Страница 6 из 12
Далее, если сын не желает или не хочет оставаться один, значит, одного мы его оставлять не будем. Рюкзак-кенгуру, которым пользуются обычно на улице, приспосабливается для домашнего употребления. И теперь, когда мама идет по коммунальному коридору, например, к телефону, сын не орет ей вслед, а спокойно едет на маме. Или когда вся семья ужинает вечером на кухне, малыш не рыдает один в комнате, а висит на одном из членов семьи.
Проблема с местом для сна решается еще проще. Раз в детской кроватке не нравится, а с родителями тесно, приспособим для ночного сна коляску, но не ту, в которой гуляем, а Дашину кукольную коляску. Сын туда прекрасно помещается, спокойно спит, а если заплачет, то его всегда можно покачать.
Но один вопрос так и остается открытым. Младенцу уже скоро месяц, а мы так не решили, как его зовут. На Кузьму он вроде не похож, да и на Демьяна не очень. Папе все-таки кажется, что он Кузьма. Даша всегда во всем поддерживает папу. Мне тоже придется выбрать одно из двух. Ну что ж, пусть будет Кузьма. Так и зарегистрировали. Женщина, которая оформляла свидетельство Кузи, сказала, что за много лет работы она впервые видит мальчика с таким именем. Мы довольны. Так и было задумано.
Бабушки-дедушки сначала воспринимают происходящее как шутку, потом недовольно-недоверчиво, затем начинают отговаривать. Один мой дядя – оптимист. Он вспоминает, что у него был дед Кузьма. И получается, что сын наш назван в честь него, а значит, это уже не родительская дурь, а традиция. И хотя этого деда Кузьму никто в глаза не видел, родня успокоилась и смирилась с происходящим.
Итак наш сын – Кузя. И официальный документ об этом есть. И тут Даша с ангельским выражением лица сообщает, что мне официально присвоено звание – Кузькина мать. Кузькина мать так Кузькина мать. Даже на самом деле забавно.
Кузя рос. Взгляд мутных младенческих глаз менялся, становился более внимательным, сконцентрированным. Когда брали его на руки, откидывал голову и смотрел в лицо. «Да просто он еще головку плохо держит», – сказала нам медицинская сестра, когда пришла к нам с очередным визитом. Ерунда. Уж я-то знала, что просто так сын никогда голову не запрокидывает, только если нужно посмотреть в лицо папе или маме. Значит, видит, уже как может наблюдает. А вот слышит ли? Конечно, я не думала, что Кузя глухой. Кому может прийти в голову такая мысль, если в семье никто и никогда нарушениями слуха не страдал. Вот зрение – понятно, ведь папа Кузи носит очки. А слух? И тем не менее что-то меня тревожило. Это сейчас я понимаю что. А тогда… Вроде все было нормально, но душа не на месте. Что-нибудь грохнет, бабахнет, а малышу хоть бы что. Подойду, начну проверять, в свисток свистну, погремушкой погремлю. Вроде все в порядке – оживляется, значит, слышит. Потом еще какой-нибудь резкий звук – и никакой реакции. Уже несколько недель мальчику, должен же слышать. Однажды папа что-то ремонтировал и включил дрель. Кузя как раз в это время поел и находился между сном и явью. Я же хорошо помню это пограничное состояние по Даше, когда каждый скрип половицы может напрочь отогнать сон и вызвать истошный крик, помню, как выползала от засыпающей дочери на четвереньках в другую комнату, чтобы скрипучий паркет не вспугнул. А тут дрель ревет, а сын то закроет глаза, то приоткроет, то снова закроет уже надольше, то есть преспокойно засыпает под работающую дрель. И хоть бы что. Я нервничаю и в следующее кормление, когда Кузя занят, звоню над его ухом в колокольчик. Сын перестает сосать и скашивает глаза. Уф! Слышит. Через несколько минут повторяю эксперимент. Ноль внимания. Я ничего не понимаю и нервничаю. При очередном посещении медсестры на дому делюсь с нею своими опасениями. Загадочные люди наши медики. Когда я говорю, что ребенок заглядывает мне в лицо, они отвечают, что это ничего не значит – он просто плохо держит головку, может, и не видит ничего, когда же я говорю, что мне не нравится, как он слышит, отвечают, что он все слышит. И в качестве довода хлопают в ладоши у него над ухом. Но тут даже я понимаю, что, независимо от того, слышал он или нет, во-первых, боковым зрением он видит движение рук, а во-вторых, чувствует колебание воздуха. И в результате сын вертит головой. Медсестра радуется, как ребенок, что он прекрасно слышит. Ну что тут сказать – я делюсь своими опасениями с мужем. Он пытается меня успокоить, говорит, что у нашего сына все в порядке. Но ведь это не аргумент.
