Эфесская волчица

Чемпион налетел на него, прихватил за край щита и сделал заднюю подножку, легко опрокинув на песок. Сразу же он оказался сверху, зажав вооружённую руку фракийца его же собственным щитом. Несколько ударов потребовалось дабы выбить рукоять из пальцев, однако Арес не пытался забрать меч, вместо этого он начал срывать со своего противника шлем. Скоро массивная бронзовая маска отлетела на песок, следом за ней туда же отправился и щит. Чемпион отпустил Валерия, тот перекувырнулся и подхватил свой клинок.

– Теперь ты обнажён пред ликом богов! – прокричал Арес. Он вооружился своим шлемом, зажав его в левой руке, будто небольшой щит, и двинулся вперёд.

Фракиец сделал выпад, но чемпион легко отбил шлемом и контратаковал правой, дав звучную пощёчину, что заставила толпу рассмеяться. Валерий махнул ещё раз, совсем обезумев от обиды, клинок застрял в глазнице шлема, и чемпион резким рывком выбил оружие, отшвырнув его далеко в сторону. Теперь уже он не стал ждать, сразу же врезавшись плечом и опрокинув соперника навзничь. Шлем обрушился на лицо, раздался хруст поддавшейся кости, пальцы фракийца вцепились мёртвой хваткой в Ареса, но тот продолжал свою методичную работу. Он забивал фракийца тяжёлым шлемом, не удостоив его смерти от меча, – после десятка ударов тело обмякло, а бронза густо окрасилась кровью.

– Вы видели всё, люди Эфеса! – чемпион впервые обратился к трибунам. – Железо не коснулось меня! Ничто не коснулось меня! Разве я простой смертный?! Я – бог среди людей!

Клеопатра поражалась его актёрскому мастерству – глаза его казались безумными, но жесты были выверены, и это была скорее игра, чем реальное бешенство. Театр неистовствовал так, что птицы сорвались с вершины скалы и закружились тёмным облаком над ареной. Чемпион взял брошенный меч, покрутил его в руке, а потом вонзил в песок, отступив на шаг назад. Он сказал:

– Как звали этого ублюдка?! Кто помнит?! Я не помню! Никто?! Да всем насрать, как его звали! Я могу биться с богами, но я не потерплю неуважения к себе! Я клянусь, что не возьму больше оружия в руки, пока не получу Гектора!

После этого он быстро повернулся и скрылся в дверях, оставив рёв толпы позади. Этот рёв постепенно сложился в клич, поддержанный тысячью голосов:

– Гектора! Гектора!

– Сатир будет в ярости. Ему так и не удалось подчинить этот огонь, – сказал кто-то над ухом Клеопатры. – Арес велик как боец, но для него не существует ничего, кроме собственного величия.

*****

Уже на следующий день в лудусе девушка никак не могла забыть страсти прошедших состязаний, ведь прежде ей не доводилось присутствовать на них от начала до конца. Отец никогда не жаловал подобных развлечений, и лишь раз ей удалось издалека посмотреть на пару гладиаторов, что выступали на площади Херсонеса. Она пыталась разобраться в своих чувствах – с одной стороны, кровь и смерть вызвали в ней ужас, но, с другой стороны, она восхищалась силой и стойкостью этих странных и удивительных людей.

Теперь у неё было вдоволь времени, чтобы изучить обширный лудус, раскинувшийся на холме за пределами города. Она знала, что в Эфесе, зажатом на узкой полоске земли между морем и горами, цена земли была столь велика, что подобные здания обычно выносили в сельскую местность, поэтому и не удивилась, когда увидела его очертания среди фруктовых рощ и домиков рабов-земледельцев. Говорили, что название Красного лудуса произошло от красной глины, что добывали поблизости, однако теперь это имя приобрело новый смысл – здесь проливалась кровь.

Двухэтажная школа располагалась прямоугольником вокруг внутреннего двора, служившего для тренировок и учебных боёв. С одной стороны к ней примыкал массивный дом ланисты, с другой – бараки для рабов, лазарет для раненых и хозяйственные склады. Клеопатре сказали, что всего здесь обитает две сотни человек, из которых сто тридцать – бойцы. Левое крыло считалось женским, а правое – мужским. Гладиаторы жили на обоих этажах в маленьких комнатах, обычно по двое, но лучшие занимали свои комнаты в одиночку, имея больше привилегий. Рабам приходилось ютиться в куда худших условиях – на нарах по десятку и более человек в больших помещениях, впрочем, и там имелись такие, кто пользовался отдельными кроватями и занавешенными уголками. Охраны, как и говорила Айя, почти не было, лишь пятеро стражников обычно толкались на посту у ворот.

