Рефлексии

Пока печальная лирика играла концерт в голове Евгения, за бортом той самой головы начало проясняться. Это отвлекло его от ненужных рассуждений, и он остановился на светофоре, потом с наслаждением набрал полные лёгкие воздуха и почти моментально выдохнул.

Солнце отработало своё, пора бы ему на отдых. Теперь холодные дни сменяла холодная ночь, свершилось! Снаружи наступила та же погода, что расцветала, или, скорее, умирала внутри него. В то время, когда каждый печалился из-за окончания летних дней, он радовался, что небо наконец затянется серебром.

Его мысли наконец обретали нужную атмосферу, его одежда наконец приходилась к месту, наконец, его походка с опущенной вниз головой и мечтательно-пустыми глазами перестала выделяться среди летних радостных шагов. Он ничего не любил больше, чем наступление осени. Ох, как же он Её любил!

Как обожал дождь, что, словно фортепиано из композиций Баха, стучал по подоконнику; как чувствовал ветер, которой скрипкой из «Каприза» нёс листву по влажному асфальту.

«До чего романтична осень!» – подумал про себя Евгений и продолжил наблюдать за деталями неповторимой осенней лирики.

Перейдя дорогу и оказавшись на перекрытой от машин части улицы, он словно появился внутри улья. Как правило, нахождение среди сотен пчёл его несколько пугало – слишком большие тучи летают повсюду и периодически жалят, сталкиваясь плечами. Но ощущение некой инородности отступало, стоило отойти ближе к краю и наблюдающей походкой продолжать свой путь. Отступало оно оттого, что люди, собранные кучками, хоть и раздражали, но являлись частичкой городской осени. Тот самый минус, который можно было простить любви всей своей жизни.

Люди эти – почему-то счастливые – совсем не такие, как возле его дома, где опущенные вниз головы слонялись из стороны в сторону и навевали лишь желание поскорее отвести от них взгляд. Тут те же головы выглядели какими-то счастливыми.

Почему? Наверное, потому, что они наслаждаются днём, а не проживают его. Вот милая парочка, вот улыбчивая семья с коляской. Что-то в этом однозначно есть.

Евгений тем временем шёл дальше, разглядывая внешний мир. А мир блестел, тихо и невзрачно, но, умея смотреть на него, Евгений видел и, главное, чувствовал спокойное сияние вокруг себя. Это были не кислые вывески, а тихое ламповое свечение.

«Не так ли должен светиться уют?» – подумал он про себя.

Улица, по которой он шёл, сотню лет манила на прогулку людей, что так же, как и те парочки, как и сам Евгений, проводили время в компании с одним из своих ближайших друзей – родным местом, воспитавшим его.

А сегодня, пусть в иной эпохе, город сияет иначе. Как-то по-своему, излучая нежность, обнимая каждого своего жителя, находясь с ним в сокровенном единении; как родная мать и дочь, вместе готовящие печенье, или отец, учащий сына водить автомобиль. Человек и его город во все времена – особенный виток любви.

Между тем ровно на этой мысли, как капля с потолка в кружку чая, как чихающий на картины турист в Лувре, пейзаж мгновенно оказался омрачён сразу двумя видами по оба плеча Евгения. Это были две парочки: первая страстно ругалась, играя в «кто кого изощрённее обзовёт уродом»; вторая же – не менее страстно пыталась съесть, что ли, друг друга.

– Какая глупость, как нелепо и убого выглядят эти эпизоды в общей картине. Настоящий идиотизм, – быстро резюмировал Евгений. – Раз у вас страсть, испускайте её вне общественного места, для этого есть квартира.

– Эй, Женька, приве-е-ет! – протяжно и раздражающе пронзительно сзади зазвучал знакомый женский голос.

«Судя по всему, я слышу Яну», – подумал Евгений и, повернувшись вполоборота, полностью подтвердил свои предположения. Она всегда напоминала ему кнопку выключателя. Но не внешне, не было у неё чёрного и тонкого носика посреди лица, а метафорично, ведь стоило ей появиться, и в момент срабатывал выключатель, загоралась вывеска со словами «скука» или «уйди, пожалуйста». Всегда по-разному, но в одной тональности. Что же явилось из этих вариантов сегодня, оставалось лишь догадываться.

