Война за неизбежное

За спиной смотрительницы послышался еще больший шум, и ей пришлось сразу разогнать по комнатам всех любопытных, оставив при себе только одну из горничных, Лизу, и лакея, Алана. Только после этого последовал ее ответ:

– В нашем доме нет места для мерзких убийц. Заканчивай с ней поскорей, и сходи умойся да переоденься. Нам следует достойно проводить Джорджа в его последний путь… Алан, как все кончится, заберешь тело этой мерзавки, и увезешь отсюда как можно дальше, да закопаешь где-нибудь, где неприметней. Лиза, как место освободится, все здесь приберешь. Билл, отпусти его, пусть заканчивает свое дело. Я придумаю, как сказать его светлости, куда делась его подопечная. Боже, какой позор на голову…

Продолжая бормотать под нос что-то неразборчивое, женщина вышла из комнаты. За ней последовал и повар, напоследок кинув на конюха полный сочувствия взгляд. В коридоре остались только Лиза и Алан, но и те поспешили отойти от двери подальше, чтобы не мешать.

Лора из этого почти ничего не слышала, а видела еще меньше: в ушах стоял неприятный звон, а в глазах – непроглядная темнота. Кажется, Виктор пару раз попал ногой по голове, да и вообще избивал от души, практически впечатав ее в стену. Но даже небольшая передышка, которую ей дали, отвлекшись на разговор, никак ей не помогла. Стоило ей только немного открыть глаза, чтобы попытаться рассмотреть, что происходит, на нее градом посыпались новые удары, еще более сильные, чем прежде. Совсем скоро девушка перестала различать каждый из них, все превратилось в одну сплошную боль, не прекращающуюся ни на одну секунду. Но и это вскоре стало неважным, когда на ее место пришла темнота. Безграничная темнота, дарящая ей новое убежище, надежное и уютное, где нет места ничему, кроме покоя и тишины.

Кажется, это действительно конец.

Виктор остановился только после того, как его снова оттащили к двери. На этот раз это был лакей. С большим трудом ему удалось успокоить взбесившегося конюха.

- Она уже мертва! – убеждал он его. – Видишь, она больше не корчится от боли. Ты сделал свое дело. Теперь иди к брату. Он достоин твоего внимания больше, чем она.

Его слова немного отрезвили мужчину, но это не помешало ему оставить на безжизненном теле девушки еще несколько ударов, после чего он взял с парнишки-лакея слово показать ему позже место, где он закопает эту «чертову тварь». Только когда Алан поклялся, что отведет его туда тем же вечером, он наконец-то взял себя в руки, и ушел, бросив напоследок, что оставит лошадь с телегой рядом с черным выходом.

Тело бывшей служанки Алан вынес вместе с Лизой, решившейся ему помочь. Горничная выглядела белее мела, не скрывая слез, но в помощи не отказала, даже сбегала за мешковиной, чтобы его прикрыть. И тут же убежала обратно в дом, чтобы поскорее выполнить поручение миссис Корельски.

А Алан, отъехав на почтительное расстояние, скрылся в первом попавшемся безлюдном переулке. Спешно опустившись рядом с Лорой, он осторожно нащупал пульс, и облегченно вздохнул.

– Живая, – выдохнул он почти неслышным шепотом. – Еще жива.

Дальше он, торопясь, поехал на окраину города, где жила его мать. Там точно не станут никого искать, он сделает все, чтобы не стали.

– Ничего, выкарабкаешься,– подъезжая к нужному дому, приободрил он, но скорее себя, чем бессознательную девушку за своей спиной. – Выкарабкаешься, встанешь на ноги, и, может быть, хоть тогда станешь свободной.

========== Глава XXII ==========

Жизнь наша – это натянутая струна, на которой играют тысячи людей, каждый по-своему. Кто-то это делает нежно и аккуратно, а кто-то совершенно безжалостно. Часто струны рвутся, не выдерживая такого давления. Но когда это происходит, виновата струна, а не тот, кто до этого так бездарно играл на ней – по крайней мере, такое мнение широко распространено в обществе.

Да, Кловерфилд была жива. Ее сердце билось, возможно, вопреки желанию своей обладательницы; но организм зачастую живет своей, понятной только ему, жизнью. Он не считается с нашими желаниями и сам решает, когда ему прекратить свое существование. Лора, к счастью, была без сознания, потому что если бы она увидела, что стало с ней, попыталась бы вновь сделать какой-либо опрометчивый шаг.

