Страница 11 из 76
Интернат был немаленьким, сюда отправляли на перевоспитание из многих районов Союза, наверное, из-за удалённости от цивилизации. Тот посёлок, в котором мы остановились, был единственным за многие десятки километров. Здесь находилась какая-то насосная станция, обслуживающая хлопковые поля.
Сбежать отсюда можно было, если на воле кто-нибудь поможет. Как мы, обменявшись с узниками одеждой. И если у беглецов есть капелька ума не засветиться с каким-нибудь неправильным поступком.
Деньги есть, панамка есть, даже солнцезащитные очки мы предусмотрели. Садись на автобус, и поезжай подальше из этого прожаренного места. Я на это сильно надеялся, потому что Зямке нужен был небольшой отдых.
Распорядок в этом интернате почти не отличался от нашей родной колонии строгого режима, разве что вечером здесь было больше свободного времени.
Ребята нашего возраста, помимо учёбы, занимались народными промыслами. Было гончарное дело, своя гончарная мастерская, где мальчишки пытались делать посуду. Даже получалось! Тогда эти произведения искусства раскрашивали девочки из посёлка, настоящие мастерицы.
Я даже не поверил своим глазам, когда увидел, с какой радостью ребята брали в руки глиняные изделия, побывавшие в руках девочек.
Здесь я и спрятал Зяму, который с удовольствием начал разминать глину.
А я набирался смелости, чтобы пойти к директору прежде, чем нас разоблачат.
Вы спросите, почему не разоблачили сразу? Неужели воспитатели не знают своих воспитанников в лицо? Знают, конечно, просто нас прикрывали ребята, посвящённые в нашу историю, а стукачи повывелись пока. Почему? Да потому что в интернате вводилось частичное самоуправление, выявленных стукачей «не замечали» до поры, до времени. Сейчас они «отдыхали» в карцере, по надуманному обвинению.
В сотый раз взвесив все «за» и «против», я решил не откладывать знакомство с директором.
Собравшись с духом, вошёл в административный корпус.
Вместо секретаря в приёмной сидел мужчина в камуфляже.
- Ты к директору? – спросил он, подняв на меня взгляд. Я кивнул. Мужчина нажал кнопку на интеркоме, сказал:
- Артур Ниязович, к вам новенький…
- Пусть зайдёт, - ответил директор. Я только шмыгнул носом: кого мы хотели обмануть?!
Директор сидел за Т-образным столом. Не предлагая мне сесть, он вопросительно смотрел на меня.
Я постарался встать по стойке «смирно», по старой привычке рука метнулась ввысь:
- Воспитанник… Санька М. прибыл!
- Как, как? Санька М? – мне всё-таки удалось удивить директора.
- Представляться как-то надо, имя настоящее, а фамилию мою знать слишком опасно.
- Чем же может быть для меня опасна твоя фамилия? – презрительно скривился директор.
- Не для вас, для детей, воспитанников интерната.
- Хм… Рассказывай.
- Может, лучше показать? – директор пожал плечами. Тут ожил интерком:
- Артур Ниязович, у вас на столе свежая сводка. Это срочно.
Директор взял со стола почту, а я начал раздеваться.
Артур Ниязович настолько увлёкся чтением, что даже встал из-за стола, и не заметил, что я разделся догола. Подняв на меня глаза, даже не удивился. Я, между тем поставил ногу на стул, размотал бинт, и в нос шибануло тухлятиной. Рана загнила.
-Тринадцатый, значит? – рассмотрел мой номер директор, - Счастливчик! Ещё кто-нибудь выжил?
- Мой друг, Зосима, - Директор попросил меня повернуться спиной.
- Что у тебя с… с ногами? – не решился он назвать заднее место своими словами.
- Собаки. - пояснил я, - Пытался весной сбежать.
Артур Ниязович ослабил воротник душившей его рубашки, сказал в интерком:
- Баирма Пурбаевна! Срочно ко мне в кабинет! С реанимационной аптечкой! Пока не одевайся, - сказал директор мне, - сейчас врач осмотрит, мне кажется, тебе нужно срочное лечение.
- Коламбек! – опять наклонился он к интеркому, - Срочно второго новенького в изолятор!
- Шайтан! – Артур Ниязович с силой потёр своё лицо! – Дурак старый! Хотел поиграться! Приглядеться хотел: что за странные мальчишки здесь появились? Почему воспитанники притихли?
