Война за неизбежное

Но жребий был брошен, и изо дня в день капитан высматривал среди множества парусов знакомый парус Ост-Индской компании и собирал сведения касательно местонахождения Беккета.

Пока обнадеживающих известий не было. Катлер не был из числа тех людей, что путешествуют на своих кораблях или выходят в море без крайней необходимости. И Джеку приходилось ждать; но его ожидание изредка вознаграждалось тем, что богатые корабли компании шли ко дну (разумеется, когда весь товар был перенесен на «Жемчужину»).

И тогда в душе Воробья рождалось удовлетворение – каждый раз он будто мстил Ост-Индской торговой компании, но этой мести ему казалось мало. Все это было лишь прелюдией, поводом, провокацией – никто, кроме Джека, не понимал, что подобные разбои только начало перед главным действом.

А дела у компании стараниями Воробья и других пиратов шли не так радужно, как того хотелось бы владельцам. Несмотря на усиленные меры безопасности, буквально каждый месяц приходили сообщения о нападениях, причем большинство было в районе Карибского моря.

Некоторые из кораблей компании пытались поймать пиратов, но из этой затеи ничего не вышло. Сведения о местоположении негодяев были либо неправильными, либо устаревшими, и в лучшем случае экипажу приходилось возвращаться обратно. А иногда бывало так, что черный парус появлялся в самый неподходящий момент буквально из ниоткуда – и тогда участь Ост-Индского корабля была предрешена.

Пираты никогда не брали пленных: возможно, поэтому в Англии еще не слышали имени капитана Джека Воробья. Но так не могло продолжаться долго, и вот, полтора месяца спустя после крушения «Саутгейта» (очередного корабля компании) в кабинет Беккета нерешительно постучали.

Катлер оторвался от чтения важного донесения и недовольно взглянул на дверь – как странно, обычно в такое позднее время его никто не беспокоит. Если только дело не крайней важности.

– Войдите, – тон, каким было отдано это разрешение, больше похожее на приказ, выражал всю степень раздражения таким внезапным посещением. Беккет не желал выказывать интереса к нарушителю его спокойствия и хотел сосредоточиться на чтении, но любопытство взяло верх. Серые колючие глаза быстро окинули фигуру вошедшего, в котором сам Катлер с трудом и далеко не сразу узнал своего капитана.

– Не может быть… – вырвалось у мужчины.

Нам трудно представить, что за такой жалкий срок – каких-то полтора месяца – человек может измениться до неузнаваемости. Так и капитан Чарльз; вместо здорового человека перед Катлером сейчас стоял осунувшийся, будто бы постаревший на два десятка лет мужчина, на котором висели какие-то лохмотья – жалкие остатки офицерской формы. При нем не было ни шпаги, ни какого-либо другого оружия. Пока мистер Беккет про себя отмечал все это, капитан Годфри-Росс медленно пересек кабинет и сел, не нарушая при этом воцарившегося молчания.

– Что с вами? – голос Катлера практически не выдавал своего изумления. Оно сосредоточилось во взгляде.

– А вы не видите? – мрачная улыбка скользнула по тонким губам, исказив бледное лицо практически до неузнаваемости. Лишь сейчас, когда на собеседника падал приглушенный свет, Беккет с дрожью заметил несколько длинных, пугающих шрамов, протянувшихся по лицу жуткой сеткой. – Я выполнял задание, порученное мне компанией – искал пиратов. Только сведения оказались неправильными… Мы подплыли к указанному месту, вошли в бухту, но слишком поздно поняли, что нам устроили ловушку… Один корабль отправил нас на дно, весь экипаж же взяли в плен. Я видел, как десять человек отправили на тот свет… Моего первого помощника и лоцмана, который почти девять лет плавал вместе со мной. Даже юнгу, что нанялся к нам в последний день перед отплытием! Никого не пощадили, – голос капитана прервался, и Катлер, которому в глубине души не хотелось слушать всех этих подробностей, все же нашел в себе силы спросить:

– Но как же вы спаслись?

Ответом послужила странная, пугающая улыбка, адресованная Катлеру. Но несколько секунд спустя раздался спокойный голос:

– Благодаря вам.

– Благодаря мне?! – искреннее удивление Беккета доводилось видеть не часто, но сейчас был именно такой момент.

Собеседник же терпеливо кивнул, оставаясь совершенно равнодушным к изумлению своего патрона.

