Эфесская волчица

– А это именно так и есть, – вставила Демо.

– Сделай свой выбор сейчас, – продолжала львица. – Откроешься ли ты перед нами или сочтёшь нас недостойными? Станешь ли нашей сестрой или останешься просто рабыней?

– Что вам рассказать? – голос девушки чуть дрогнул.

– Ты видела мой бой, – догадалась Леэна. – Я чувствую в тебе страх. Не путай Игру с жизнью, малышка. Она была уже мертва. Та женщина, Агава… Я не стала ждать вынесения приговора и сама пресекла её жизнь, ибо кровотечение было уже не остановить. Я убиваю на арене, но здесь я отношусь к своим сёстрам с любовью и вниманием, ко всем прочим же – по справедливости. Некоторые упрекают меня в суровости, но никто не может оспорить, что я воздаю каждому по заслугам.

– Истинно так, – поддакнула Демо.

– Теперь говори, и можешь не торопиться, – львица закинула ноги на кровать и прислонилась к стене. – Я люблю длинные истории, особенно если рассказывают хорошо.

– Моя мало похожа на увлекательный роман, – немного смутилась Клеопатра, – ибо она горька и с печальным концом. Я родилась в Херсонесе, жемчужине Тавриды, как говорят, и семья моя была не из последних, так как отец владел несколькими судами, что ходили с товарами до самой Азии и даже Египта. Мать я потеряла рано, потом старший брат уехал по торговым делам в Италию, да там и остался, поэтому отец стал брать меня с собой в плавания, а я любила море и совсем не возражала. Мы ходили по Эвксинскому Понту, я видела новые города… Это случилось в наше четвёртое совместное плавание, когда корабль встал на якоре близ Ольвии.

– Дай-ка угадаю. Неужели пираты? – вставила фракиянка.

– Да, ты весьма прозорлива. Ночью они подошли на маленьких судах и навалились внезапно, у нас не было ни единого шанса.

– Что было дальше? – львица взглянула прямо на девушку, словно желая понять, скажет ли та всю правду или не сможет открыться.

– Это был ужас. Они убили некоторых из нас… мой отец получил тяжёлую рану в самом начале нападения, и я держала его у себя на коленях. Они сказали, что за него можно взять большой выкуп, и разрешили мне ухаживать за ним, чтобы он не умер. Корабль разграбили, потом сожгли… Три дня в маленьком гроте на берегу я старалась не дать ему умереть, однако жизнь всё же покинула его. Они гнали нас сначала по суше, потом посадили на судно, и, наконец, мы прибыли в город, – Клеопатра говорила почти отстранённо, чувствуя, что всё в ней уже перегорело.

– И как же они продали вас? – спросила Леэна.

– В трюме, когда мы ждали своего часа, кто-то шептался, что нас могут продать в рабство, но я сказала, что это невозможно, ибо мы – римские граждане, либо жёны и дети римских граждан. Один из пиратов только рассмеялся, он уверил нас, что наместник провинции признает нас всех разбойниками, захваченными в плен, и все мы по закону обратимся в рабов. Мне казалось, что такого не бывает, но так и случилось. Никому из нас не дали свидетельствовать перед властями, всех бросили на площади, стражники избили нас, а магистрат обнялся с предводителем пиратов… всех нас признали разбойниками, убийцами и беглецами.

– Эх, наивное дитя. Ты же дочь торговца и должна была знать, что в законы верят только дураки, – усмехнулась Демо. – Обычные взятки позволяют пиратам продавать людей в рабство даже в Империи. Уверена, что за каждого из вас наместник получил свою долю. Они ещё и не такое творят, особенно с теми варварами, что переселяются в Империю в надежде на защиту и богатство.

– Да, этот так, – мрачно кивнула львица, думая о чём-то своём.

– Наивные варвары переселяются целыми семьями и родами, уверенные, что император обещал каждому землю для поселения, но провинциальные власти не дают им земли, они окружают их гарнизонами и морят голодом, пока те не начнут умирать. Вот тут-то и приходят в их временные лагеря работорговцы, что на короткой ноге с магистратами, они скупают детей и жён варваров в рабство за бесценок. Это прямая насмешка над законом, но всем насрать, – фракиянка говорила явно со знанием дела.

– Что было дальше? – спросила Леэна.

– Нас не стали продавать в Мезии, но вывезли подальше, в Эфес. На рынке меня мутило, и я плохо помню подробности. Я даже не знала поначалу, кто меня купил.

