Война за неизбежное

Воспоминание отдалось неприятной, тупой болью где-то области груди, и Виктор едва сдержался, чтобы не сорваться на бег в поиске той, что в одночасье разрушила всю его жизнь. Ему хотелось кричать, ломать все вокруг, но это только помешало бы его планам. Шум привлек бы других, ему бы помешали… Лорд Беккет дал четкое указание не трогать новенькую, не причинять ей никакого вреда. Это его игрушка, и только ему позволено делать с ней все, что вздумается. Об этом никто не говорил, но все поняли это и так. С чего еще его светлости снисходить до мерзкой предательницы, дарить ей кров и еду? Их хозяин святым никогда не был, и меняться явно не собирался. Особенно ради какой-то никчемной девчонки, которую не ждало ничего, кроме петли на шее.

Остановившись перед нужной дверью, Виктор перевел дух. Ярость не поможет, а боль может только все усугубить. Он не должен поддаваться чувствам, только не сейчас, когда дорога каждая секунда и каким роковым может оказаться даже один неверный шаг. Оглядевшись еще раз и удостоверившись, что все по-прежнему спят, и будут спать еще, по меньшей мере, полчаса, он с силой надавил на дверную ручку, толкая ее, чтобы и так хлипкая дверь поддалась его напору, открывая путь к его единственной цели.

Вокруг была абсолютная тишина, поэтому Лора хорошо расслышала приближающиеся к ее двери шаги. Человек за стеной старался идти очень тихо, но она отчетливо слышала каждый его шаг. Даже скорее чувствовала. Наверное, причиной тому было сильное напряжение, в котором она провела все эти часы ожидания. Да, она ждала. Ждала, как в любую секунду кто-то ворвется сюда, в ее слишком хрупкое, чтобы уберечь свою хозяйку, убежище, и поставит точку в истории ее жизни. Отсчитывая секунды до конца, она пыталась вспомнить, что же такого было в ней, в этой жизни. Словно заезженный фильм, она прокручивала в голове воспоминания. Сначала самые тусклые, почти исчезнувшие из памяти. Никаких цельных картинок, лишь покрытые туманом забвения фрагменты, и только эмоции оставались такими же, как прежде. Она не могла точно сказать, чему радовалась, от чего плакала и на что такое злилась, но чувствовала все это так живо, словно это произошло всего несколько минут назад. Странное ощущение, но ей нравилось строить догадки, что же происходило в те моменты, когда она поддавалась тому или иному настроению, что этому способствовало… Можно было спросить и отца, он бы с удовольствием открыл ей эти тайны, но разгадывать все самой было гораздо интересней. А сейчас было уже слишком поздно. Ее отец, ее единственная надежда и защита, так же, как и вся ее прошлая жизнь, обратился очередным воспоминанием. Всего лишь еще одним маленьким фильмом, бережно запрятанным в самой глубине лабиринта памяти, путь к которому может найти только она.

Но даже от этого было не так больно. Джеймс. Воспоминания с ним ранили девушку особенно сильно, но она просто не могла отказать себе, чтобы не тревожить себя еще один раз. Разве может сравниться боль с чувством той бесконечной радости, когда они бегали друг за другом по улицам, стараясь друг друга перегнать? Джеймс, как истинный джентльмен, всегда уступал ей, нарочно замедляя бег, и потом очень искренне сокрушался по поводу своей скорости. И хоть она знала, что на самом деле он поддается, ей все равно было очень приятно побеждать в таких вот небольших забегах.

А разве может боль хоть немного сравняться с тем невероятным ощущением тепла и заботы, когда она, глупая девчонка, обиделась на своего друга по какому-то глупому поводу и забралась на дерево, на котором одна из веток предательски подломилась. Падать было больно, но гораздо больнее – слушать последующие нравоучения от отца и ловить выразительный взгляд Джеймса. После этого, помнится, они долго друг перед другом извинялись, и отец Лоры под конец просто махнул на них рукой. Но Норрингтон тогда дал обещание самому себе – обещание, что он будет внимателен к Клоферфилд.

