображает он в момент, когда невозможно видеть его лицо. Но учитывая каким добрым сердцем был наделен с рождения, об этом не сложно догадаться.

– Ты такая же смелая, как твоя мать!

Я отстранилась, тепло улыбнувшись ему, взяла рюкзак, вышла из дома и увидела на тротуаре мистера Митча в одном свитере и запачканных снизу штанах. Не прекращая роптать на эскападу, выкинутую природой, он гордо орудовал метлой. Мне показалось, от внезапного негодования у него даже плечи сравнялись одной линией, и на этот раз его досада была подлинна.

Он прервался с целью поздороваться со мной.

– Эта нерадивая старая дева (так он звал мать-природу) снова взяла реванш. Только она не учла, что связалась с лучшим в городе губителем беспорядка!

– Зря она так с вами, – посмеялась я, отходя к гаражу.

На его черных воротах висел старый почтовый ящик с цифрой 69 – порядковым номером нашего дома, нанесённым золотой краской. От старости лет местами краска обсыпалась, и теперь девятка на номере больше напоминала тройку. Я подошла ближе и заметила в приоткрытом ящике торчащий уголок белой бумаги. Полагая, что принесли письмо от тёти Люсинды – маминой сестры, осведомлённой новым адресом, я приподняла крышку ящика и увидела там конверт из типографической бумаги, склеенный на скорую руку. Было удивительно, что на нём отсутствовали почтовые марки. В адресной строке синими чернилами подписано:

«Д. Ньюману

Сатис-авеню д. 63

Ситтингборн, Великобритания»

Охваченная волнением, я едва проглотила комок: письмо нагрянуло из прошлого и было адресовано покойному доктору Ньюману. Я покосилась на зловещий особняк, видимый сквозь ветки деревьев, и начала прикидывать, что могло таиться в глубине конверта: любовное письмо, затерявшееся во времени, или одна из угроз жителей города в письменном виде? На том мои предположения иссякли не только силой воображения, но и задорным голосом Клерка позади меня.

– Кстати, Эшли давно в школе. Наверно, заняла тебе парту.

– Очень мило с её стороны, – улыбнулась я.

Вышел отец, и я спрятала конверт в карман. Обоюдно пожимая руки, они обменялись жалобами на ночные неприятности, и минутой позже отец выехал из гаража. Я села в машину сама не своя. Касаясь пальцами запечатанного конверта, мне не терпелось добраться до школы и вскрыть его.

Школа на Брюэри-роуд терялась за домами из красного кирпича и заключалась в круг высоким железным забором. Ещё подойдя ближе к воротам стало ясно, что это обитель, в которой началась борьба святых начал и богохульства. Возле исписанных краской ворот, пестрящих надписью: «СВЕРГНЕМ DEVIL![2]», стоял ученик неприятной наружности с больным видом и большими щеками, провисающими чуть ли не до плеч. Он лениво макал кисточку в банку с черной краской и также лениво избавлял сталь от скверной надписи вандалов. Не подавая смущенного вида, я повернулась к отцу. Он с тревогой наблюдал за движениями кисточки.

– Ты уверена, что мне не стоит поприсутствовать на занятии? – нахмурился он.

– Нет, пап, со знаниями я сама справлюсь.

– Ну хорошо, – отец поцеловал меня в лоб. – Удачи в школе!

Я проводила его взглядом из чистой сентиментальности, которая, надо полагать, облегчит переживания отца за мой первый учебный день. Он сел в машину, когда сзади подошла Эшли. Она выглядела с точностью как накануне, только взволнованней и в более опрятной форме.

– Пойдём скорее, а то опоздаем, – сказала Эшли, оглядев ученика у ворот с таким аскетичным равнодушием, что могло показаться, подобное явление непристойности здесь привычное, как обряд жертвоприношения у племен майя.

Мы двинулись к дверям, минуя школьную площадку с левой стороны и несколько кустарников в стиле криворукого топиария.