– Тебе повезло, что оказалась здесь, – сказала предводительница.

– Мне нужно поговорить с Сатиром. Я объясню ему, что случилось, и смогу убедить, что я не рабыня, – девушка решительно посмотрела на гладиаторш.

– Хорошо. Я помогу тебе устроить эту встречу, – неожиданно согласилась львица. – Подожди несколько дней и получишь желаемое, но не слишком обольщайся.

– Ты уже поняла, каково твоё место среди нас? – весело толкнула Клеопатру в плечо Демо.

– Похоже, что в самом низу, пинаемая всеми… – поморщилась та.

– Не отчаивайся так. Можешь быть младшей сестрой, – фракиянка бросила короткий взгляд на предводительницу, словно ища одобрения. – Хочешь быть моей сестрой? Некоторые говорят, что это не так уж плохо.

«Я чувствую себя как ягнёнок среди львов. Может ли ягнёнок дружить со львами? Однако у меня нет выбора. Попробую натянуть на себя волчью шкуру».

– Да, – кивнула девушка.

– Мы будем относиться к тебе по справедливости и о тебя ждём того же. Ничего не скрывай от нас и подчиняйся старшим, – сказала Леэна. – Если кто-то попытается обидеть, приходи к нам. Мы разберёмся… как с женщинами, так и с мужчинами.

– Учись делать то, что здесь полезно, – посоветовала Демо. – Когда люди смотрят на хорошую работу, их сердца быстрее оттаивают.

С этого дня ей стало заметно легче, словно камень свалился с души. Она старалась запоминать имена и особенности характеров бойцов, подслушивала обрывки разговоров и сама спрашивала, училась ориентироваться в лабиринтах лудуса, умело избегая встреч со старым Фебом. Ей казалось, что она теперь немало узнала об обитателях школы. Узнала, что лучница Токсарис называет себя дочерью скифского царя, но в это никто не верит, что Буцефал, не смотря на устрашающий вид, весьма добрый человек, а Циклоп любит гулять в чём мать родила, похлопывая по исчерченному шрамами пузу. Главное же – уже довольно скоро ей принесли весть, что хозяин лудуса готов принять её в своём кабинете.

Утро ещё только окрасило мир в розовые тона, когда Клеопатра пришла к массивной лестнице хозяйского дома, но ей пришлось долго ждать, ибо желающих было много, а рабам полагалось место в самом конце очереди. Чернокожий прислужник со свитком запускал гостей по одному, зачитывая имена на ломаном языке. Кто-то пришёл говорить о делах, кто-то просить денег, кто-то сжимал в руке рекомендательное письмо от дальнего родственника. Богатые старались не обращать внимания на бедняков, а те жались по углам, желая выглядеть как можно более несчастными, дабы их просьба была удовлетворена.

Наконец, имя Клеопатры произнесли, и она быстро вошла, миновав обширный главный зал, где слуги суетились у фонтана. Сатир сидел за столом в своём небольшом кабинете, перед ним были разложены папирусные свитки и письма на глиняных табличках, в двух тяжёлых мешочках поблёскивали монеты, выглядывавшие из развязанных горловин. У входа в кабинет её встречал Кербер, высокий сириец, что часто служил телохранителем господина, его руки покоились на поясе, придерживая меч. Справа от стола замер Виктор, самый доверенный из рабов ланисты, что прежде бился на арене как гладиатор. Его массивная фигура могла бы показаться полноватой, но ей почему-то думалось, что это лишь иллюзия, и он очень быстр. Тёмная борода придавала ему мрачное выражение, руки были покрыты густым волосом, шрамы тянулись как белые дороги по коже. Он происходил из варваров – это было ясно – и преодолел уже четвёртый десяток. На правой руке у него отсутствовало несколько пальцев – тяжёлая утрата для бойца.

– Мне сказали, что ты хотела меня видеть, – Сатир поднял на неё глаза. – Что тебя привело?

Девушка заметила, что он одет в простой бурый хитон, не показывая никакого внешнего богатства, движения его выверены, а взгляд сосредоточен. Он любил работать. Стены кабинета были покрыты реликвиями его ремесла – гладиаторскими шлемами, щитами с отметинами ударов, деревянными и стальными гладиусами. По углам на высоких постаментах красовались бюсты тех, кого уважал хозяин.