Сын обезьяны

– Ребята, я сам выберусь отсюда, – усмехнулся, быстро направляясь к лифту

Выйдя из управления, остановился на крыльце. Да, денёк выдался! Всё, на сегодня хватит общения с представителями власти. Деньги есть, можно завалиться в заведение попроще, устав которого содержит только один пункт: напиться до чёртиков. Именно это и собирался сделать, благо мой пояс заряжен кредитами как минимум на недельный запой. Может, получится забыть изображение рыжеволосой бестии, которой на самом деле нет. Волна горячего желания прошла по телу. Как же я хочу, чтобы эта женщина существовала на самом деле. За обладание ею отдам что угодно, заплачу любую цену, лишь бы она была со мной. Какая несправедливость, что эта яркая женщина всего лишь фантазия вебдизайнера!

Как и обещал начальник, транспортом меня обеспечили – у края тротуара стоял полицейский флаер. Направился, было, к нему, но тут краем глаза заметил сгорбленную фигуру мамука. Он сидел прямо на земле. Что сквозило в его позе, в горестно поникшей голове в коротких, поджатых под себя ногах, в длинных руках вытянутых на полтротуара? Не знаю, но от него веяло таким отчаянием, такой скорбью, что невольно остановился.

– Друг, тебе плохо?

– Меня впервые назвали другом, а это обязывает, – тихим, приятным голосом проговорил гуманоид и медленно поднял взгляд от земли. И – всё. Что было дальше – не помню, но чувство было такое, словно меня затянуло в омут, в чёрную дыру, в глубины космоса…

Глаза мамука посветлели, он встал, прикоснулся ко мне, что-то сказал. Я глупо улыбнулся в ответ. Придурок загипнотизированный, смотрел и радовался тому, что исчезает вселенская скорбь из глаз альбиноса. Улыбался, глядя, как расцветает на обезьяньем лице счастливая улыбка.

– Благодарю, – проникновенно прошептал мамук. Он развернулся и пошёл прочь.

Я стоял столбом и смотрел, как рослая белая обезьяна, шаркая растоптанными ботинками, переставляет короткие, согнутые в коленях ноги, как помогает себе длинными руками, иногда упираясь кулаками в землю и делая большие прыжки. Подумалось, что нелепо смотрятся на его сгорбленной фигуре вельветовые коричневые джинсы, отвисшие на заднице и засаленные…

Мамук скрылся за поворотом.

Вздрогнул, стряхивая наведённое рубиновым взглядом гуманоида оцепенение. Эх, знал же, что нельзя даже заговаривать с мамуком!

Посмотрел на себя – ого! Я – супермен Ченг – стою в общественном месте в одних подштанниках и поясе, с которого куда-то пропал бластер. Чувства тяжести пояс тоже не вызывал. Порывшись в его отделениях, не обнаружил ни одного кредита, масса так нужных частному детективу вещей тоже бесследно рассосалась. Куртки на мне не было, штанов тоже – остался в прозрачных силиконовых подштанниках и бронежилете. А на ступенях главного управления собралась толпа копов. Они почему-то не смеялись и смотрели как-то странно – так, наверное, смотрят на проповедника, обещающего возвращение в потерянный рай.

– Меня обокрали, а вы даже не помешали этому? – заорал я, разозлившись.

– Не сердись. Ченг, – сказал высокий, чернокожий полицейский, которого, кажется, звали Джоном. – Но у тебя было такое просветлённое лицо, такие лучащиеся глаза, когда ты отдавал мамуку свои вещи, что просто слёзы на глазах наворачивались, – и он действительно утёр рукавом каплю влаги, побежавшую по щеке.

– Я впервые видел, каким великодушным и щедрым может быть человек, – поддержал его другой полицейский. Он, шмыгнув носом, предложил:

– Пойдём, может в раздевалке что из одежды завалялось.

А вокруг уже собралась толпа обывателей. Они ржали, показывали на меня пальцами, хватались за животы и вообще, покатывались со смеху. Будто обезьяной был я, а не то чучело, что так ловко оставило меня без штанов.

Быстро поднялся по ступеням и вошёл в то здание, которое несколько минут назад так торопился покинуть. Прошёл за полицейскими в раздевалку. Кто-то из них одолжил свою гражданскую одежду. Брюки были коротковаты, свитер узковат, а куртка – её дал здоровяк Джон – сразу прибавила мне сантиметров двадцать в плечах.