– Жень!

– Привет, Яна.

– Да, приве-е-ет, рада тебя видеть, – протяжно сказала девушка, обняв Евгения.

«Самое интересное, – подумал в эту секунду Евгений, – что объятия её пустышка, ничего не значащая формальность, глупость. Как Гена».

– Блин, здорово было тебя увидеть, давай. – Девушка упорхала.

– До чего восхитительный диалог! – сказал отчего-то вслух парень. Затем несколько озлоблённо подумал: «Хотя откуда ей знать, какой сегодня день? Правда, она та ещё глупыха. Вон с парнем, с которым гуляет, расставалась и сходилась больше раз, чем у меня пальцев. И это в её понимании отношения: выносят друг другу мозги, разбегаются, она влюбляется в другого и по всему курсу кричит, как она счастлива, затем появляется он, добивается её (очевидно, несложный процесс), и по-новой. Скука».

Не успев отойти от этих мыслей, ему на глаза попались ребята-актёры, как он их ласково называл. Эти люди – интернет-поколение, поколение моды или как их правильно обозвать – выглядели чрезвычайно занятно – подвороченные джинсы в 5 градусов тепла, широкие куртки. Порой вычислить возраст девочки или парня можно по тому, как они одеваются; отсюда понятно, на какие странички они подписаны, можно даже предугадать, как они общаются и что их интересует. Как правило, эти ребята – погружённые в поиски себя и нарочито стремящиеся это продемонстрировать, снижая тем самым важность этого поиска. Снаружи они романтизировали страдание и одиночество – и это красиво.

«Трагедия – чем не явление прекрасного? – мысленно соглашался Евгений. – Особенно если принять тот факт, что я и сам – псевдострадалец – один из них, – мысленно усмехнулся он, откровенно не понимая сочетание в них, наряду с романтизацией, в общем-то, вечных, пусть и страшных вещей, такие аспекты, как поклонение кроссовкам, странной одежде и специфической музыке. – Интересно. Они такие грустные, что даже смешные; спрятались в себе, как любопытный грызун в норке. Казаться – важнее, чем быть, оттого, что люди мыслят образами, сами того не подозревая? "Я – одиночка, замкнутый и хамоватый интроверт"; "Я – лидер и центр внимания". Казаться – вот что сегодня, как, похоже, и сотни лет назад, имеет важнейшее значение для определения человека».

Евгений прошёл мимо пустой библиотеки. Вернее, не совсем пустой, заглянув в неё, он увидел в ней дедушку в рыбацкой куртке, облизывающего палец перед тем, как перевернуть страницу.

«Брр, – прошипел про себя Евгений и подумал: – Почему там никого нет? Выбрали бы те ребята вместо часа прохлаждения на улице десять минут с книжкой, хотя бы ради фотографии. А за кофе вон очередь стоит».

Вздохнув, он решил пойти дальше, и, чтобы продолжить рассуждать, он купил себе стакан капучино и двинулся дальше по улице. На глаза попалась парочка пьяниц.

– Какая мерзость! – мгновенно отреагировал парень. Зачем, ну зачем столь гадко вклиниваться в отлаженный городской организм. Такие люди – словно вирусы в здоровом теле, которые надо лечить, причём максимально жёсткими методами.

А путь его между тем перевалил за экватор, и город, словно понимая, что его урбанистическая часть должна оборваться и пора бы сменить внешний облик, перекрасился в цвета старины. Так, в секунду вместо броских современных и, пожалуй, уже классических советских построек на пейзаже стали появляться витиеватые фасады исторических зданий, которые словно обретали новую жизнь на контрасте с современными. Пожалуй, благодаря им город сохранял свой интересный, в некоторой степени загадочный мир, колористика которого не могла наскучить. Евгений наблюдал за тем, как он переходит от двадцать первого века в двадцатый, а потом и в девятнадцатый.

На мыслях о постройках мимо пронеслись люди на сегвеях.

«Зачем? – про себя бросил Евгений. – Прогулка должна быть пешей, иначе какая же это прогулка? Или это я старомодный… И всё же иногда технологии рушат романтику».