– Как думаешь, что означает надпись на воротах? – спросила я.

– Иносказание. Так поступают трусы. Они боятся Ферару и оставляют свои мелкие угрозы. А воевать в открытую у них кишечник не позволяет.

– В каком смысле? – я поглядела на Эшли, а она натянуто усмехнулась.

– В таком что кишка у них тонка! Директор, мистер Хопс, повсюду держит шпионов. От него ничего не ускользает. Потому виновники объявляются на следующий день и несут заслуженную кару, – немного помолчав, она изрекла совет. – Если хочешь прижиться в классе, придётся отвоевать место фаворитки у Молли Клифтон. В противном случае год здесь покажется тебе днями в психушке Ньюмана.

Я сжала в руке конверт с возмутительной мыслью скорее избавиться от компании Эшли. Для начала мне хотелось прочесть письмо без посторонних и только потом вынести сенсацию на людские пересуды.

– Столько разговоров вокруг этой Молли, – высказалась я. – Кто она вообще такая?

Слегка покраснев, Эшли пояснила, что Молли поддерживает в классе неоспоримый авторитет. Её отец – Джошуа Клифтон – суровой учредитель порядка усердно добивался места старшего инспектора и теперь, получив его за какую-то заслугу перед комиссаром, охраняет его свирепостью Цербера. Её мать – Ванесса Клифтон – который год трудится в издательстве «Old times» и несколько раз удостаивалась чести быть напечатанной в журнале «Inferno», где её лестный отзыв о слаженной работе полиции вдохновлял старшего инспектора на подвиги. Также она неоднократно поднимала вопрос о необходимости снести особняк Ньюмана, а на месте здания построить резиденцию известных литераторов. Пожалуй, она была единственной леди, неробеющей получить возмездие от проклятого дома. Однако, не смотря на отважность амазонки сторонников у неё насчитывались единицы.

Эшли прервалась, когда мы зашли в довольно мрачное здание с оштукатуренными серыми стенами, и в начале коридора нас обогнали две крайне неприятные с виду особы.

– Это Марта Фанего и Шейли Райс, – кивнула им вслед Эшли, и я проследила за её взглядом.

Ту, что Эшли назвала Мартой, несложно было различить в толпе. Она обладала высоким ростом и достаточно мощными бёдрами, не говоря уже о плечах. Ее крупный нос плавно переходил к пышным губам, а в мужеподобных чертах круглого лица виделась героическая отвага. Она была уроженкой испанского муниципалитета Кармоны и хвастала тем, что знает в совершенстве три иностранных языка. Семья Фанего перебралась в Великобританию, когда бизнес главы семейства пришёл на спад, и там, в Испании его не ожидало ничего, кроме тюрьмы за махинации. В Ситтингборне отец Марты содержал магазин автозапчастей и прослыл невероятным авантюристом; скрягой, который удавится за лишний потраченный цент. Мать Марты относилась к кругам аристократичного общества и без помощи прислуги не заваривала себе даже чай. Когда они наняли горничную, отец Марты долгое время бастовал против неслыханной роскоши, заявляя, что та обходится им, как вода Египту. Но непоколебимость матери семейства была неистощима. В отличии от матери Марта имела покладистый характер и всячески старалась походить на Молли; хотя первоочередно, после переезда у неё случилась дружба с темнокожей Шейли, три года назад прибывшей из Чикаго с тихой неприметной семьей.

Шейли предпочитала собирать волосы в два тугих хвоста на макушке и не сильно уступала по росту предыдущей. А кроме того, выглядела на пять лет старше своих шестнадцати. Красота не ходила в её достоинствах, поскольку крупная челюсть, смело выступающая вперёд, ужасно портила гармонию широко распахнутых глаз и довольно аккуратного носа. Шейли славилась метким ударом в бейсболе, и ходили слухи, что в считанные секунды она могла положить на лопатки любого мальчишку из школы, которые вообще считали разумным не иметь никаких дел с этими тремя, потому что отец Молли – офицер полиции.