С самого утра Клеопатре пришлось тяжко – ей выпало помогать на кухне, где воздух был раскалён как в парилке, а потом тереть полы в длинных коридорах. Краем глаза она видела, как бойцы упражняются на песке, но поднимать голову было некогда. Начальником над рабами служил Феб, старый и костлявый старик, чьё прозвище было горькой насмешкой, ибо он отличался весьма злобным нравом. Несколько раз он ударял девушку палкой по спине, когда ему казалось, что та не слишком усердна в работе.

Покончив с уборкой, Клеопатра прислонилась к длинной стене лудуса, дабы немного передохнуть, тут на неё и налетела Демо, выскочившая из соседней комнатушки. Девушка инстинктивно рванулась, однако, не смотря на прежние занятия в гимнасии, её сил оказалось явно недостаточно, и гладиаторша подняла её в воздух, перетащила как мешок и бросила на кровать в одной из комнат.

– Что тебе надо? – Клеопатра немного испугалась, готовясь к худшему.

– Нужно познакомиться, – она услышала голос Леэны, которая полулежала в углу на изящном ложе. – Ты недавно попала к нам и ещё не предстала перед первыми столпами.

– Но Феб приказал мне вычистить ещё две кладовые.

– Он здесь – никто. В лудусе распоряжаются первые столпы, тебе должны были сказать, – усмехнулась львица. – Если я хочу, чтобы ты была здесь, то ты будешь здесь.

– Ты попала сюда не ради Феба, а для того, чтобы служить нам, – подтвердила Демо. – Лучше тебе дружить с нами, а не чураться словно чужих.

– Разве не хозяин устанавливает порядки?

– Он живёт не с нами, а отдельно. Его порядок – это правила для рабов, слепое подчинение, как в любом лудусе, – пояснила Демо. – Однако, чтобы жить тут по-человечески, нам нужны и свои порядки, которые выгодны нам, а не кому-то извне. Сатир может закрыть на это глаза.

– Сатир купил тебя, а он умеет выбирать рабов, – сказала Леэна. – Зачем он купил тебя? Что ты умеешь?

– Я вам не цирковая лошадь, – возмутилась Клеопатра. – Я ничего такого не умею, и я не должна быть рабыней.

– Интересно. Это слова свободной. Ты не родилась рабыней и попала в неволю не так давно. Как ты умудрилась оказаться в рабстве? – заинтересовалась львица, сев на ложе и придвинувшись к девушке поближе.

Сейчас Клеопатра смогла рассмотреть чемпионку лудуса и её подругу как следует. Она поймала себя на мысли, что совсем не боится Демо – не смотря на ремесло бойца, фракиянка не производила впечатления жестокого человека. Леэна же вызывала у девушки настоящий ужас, ибо в памяти всплывали картины прошедшего боя и её противница, залитая кровью. В движениях и взгляде львицы было что-то хищное, хотя нельзя было отказать ей и в красоте. Глаза её приковывали к себе пронзительной голубизной, но в этом цвете не было теплоты, лишь холодная ярость. Лицо с точёными скулами и светлая кожа выдавали германскую кровь, над правой бровью и пониже рта виднелись два старых шрама; золотые волосы струились ниже плеч, распущенные без всякой причёски. Её сильное тело было покрыто татуировкой в кельтском стиле – животные переплетались в изысканном узоре, а отрубленные головы висели на ветвях дерева как украшения.

– Долгая история… Со мной много чего произошло, – сказала девушка, вздрогнув под этим пристальным взглядом.

– Послушай меня внимательно, – голос Леэны был спокоен и тих. – Ты думаешь, что мы относимся к тебе как к существу низшего сорта из-за твоего положения, но это не так. Для меня не важно – рабыня ты или свободная, мне важнее другое – будешь ли ты частью семьи, будешь ли отдавать себя ради твоих сестёр. Для начала ты должна рассказать нам всё без утайки, открыть свою душу так, будто мы самые близкие тебе люди.