Кружева лабиринта

– Рекомендую держаться от них подальше, – в завершение рассказа сказала Эшли. – Они на многое горазды!

Прозвенел звонок, волной разносящийся по коридору с призывом занять места в аудиториях. Учителя ещё не было, когда мы прошлёпали в кабинет с двадцатью тремя охотниками до знаний. Словно по игровому полю шахмат, согласно отработанным позициям, ученики разбрелись по кабинету, прежде всего занимая последние ряды. Они развлекались в нарды, а ученицы разбились на мелкие кучки у окна и второго ряда, где все – в том числе Марта и Шейли – с замиранием слушали стройную грациозную особу. Её белокурые волосы переливались жемчугом, а одежды выглядели как нельзя выгодно на фоне остальных. Наше вторжение в класс отвлекло их от этой особы, и та, не скрывая недовольства, высокомерно повернулась к нам. Её голубые глаза теснили злобой. Вся захватывающая храбрость Эшли куда-то испарилась. Она робко засеменила к первой парте и села, доставая необходимое для урока. Я последовала за ней, догадываясь, что та белокурая особа и есть Молли Клифтон.

– Эй, Митч, – с открытым пренебрежением воскликнула мисс Клифтон. – Почему не здороваешься? Обзавелась новой подругой и на старых наплевать?

– Привет, Молли, – выдавила Эшли и, опустив глаза, нервно распахнула учебник.

– Надеюсь, на этот раз не будет осечек в решении самостоятельной работы? – добавила Молли, подойдя к нашей парте.

– Не будет, – чуть слышно ответила Эшли.

– Что ты там бубнишь себе под нос? – с презрением выдавила Молли, поглядев на меня, а затем снова на Эшли.

– Не будет, обещаю! – чуть ли не взмолилась Эшли.

Я подивилась, с каким упоением затихли окружающие даже на задних партах, и до конца было не понятно, что они испытывали к ней: великое почтение или невообразимый страх. С виду она располагала внешностью отличницы, агрессивной лишь до оценок, не более. У неё был мелодичный голос, не внушающий плохого, а также миловидные черты дочерей богатеньких нуворишей или банкиров. Школа на Брюэри-роуд не являлась престижем тех районов Ситтингборна, стало быть, для людей с утонченными вкусами и немалым состоянием есть выбор куда лучше. Однако, определяющим достоинством этой школы являлась её малочисленность, потому здесь было легче наводить порядки, чем в престижных школах, где таких, как Молли, предостаточно на каждом углу. В первые моменты я не испытала к Молли неприязни или наоборот – ярой дружеской симпатии, скорее, она породила во мне пустой интерес, вызванный опередившей её саму репутацией из уст Эшли.

Молли вернулась к своей парте, когда вошёл учитель математики – Эдвард Прескотт – коротконогий щуплый старичок с плешью на макушке и очками во всё лицо. Серый костюм, обладающий всеми качествами вчерашнего платья Эшли, сидел на нём мешком, и, казалось, пиджаку было не за что зацепиться – короткие плечи мистера Прескотта чуть ли не проваливались в грудную клетку. Я поняла, что учитель испытывает страсть к табаку. О том было несложно судить по желтой коже скрюченных пальцев: указательного и среднего, и шлейфу сигаретного дыма, что тянулся за ним.

Он положил на стол блокнот, учебники, оглядел класс и вспомнил, что появилась новая ученица. У него была нарушена артикуляция, и каждое сказанное им слово напоминало лепет уставшего пьяницы. Не располагая ни даром красноречия, ни желанием выглядеть душевным, он довольно сухо представил меня остальным, и вскоре началось скучное занятие. Я копошилась на стуле, выжидая момент улизнуть из кабинета, чтобы наконец утолить взыгравшее любопытство. Когда мистер Прескотт закончил лекцию и приступил к новой теме, я попросилась выйти. Его сильно разозлило, что я прервала его на слове «интеграл», которое удавалось ему меньше всего. Но всё же, сдержав порыв гнева, явно выраженный на его лице алым румянцем, он молча указал на дверь, и я быстро покинула класс.