Если бы он был сейчас здесь, в этом, проклятом одной личностью городе, вспомнил бы он о своем обещании? Помог бы? Спас? Она знала ответ, но даже думать о таком не хотела. Какой прок, когда она теперь здесь, прячется в маленькой каморке, встревоженно наблюдая за дверью, которую пока никто не спешил снести с петель? Да и что бы он сказал, что бы подумал, узнай, в кого ее превратили эти люди? Кем ее заставил стать лорд Беккет, повинуясь своим ничтожным прихотям? К чему привело его желание загнать ее в угол и сломать? Наверное, это к лучшему, что уже совсем скоро эта история подойдет к своему логичному завершению, и он не узнает ничего из того, что произошло во время его отсутствия. До него донесутся лишь слухи. Слухи, в которые он все равно не поверит.

Да, это лучшее, чего она может желать. Беккет не допустит, чтобы правда распространилась дальше его угодий. Джеймс никогда не услышит весь рассказ от начала до конца. Лишь еще одну ложь, которой так любят кормить всех вокруг, заставляя искренне в нее поверить. И Джеймс поверит. Большего ей и не надо.

Дверь, наконец, открылась. С некоторым удивлением Лора наблюдала, как Виктор спокойно зашел в комнату, осторожно прикрыл за собой дверь, запирая на ключ, присел на край кровати, и тихо спросил:

- Ну что, довольна? Он мертв.

Девушка оторопела. Не этого она ожидала, всю ночь проведя без сна. Она была уверена, что к ней придут не говорить. Уволить, увести обратно в тюрьму, убить – но только не устраивать беседу. Но конюх и правда не проявлял никаких признаков агрессии, наоборот: устало вздохнув, он опустил голову, и спустя несколько мгновений Кловерфилд, к еще большему удивлению, услышала сдавленный всхлип.

- Ты когда-нибудь видела, как умирает близкий тебе человек? – не дождавшись ответа, продолжил он. – Держала на руках его остывающее тело? Видела, как из его глаз уходила жизнь? Видела? Отвечай!

Лора невольно вздрогнула, но не от его слов, а от взгляда, который он на нее поднял. В нем читалась боль, и боль немалая, словно мужчина перед ней в один миг потерял все. Словно он сам умирал, оставаясь при этом живым.

Но почему?..

– Вы были так близки? – вырвалось у нее помимо воли, о чем тут же пришлось пожалеть. В следующую секунду девушка лежала на полу, прикрывая ладонью горевшую от удара щеку.

– Он был моим братом, подлая ты тварь! – взревел Виктор, словно позабыв о том, что не собирался кричать и поднимать тем самым на уши весь дом. – И ты его убила! Убила, и глазом не моргнув! Ты довольна теперь? Радуешься? Гордишься собой? Отвечай, черт тебя бери!

За криками последовали новые удары, уже ногами, буквально вышибающие дух. Говорить в таком состоянии возможным не представлялось, да и что тут можно сказать? Что он сам виноват? Что сам напросился? Они оба? Вряд ли эти ответы будут приняты, скорее, они приведут его в еще большую ярость. Поэтому Лора лишь молча принимала удары, прикусив губу, чтобы и самой не сорваться на болезненный крик. Если это доставит ему удовольствие… Что ж, если он забьет ее здесь до смерти, они оба будут в выигрыше.

Виктор же совсем перестал себя контролировать, бил, куда попало, не жалея сил.

– Он бы тебе ничего не сделал, он и не собирался! Построила бы из себя недотрогу пару минут и была бы вольна, как ветер, он бы и не смотрел в твою сторону! Ты же неприкосновенный товар, игрушка нашего лорда, не могла потерпеть? Чтобы он остался жив, чтобы ты осталась жива, мразь!

– Что здесь происходит? – дверь едва не слетела с петель, выбитая крепким плечом домашнего повара, Билла, и на пороге показалась миссис Корельски. За ее спиной столпилась, по меньшей мере, половина прислуги. Перешептываясь, они с интересом заглядывали в комнату, в то время как старший мужчина скрутил сопротивляющегося конюха, оттаскивая в другой конец комнаты.

– Эта негодяйка убила моего брата! – закричал Виктор, все еще не теряя надежды вырваться из железного захвата повара. – Гвоздем ему шею распорола! Не верите, так сходите в конюшню, его тело там, в телеге лежит… Да пусти ты меня!