Пока Директор интерната корил себя, повернувшись к зарешечённому окну, я спросил:
- В сводке сведения о нас? – директор кивнул, не глядя на меня, - В машине было трое раненых. Как они?
- Все мертвы. Пулевые ранения, несовместимые с жизнью. В сводке сказано, что произошла ошибка… Какая, нахрен, ошибка?! – стукнул кулаком директор по раме, отчего жалобно зазвенели стёкла.
- Сколько вас было? – не поворачиваясь ко мне, спросил Артур Ниязович.
- Семнадцать. Не считая мёртвых. Это здесь, в Ташкент ещё уехали одиннадцать…
В это время вошла женщина в белом халате, и остановилась, не в силах сказать ни слова.
- Осмотрите мальчика, Баирма Пурбаевна, окажите ему первую помощь, и проводите в изолятор. И не спрашивайте меня ни о чём, и никому ни слова!
- Я всё понимаю, Артур Ниязович! – обрела, наконец, дар речи женщина, - Но это уже слишком!
Директор что-то гневно крикнул на своём языке, врач ответила, доставая из саквояжа жестянку со шприцами, бинты и мазь Вишневского, как я понял по запаху.
Врач долго выбирала место, куда поставить мне укол, обработала незажившие раны на спине, потом на ноге.
- С ногой надо серьёзно работать, молодой человек. Придётся полежать.
- Некогда мне отлёживаться, Баирма Пурбаевна! – решился я, - Артур Ниязович, мне надо позвонить, я надеюсь, за нами приедут!
- Есть, кому звонить? – хмуро спросил директор, посмотрев на меня. Я уже почти оделся. – Нам выйти?
- Не стоит, - улыбнулся я, - всего несколько слов… Как отсюда выйти на межгород?
- «Девятка», потом «восьмёрка», дальше код своего города, номер.
Я набрал номер, послушал гудки.
- Да! – услышал я.
- Алё! Это Саша.
- Слушаю тебя, Саша.
- Мне нужен папа, - сказал я условную фразу, и связной не удержался, спросил, волнуясь:
- Сашка?! Ты?! Живой?! Ты где?!
Свобода, как она есть.
…В какой-то книге я прочитал объяснение, почему рабы такие ленивые. Сейчас я сам понял, почему. Когда ты целый год не знаешь отдыха, будешь рад просто лежать, глядя в потолок, и тебе не будет скучно, будешь прислушиваться к своему телу, как гудит каждая мышца, выгоняя накопившуюся усталость, как отдыхают косточки. Вот только раны начинают болеть и чесаться, заживая.
Изолятор показался нам с Зямой раем. Мы лежали и ничего не делали. О прошлом старались не вспоминать, думали о будущем. Не знаю, о чём думал мой друг, я думал, что нам делать, когда нас заберёт к себе отец.
То, что в покое нас не оставят, было понятно, то, что нас постарается спрятать отец, тоже понятно.
Но кончится лето, нам надо в школу, и так год потерян. Если не закончить среднюю школу, у нас нет будущего, кроме воровского, или бандитского.
А мне это не нравится. А что тебе нравится? – спросил я сам себя. Даже сейчас не знаю, кем хочу быть. Зачем тогда просился на Землю?
Хотел прожить счастливое детство?! Беззаботное! А потом за меня решат родители, устроят в институт? Что только в голову не лезет, когда нечем заняться!
- Зяма! – позвал я, - Зям!
- Что? – спросил меня мальчик.
- Ты кем хочешь стать, когда вырастешь? – Зяма не ответил.
- Что ли, не думал? – повернулся я к нему.
- Не думал, Сань, совсем не думал. Куда ты, туда и я.
- А если я женюсь? – задал я вопрос. Зяма даже на кровати перевернулся:
- Ты?! Женишься?! – и в глазах его замелькали чёртики, а рот расплылся в улыбке.
- А что? – скис я, - Не возьмут? Настолько страшен? – Зяма смутился:
- Причём тут «страшен»…
- А в чём? Я же не всю жизнь буду мальчиком десяти лет. Вырасту, надеюсь. Зям, у меня девочка любимая, есть. Ниночкой зовут. Мы с ней поклялись через девять лет пожениться. А теперь я даже написать ей боюсь. Я и так был страшненьким, а теперь… - я махнул рукой и отвернулся.