Чтоб ещё раз надел прозрачные подштанники! Да я отверчу голову роботу, если он будет вякать, когда выброшу в утилизатор половину купленной им одежды!

В раздевалке копы стали сами собой – они дружно заржали, запоздало оценив комизм ситуации.

– Ладно, имеете право, опростоволосился, – сказал я, присаживаясь на скамью. – Сам дурак – остался без штанов.

– Штаны – дело десятое, – Джон присел рядом и скамья прогнулась под его мощным телом, – ты ж отдал ему и деньги, и кредитные карточки. У тебя есть на что жить?

Вздохнул в ответ, понимая, что если мне срочно не подвернётся какое-нибудь, пусть даже самое пустяковое дело, то придется сесть на диету. Вынужденную, чтоб мамука перекосило!

– У нас тут операция начинается, – издалека начал другой полицейский, на плечах у него сверкали лейтенантские погоны. – Нужна подсадная утка. Потусоваться в одном месте, выпить, отключиться. Тебя подберут и понесут в лифт, по пути надо налепить везде, где можно вот это – и он подал мне горсточку предметов, похожих на таблетки – мелкие, серого цвета.

Это были минибомбы, но, не смотря на маленький размер, разрушения они после себя оставляли приличные. Я взял, положил в карман одолженных штанов. Потом лейтенант, как выяснилось, его звали Треном, дал мне небольшой пульт. – Надень на палец, – проинструктировал он. – Для того, чтобы активировать заряды, нужно нажать вот эту кнопочку. Главная задача – блокировать двери лифта, ведущего на нижние этажи здания.

– Не учи учёного, – буркнул в ответ. – Понял. Подпольная лаборатория?

– Этого тебе знать не нужно, – важно произнёс он, достав пачку кредитов.

– Это на выпивку, чтобы ты выглядел естественно среди завсегдатаев дешевого питейного заведения, под прикрытием которого работают преступники. А это, – он достал ещё пару купюр, – зарплата.

Мне тут же подсунули ведомость, я расписался за полученные материальные ценности и деньги, в душе проклиная белую обезьяну. Встречу когда-нибудь этого мамука… Да я его из-под земли достану… Да я его на кусочки, лазером, дезинтегратором… на атомы…. Надо ж было – крутой мачо, супермен Ченг, пожалел какого-то бродягу, который к тому же оказался вором. Обида тонким жалом сидела в сердце и не давала мне покоя.

Покинув управление полиции, вдруг вспомнил, что жало и жалость – однокоренные слова.

Глава третья

Эх, жизнь моя жестянка, какая ж ты, зараза, тусклая без денег… Вообще-то я не всегда на мели, чёрт бы побрал мамука! На минуту поддался жалости, и вот результат – опустился до того, чтобы пить дешёвую синтетическую дрянь в заведение с сомнительной репутацией.

В современном мире мне не место – это понял уже после того, как не смог выжать из второй бутылки ни капельки виски. Или это уже третья бутылка? Не помню. И то, как попал в эту вшивую забегаловку, в которую уважаемый человек никогда не зайдёт, тоже не помню. Точнее, исходя из логического продолжения двух бутылок – не должен был бы помнить. Собственно, полная или частичная амнезия не удивила бы. В забегаловке навалом тех, кому паспортные данные уже до лампочки, что напрямую вытекает из количества пустых бутылок, живописными батареями стоящими на столах. Кстати, эти пластиковые композиции были даже чем-то, что можно отнести к разряду прекрасного. Перекошенные, помятые лица завсегдатаев к искусству никакого отношения не имели и вряд ли бы вызвали умилённый всхлип в душе эстета. Впрочем, эстетом я точно не был, и впредь на это достойное уважения звание претендовать не собираюсь. А пьяный сброд за соседними столиками и не назовешь уважаемыми людьми, язык не повернётся. Впрочем, сам тоже не вхожу в братство людей уважаемых.

Быть уважаемым человеком – значит просиживать штаны в офисе, и ежеминутно думать о том, что будет завтра. И не только завтра: и послезавтра, и послепослезавтра, и так далее до самой смерти. Ах да, смерти положено бояться и уберегать себя от возможных опасностей, стелить соломку на всех подозрительных жизненных поворотах и тщательно обходить банановые корки, которые эта самая жизнь щедро раскладывает на пути. А чтобы страховочной соломы было достаточно, нужно иметь достаточно денег, потому что стоит она очень недёшево.