– Один из пиратов воскликнул, что я один из главных капитанов на службе у мистера Беккета. Не знаю, почему, но после этих слов на палубе появился капитан со странным именем… Воробей. Его все звали Джек Воробей. Именно он велел не убивать меня, но бросить в карцер. Как видите, жизнь мне сохранили, но от пыток оградить нужным не сочли.

– Но Джек Воробей мертв, – едва слышно произнес Катлер, ни к кому по сути не обращаясь. И капитан лишь улыбнулся на это, но в этот раз улыбка была какая-то вымученная, усталая.

– Он жив, уверяю вас. Именно поэтому мне и сохранили жизнь – чтобы я передал вам, что и он, и «Жемчужина» целы и невредимы.

– «Жемчужина»? – переспросил Беккет, чувствуя, как разум медленно покидает его. Ведь он отчетливо помнил, как сам пустил любимый корабль мятежного капитана на дно! Как ломались его мачты, как взрывался порох, как нехотя величественный корабль уходил под воду… Не может быть, чтобы он оказался спасен.

– Возможно, это был другой корабль, сильно на нее похожий?..

– Это была «Жемчужина», – с непоколебимой уверенностью повторил Чарльз, разбив предположение Катлера. – Мне почти три недели довелось изучать ее мачты, к которым меня привязали, а затем карцер, в котором продолжались пытки.

– Мне очень жаль, что так получилось, – наконец протянул Беккет, взглянув в глаза своему собеседнику. – Мы бросим все силы, чтобы эти негодяи оказались на виселице. Но сейчас вы должны прийти в себя, капитан. Вам стоит отдохнуть и набраться сил.

Мужчина кивнул, поднимаясь; он едва заметным кивком головы простился с Катлером и вышел, хлопнув дверью чуть громче, чем следовало. Но Беккет этого даже не заметил. В его голове проносилась только одна мысль:

– Неужели все это правда?

Да, это было правдой. Уже на следующий день по компании разнеслась весть о спасении капитана; по счастью, никто не узнал всего продолжения этой истории – имя пирата никому не сообщалось. Умалчивалось и о том, что этот пират не кто иной, как бывший капитан компании…

Нет, для всех это был один из множества отъявленных мерзавцев, посмевших напасть на корабль компании. В этот же день ни свет ни заря в кабинете Беккет и Мерсер оживленно обсуждали сложившуюся ситуацию и варианты для дальнейших действий.

– Если компания возьмет всю армаду и направится в те места, она поймает Воробья. И сможет развязать ему язык, – тихо говорил Беккет, постукивая руками по своему столу. Это не успокаивало (скорее, наоборот, еще больше нервировало), но держать руки спокойно он не мог. – Выход только один.

– Оказаться там первыми, – протянул голландец, на что Катлер согласно кивнул.

– А знаете… Даже из сложившееся ситуации вы можете извлечь больше, чем думаете, – в голосе Мерсера послышалась не то радость, не то удовлетворение. – Вы ведь слышали, что в тех местах компания давно мечтает упрочить свою власть? Если вам первому придет идея отправиться туда с тем, чтобы сохранить ее могущество на суше и на море…

– Тогда мне наконец будут пожалованы те полномочия, которые заставят его величество дать титул, которого я так долго добиваюсь, – вновь в серых глазах зажегся почти демонический блеск. – Главное во всем этом добиться именно моего назначения.

С трудом, но Беккету удалось претворить в жизнь эту идею; именно потому, что он предложил это первым, его ходатайство было удовлетворено. Поднявшийся после шум был скорее бурным проявлением зависти, который смолк перед непреодолимой силой подписанной бумаги – и Катлер, не скрывая своего внутреннего удовлетворения, начинал подготовку к переезду.

Спустя несколько месяцев ему был пожалован титул лорда – так внезапно осуществилась самая главная мечта мужчины. Мечта, которую он лелеял, будучи еще мальчишкой. Которую скрывал от всех, порой даже от самого себя… А теперь, глядя на бумагу с печатью, подписью и гербом, он вспоминал свою семью. Отца-лавочника, который хотел сделать из сына священника… Он до последнего не верил, что тому удастся поступить в университет, достичь чего-то большего, чем простая, серая и унылая жизнь обывателя. Жизнь, которой сын упрямо не хотел, от которой бежал всеми силами… За это его и ненавидели.