В коридоре бродила временная тишина. Я пролетела несколько кабинетов и очутилась в западном крыле, где находился туалет. Закрывшись в кабинке, я достала конверт и бросилась читать. На удивление, содержимое письма имело далёкие представления о личной переписке. Оно состояло из нескольких печатных листов, где прописывались немалые финансовые счета, словом – таблицы из голых цифр, а в конце страница с названием пород кошек двух-трех месяцев от роду. Ничего не понимая, я сунула письмо обратно в карман и вернулась в кабинет.

Мистер Прескотт раздал листы проверочной работы, и по мере получения заданий ученики обречённо склонили головы над ними. Я увидела, как Эшли отложила свой лист и принялась решать мой вариант.

– Что ты делаешь? – недоуменно спросила я.

– Мне надо успеть сделать задания для Молли, – прошептала Эшли.

– Тогда ты не успеешь сделать свои и провалишь проверочную.

Эшли бросила на меня скорой взгляд безысходности.

– Кэти, если я не выполню работу за Молли – я пропала!

Она опустила голову, напряженно подпирая её рукой. Меня поражало, как быстро она справлялась с работой. Я тоже склонилась над листами, но ни одна мысль, посвященная математике, не бродила в голове. Я думала о письме, присланном мистеру Ньюману и приходила в волнение от догадки, что его содержимое является запоздалым счётом времен работы доктора в особняке. Смущала только дата: год, подписанный внизу третьего листа, числился 2001, тогда как мистер Ньюман погиб двадцать лет назад. Фирма, поставляющая живой товар психиатру, осталась в тени: никаких названий и обратных адресов в конверте не нашлось. Увлекаемая вдаль рассуждений я выполнила только половину заданий.

Спустя полчаса мистер Прескотт шаркающими движеньями обошел ряды и собрал работы. Пока он прилежно корпел над проверкой, изредка качая головой от недовольства, я шепнула Эшли.

– Помнишь, вчера ты рассказывала о доме Ньюмана?

Эшли быстро кивнула.

– Сегодня я нашла в почтовом ящике письмо, адресованное ему.

Карие глаза Эшли превратились в круглые сверкающие монеты.

– И что в нём было?

Пытаясь унять эмоции, я посвятила Эшли в подробности, и по мере изложения её глаза пристально смотрели на меня. Дважды окликая нас, мистер Прескотт грозился выставить за дверь, если мы не закончим неуместные беседы. Эшли переваривала услышанное несколько минут, мне даже показалось, она не моргала от страха.

– В параллельном классе учится Синди Викс, – после изрядной паузы шепнула Эшли. – Она давно увлекается мистикой, гаданьями и всяким таким. Наверняка она и о доме знает больше меня. Стоит поговорить с ней.

Предчувствуя скорое разоблачение истории, я кивнула Эшли в знак согласия и до конца урока не думала ни о чём, кроме Синди и что она поведает. Во время перемены нам удалось оторваться от свиты Молли Клифтон, донимающей Эшли и полностью игнорирующей меня, и договориться с Синди о встрече на Сатис-авеню вечером.

После перерыва мистер Прескотт вялым голосом огласил результаты. Как и ожидалось, Эшли провалила проверочную, а Молли, не взирая на две ошибки, получила высший балл. Негодуя, я обернулась на Молли. Она наслаждалась похвалой учителя, блистала ровными зубами и рассыпалась ввысокомерных взглядах, даже на тех, кто поклонялся ей, как идолу. Эшли угнулась над учебником, когда мистер Прескотт отчитывал её, удивляясь плохому результату.

– Я разочарован, мисс Митч! Если так пойдёт и дальше, можете забыть о рекомендациях в Оксфорд.

Я кипела злобой, едва сдерживаясь, чтоб не открыть учителю правду. Эшли, робко посмотрев мне в глаза, словно догадалась о моих благих намерениях и испуганно покачала головой; мне пришлось смириться.

Спустя некоторое время Эшли и я покинули здание школы и встретили на порогах Молли и двух её подруг. Они сверкали каверзными улыбками, опираясь руками на мраморные перила лестницы. Я поняла, что они ни спроста здесь оказались, а их радостные лица – знамение беды. Без особых предисловий мы намеривались пройти мимо, но они встали непробиваемой шеренгой, и путь к отступлению лежал через их тела.