Алан – совсем юный слуга в доме лорда – в ту ужасную ночь не сомкнул глаз. Когда его встретила сонная матушка, он едва смог хоть что-то объяснить, кроме того, что девушке нужна помощь. Миссис Харт, увидев, что сын торопится, не стала его останавливать; Алан ускакал, а женщина переключила свое внимание на пострадавшую.

Семья Хартов, в отличие от другой прислуги, жила отдельно в небольшом домике недалеко от особняка его светлости. Отец семейства служил на флоте и видел семью крайне редко, но его жена привыкла к этому и желала только одного – накопить денег и дать образование своему единственному сыну, который, кажется, хотел пойти по стопам отца. Он сам изъявил желание пойти работать, чтобы хоть чем-то помочь родителям.

Так, это была небогатая, но по-своему счастливая семья, где жизнь текла медленно и спокойно; Катрин Харт трудилась в своем достаточно обширном садике, часть продуктов оставляя себе с сыном, а часть продавая в особняк. Поэтому иногда ей случалось услышать последние новости, больше похожие на сплетни. Женщина не относилась серьезно к болтовне этих господских дам, но весть о том, что в особняк лорда прибыла дочь бывшего казначея – это да, это дошло до миссис Харт. И, надо сказать, радость прислуги от подобного известия она совсем не разделяла.

Женщина слышала о Лоре Кловерфилд лишь со слов других, но почему-то едва взглянув на бессознательную девушку, Катрина догадалась, кто перед ней. За ужасными багровыми разводами, за пугающими синяками – новыми и нет – она угадала, что произошло.

Миссис Харт сделала все, что она могла, не прибегая к врачебной помощи, – промыла раны, наложила повязку, предварительно обработав кровоточащие участки, а их оказалось множество. Немало вопросов возникло у Катрины, когда ее взгляду открывались все новые и новые участки кожи девушки. Глядя на тонкие руки, все равно не привыкшие к работе, женщина испытала почти материнскую жалость; при взгляде на неестественно бледное лицо – страх за жизнь этой девочки, которой было никак не больше семнадцати, но у которой под глазами уже виднелись пугающие тени.

Часы указывали половину третьего ночи, когда со стороны двора раздался стук копыт, тихое ржание и уверенные шаги Алана. Спустя несколько минут он вошел в дом, аккуратно притворив дверь.

Миссис Харт, вновь очнувшись от какого-то странного состояния не то сна, не то забытья, поманила сына в другую, маленькую комнатку, примыкавшую к их «гостиной».

– Ты будешь спать здесь, – тихо пояснила она, кивнув на приготовленную постель.

– Хорошо, – так же тихо ответил юноша и, только сейчас взглянув на свои руки, смутился. На них была земля. Быстро встав, Алан вышел на улицу, а когда вернулся, мать встретила его понимающим взглядом.

– Доброй ночи, – женщина поцеловала сына, понимая, что тому завтра и так рано вставать. Работа не ждет, в отличие от их разговора. Сама же она вернулась в комнату, где была девушка. Миссис Харт поминутно прислушивалась к прерывистому, непостоянному дыханию. Она сама не знала, выживет ли эта юная мисс или нет.

Да, после побега Элизабет к Джеймсу было несколько вопросов. Неприятнее всего оказалось слышать их от Мерсера. Этого человека Норрингтон не переносил (и в этом он не был одинок). Не желая слишком открыто проявлять свою антипатию, адмирал старался избегать лишних встреч с правой рукой Беккета. Но после последнего происшествия голландец все же настоял на встрече, и тогда прошел пренеприятный разговор, смысл которого сводился к одному – подобная выходка не сойдет Джеймсу с рук даже при том условии, что компания выиграет сражение.

– Жаль, но ваша жертва оказалась напрасной, – гнусно улыбнулся Мерсер, вставая и давая понять, что их диалог окончен. – Как я слышал, мисс Суонн отказалась сдаться: что ж, поступать неразумно вполне в ее духе. Непонятно, чем думали пираты, когда ставили ее во главе своего, с позволения сказать, флота… Впрочем, нам это даже на руку; мы уничтожим их. Одного за другим.