Кузе ровно месяц. Мы отправляемся с первым визитом в детскую поликлинику. В нашей поликлинике детей до шести месяцев принимает врач-невропалотог. У кабинета всегда очередь. Познакомились с врачом. Это молодая приятная женщина, очень внимательная и дотошная и отнюдь не медлительная. От ее внимания не ускользает ни одна мелочь, ни одна жалоба не остается незамеченной. Если доктору в ребенке что-то не нравится, она никогда не поленится сходить на другой этаж и привести нужного специалиста. Если есть необходимость, при малейшем беспокойстве дает направление в другие медицинские учреждения, а не пускается в пространные рассуждения о расчетных счетах, страховой медицине и о том, кто все это будет оплачивать. Если ребенку нужна помощь – он ее получит. Да, визит к этому врачу не похож на пустую формальность и длится как минимум двадцать минут.
Вот к такому замечательному неонатологу мы и пришли с Кузей на прием. Я ей рассказываю обо всем, что меня беспокоит и, конечно же, в первую очередь о том, что малыш, как мне кажется, не слышит. Врач достает из стола какую-то шумелку, больше похожую на переносной фонарь, аккуратно со спины подносит к Кузиному уху, шумит. Результата нет. К другому уху. Результат нулевой. Ей это не нравится. Мы получаем направление к ЛОРу для дальнейшей консультации. Врач внимательно заглядывает Кузе в уши. Их строение никаких вопросов не вызывает. Тогда врач достает из стола такую же шумелку и шумит. Получается та же картина, что и в кабинете неонатолога. В результате мы получаем направление в городской детский сурдоцентр. Я в недоумении. Совершенно не представляю себе, как можно достоверно проверить слух у месячного ребенка. Звоню в сурдоцентр. Оказывается, можно. Я еще раз уточняю, что ребенку только месяц. «Мы сделаем КСВП». Нас записывают. Мы должны прийти на неведомое КСВП через двадцать дней.
Мы с мужем пока не рассказываем о том, что происходит, даже Даше. Съездим в сурдоцентр, тогда и решим, кому что говорить, думаем мы.
В день обследования Андрей на полдня отпрашивается с работы. Мы основательно готовим Кузю. Ситуацию осложняет то, что обследуемый должен крепко спать. Пришлось разбудить сына в пять часов утра, покормить и больше не давать спать. Мы по очереди развлекаем ребенка, чтобы он не уснул. Я сцеживаю молоко в бутылочку. Задумка такова: измотать и утомить ребенка настолько, чтобы, поев из рожка, он заснул на приеме у врача крепко, как дома. Иначе придется делать ему укол. Ну уж нет! Никаких уколов нам не надо. Обследование назначено на 12 часов. В одиннадцать выезжаем из дома. В машине Кузя так и норовит «отрубиться». Я уже не знаю, как его тормошить, чтобы он не закрывал глаза. Ну вот, слава богу приехали. Нас проводят в просторную комнату с кушеткой, закрывают жалюзи, дают одеяло и оставляют засыпать.
Обстановка мне нравится, нас никто не торопит. На каждого пациента отведено два часа. Я успокаиваюсь. Уж за два-то часа мы уснем и обследуемся. В комнате тихо, только мы с Андреем и Кузя. Сын высосал все молоко и закрыл глаза. Я аккуратно перекладываю его на кушетку и накрываю одеялом. Вроде бы спит. Я тихонько пощипываю его за пятку, щекочу под подбородком – никаких эмоций. Значит, спит крепко, можно звать врача. Обследование началось. Врач надела Кузе наушники, закрепила на голове какие-то провода и села к компьютеру.
На мониторе запрыгали совершенно непонятные для меня кривые. Так просидели мы в тишине и в полумраке в течение часа. Наконец нам объявили, что обследование закончилось. Врач отпечатала заключение и отдала его нам. Диагноз: нейросенсорная тугоухость III степени. Наши с мужем реакции на это сообщение были совершенно противоположные.