Рефлексии

Он покачал головой, свёл брови и впал в сиденье машины в ожидании приезда домой.

С тех прошёл уже год, и Евгений ни разу не заходил в подобные места.

Выйдя из спальни, он первым делом проскользил в ванную комнату. Посмотрел в зеркало, в котором отражалось овальное лицо с широким лбом, редкой щетиной, ровный нос-треугольник и любезно уложенные сном волосы, похожие то ли на стайку змей, то ли на помятую траву. Умывшись, причесавшись, Евгений понял, что ему пора собираться, ведь Причина не ждёт.

А на улице тем временем вовсю серым светом сиял октябрь! Как же он наслаждался каждым наступлением осени.

– Осень так романтична! – твердил он себе, только-только заметив падение температуры. Благо, сегодня наступил этот день. 12 октября – наконец-то! Теперь можно выйти на улицу и встать в ряд с чёрно одетыми людьми, можно оправданно погрузиться в тоску и апатию, ведь улыбчивое солнце сказало грустное «до свидания».

Евгений открыл шкаф, надел джинсы, тёмно-синюю рубашку и любимое пальто, схватил со стола Причину и вышел на улицу.

Она тем временем жужжала и гудела, примерно каждые 20–30 минут. Затем на ней загорелось «Мама», и он нежно улыбнулся. Ему было чертовски приятно получить именно этот звонок, ведь, ответив, а затем повесив трубку, на его задумчивом лице на несколько секунд зажглась улыбка.

Спустя несколько минут он был на улице. Там внутри него будто появился кислород; он стал словно лёгкие курильщика, которые перестали отравлять смолами. Или, наоборот, он наконец отравил себя этими смолами, дарившими ему настоящую осеннюю радость. Засунув руки в карманы, а наушники в уши, Евгений поднял голову вверх, увидел затянутое тучами небо, размял шею и, почувствовав бессознательную улыбку на лице, пошёл вдоль улицы.

Ему было в тысячу раз спокойнее слышать хруст золотых листьев под ногами во время одинокой прогулки, нежели скрип дверного замка или звонок на мобильном. Выходя на улицу под меланхолично ласкающую музыку, играющую в ушах, его воображение превращало тусклую, грязную улочку, вдоль которой повисли тонкие, напоминающие тысячу человеческих рук, кусты, в загадочный сквер, что таился среди имперских садов. Он более всего обожал смотреть на умирающую природу. И пусть звучит это странно, но ему виделось в этом что-то магическое; что-то загадочное. Осенние прогулки – его любимая и в то же время ненавистная часть дня. Погружаясь в атмосферу минорной осени, его разум и сердце охватывала тонкая печаль; она была не из тех, из-за которых люди не спят по ночам и горюют днями; печаль, имеющая лёгкий налёт романтики, являлась для него частью этого осеннего пейзажа, ведущим образом которого был его омрачённый портрет.

Стоило только выйти из дома и пройти сто метров, Евгений попался на глаза низкому молодому человеку. Это был его сосед из дома напротив – Гена. Всегда при виде него возникал вопрос: откуда в двадцать первом веке берутся люди с такими именами? Гена улыбчиво протянул руку.

– Привет, брат, как дела?

Евгений же пожал руку и скучно ответил: «Нормально». После этого он немедля двинулся дальше.

Об этом человеке складывалось ярко-негативное впечатление. Евгений знал его со времён школы, где они даже и не общались толком. Иногда были в одной компании в столовой – не более того. И спустя пять лет со дня прощания Гены со школой они виделись всего раз десять.

«Тогда почему ему интересно, как у меня дела? Пустая формальность или фальшь? Зачем интересоваться самочувствием человека, который тебе безразличен? Которому ты не пишешь, не звонишь, с которым не видишься вообще?»

У него сложилось обособленное отношение к, казалось бы, простому понятию «друг». Он понимал, что последнее время слова теряют своё сакральное значение. Сегодня сказать «ты мой друг», «брат», «люблю» так же просто и бессмысленно, как «привет». Это его раздражало, и не мог позволить себе он находиться среди лицемеров, опустошающих сакральные смыслы. Было ли дело в том, что он обожал слова, считал их отражением чувств, или в том, что начитался умных антиобщественных цитат, – не важно, важен лишь итог, напечатанный в книге-голове.

Гена был, что называется, дворовый парень, откуда, вероятно, и начались его «пацанские» выражения, мировоззрения, музыкальные предпочтения. Ещё с раннего периода становления личности он пропадал во дворах с соответствующим дворам контингентом. Отсюда пошли и словесная привычка называть всех «братьями», и гиперболизированное желание отстаивать свою правоту, и, конечно же, желание большинство споров решать рукоприкладством.

– Идиотизм, – скромно резюмировал свой анализ Евгений.

Он шёл по улице на остановку, чтобы оттуда поехать через центр города в дом, где его ждала Мама. Испачкав чёрный ботинок в грязи, в его голове не родилось мысли вроде: «Чёрт! Грязным теперь идти?» Нет! На его лице третий раз за день появилась улыбка – с чего бы? Всё просто, покуда он любил это время года – то любил и негативные его проявления.

«Любить ведь значит удивляться достоинствам и принимать недостатки», – подумал про себя парень и, не мешкая, продолжил свой путь.

Отчего-то пятно, расстелившееся от подошвы к началу джинсов, натолкнуло его на решающую мысль: «А не пойти ли мне пешком? Всего-то пять километров, отличная погода!»

Над его головой тем временем среда обесцвечивала всё вокруг; небо заполнялось тучами, а здания и жёлто-красные деревья вокруг теряли свою контрастность, хотя и продолжали выделяться.

Осень всегда наталкивала на мыслительную деятельность, даже когда ему этого не хотелось. Он мог проезжать в автобусе мимо пустых домов, в окнах которых виднелась темнейшая пустота, и моментально голова его наполнялась идеями. Как правило, мысли эти носили секундный характер, как пули, выпущенные в человека; раз выстрел, два, три – и прошли насквозь.

Однако в этот день он намеренно хотел погрузиться в прогулочные рефлексии, покуда есть Причина и каких-то пять километров, через которые он наконец окажется там, где ему быть нужно и где быть чертовски хочется.

Короткое путешествие его – обыкновенная осенняя прогулка по дневному городу, только-только ощутившему всеохватывающий вкус осени. Выйдя на перекрёсток, он понаблюдал за людьми, опустившими свои головы вниз, глядя в смартфон, после – за водителями автомобилей, стоящих на красный сигнал светофора и занимающихся, в сущности, тем же.

Он прошёл мимо пустой ярмарки, которые, увы, сегодня никому не нужны. За прилавками стояли деды, читавшие книги, и женщины, вязавшие разные поделки, чтобы торговать ими.

«Да и как, с чего бы им стать нужными? – задумался Евгений. – Эти ярмарки… ох, ярмарки, даже самому странно, отчего я так назвал эти семь столов с каждой стороны аллеи, устеленных одинаковыми колоритными вещами. В таких местах должна ведь жить душа? Или нечто подобное, некий культурный ореол. Вместо него – фикция, бизнес. Окоммерцивание культуры – гадость, бессердечная подделка и торгаш, вот что такое культура, и я не только про это место».

На секунду в голове непонятно зачем всплыла девушка.

– Зачем? – сказал сам себе молодой человек и еле заметно правой рукой дёрнул в сторону, словно смахивая пыль с полки.

Его вопрос был верен со всех сторон. Человек, давно пропавший из его жизни, изредка возникал, как приставучая мелодия. Порой мысли заводили его в далёкие места собственной памяти, как те, в которых он её похоронил. По лицу его было видно, что думать или вспоминать про эту девушку он абсолютно не хотел – но что поделать? Так был устроен его вечно мечтающий мозг.

Почему-то он скучал по ней. Осень ли – виновница этой нежданно выросшей тоски? Возможно. Вспомнив, ему показалось нормальным, что в нём ещё живёт то, что можно было бы отнести к сердечной деонтологии. Ему хватило самообладания и чести, чтобы вразрез с царящей повсюду желчью по отношению к бывшим вторым половинкам продолжать уважать её и в некоторой степени любить, пусть она была всего лишь воспоминанием. Возможно, самым прекрасным воспоминанием в его жизни.