В меняющемся мире

В конце февраля в Москву приехал Джордж Шульц. Эта встреча была важной для меня. Госсекретарь подтвердил, что президент стремится к подписанию договора по СНВ до истечения срока своих полномочий, лучше всего – во время визита в Москву. Но уже в ходе беседы, и особенно в последующие месяцы я почувствовал, что руки у госсекретаря, да и у президента не свободны. Это сказалось прежде всего при обсуждении проблемы ПРО. В совместном заявлении, принятом в Вашингтоне, наши страны подтвердили взаимосвязь СНВ и ПРО и приверженность соблюдению Договора по ПРО «в том виде, как он был подписан и ратифицирован». Мы настаивали на том, что это положение должно найти отражение в новом договоре СНВ. Сам текст договора был уже в значительной степени готов – по оценкам экспертов, на 95 процентов. Но то и дело возникали новые препятствия – на первый взгляд технические, но было ясно: в Вашингтоне активно работают противники договоренности.

Шульц, как нам показалось, был настроен конструктивно. Это проявилось и в нашей февральской беседе, особенно в разговоре о региональных проблемах. Госсекретарь приветствовал наше заявление о выводе войск из Афганистана и со своей стороны предложил сотрудничество в урегулировании ближневосточной проблемы.

– Мы ждали, когда вы убедитесь в том, – сказал я госсекретарю, – что без участия Советского Союза трудно решить эту проблему. Думаю, сотрудничество между нами здесь может быть плодотворным.

Разговор о происходящих в мире изменениях был серьезным. Я обратил внимание на слова Джорджа Шульца:

– У меня нет волшебного стекла, через которое можно увидеть будущее. Но я замечаю, что в мире развиваются тенденции, которые требуют, я бы сказал, нового мышления. И если действовать в духе этого нового мышления, то, мне кажется, мы увидим по-новому и наши интересы. Многое предстанет в другом свете.

Слова «новое мышление» впервые прозвучали из уст высокопоставленного представителя администрации Рейгана. Но у него были очень влиятельные оппоненты.

Последующие события подтвердили, насколько ожесточенной была борьба в США вокруг того, какой будет дальнейшая политика по отношению к Советскому Союзу. Важнейший вопрос – будет ли в Москве подписан договор по СНВ. Прогресс наметился, но каждый шаг давался с трудом, подвижки делались с большим скрипом. В мае стало ясно, что на подписание договора по СНВ к московскому саммиту выйти не удастся. Парадокс: и мы были за договор, и Рейгану хотелось увенчать свое президентство таким крупным шагом, и Шульц делал все, что мог. Но лобби противников нового мышления – военно-промышленного комплекса, о влиянии которого с горечью говорил еще президент Эйзенхауэр, – оказалось сильнее.

Тем не менее мы хотели, чтобы визит Рональда Рейгана в Москву не стал формальностью, чтобы он обозначил новый рубеж в наших отношениях. Важно было уже то, что президент США приезжает в нашу страну впервые за четырнадцать лет. Не менее важна была и новая тональность в наших отношениях. Мы хотели закрепить ее, придать визиту и содержательность, и торжественность.

Рейган в Москве

Я помню, как Рональд и Нэнси Рейган вошли в Георгиевский зал Кремля, где состоялась церемония встречи президента. Было видно, что масштаб и великолепие зала произвели на них впечатление. Дружелюбная атмосфера первых приветственных минут задала тон всему визиту.

Записи наших переговоров давно опубликованы. Я с самого начала сказал президенту, что мы хотели бы подписать договор по стратегическим наступательным вооружениям с ним, в оставшееся до его ухода из Белого дома время. Готовы проявить гибкость по проблеме «подуровней», хотя это осложняет договоренность, но в обмен на согласие США с нашей позицией по мобильным МБР (межконтинентальным баллистическим ракетам), разработка которых у нас тогда велась. (Впоследствии этот вопрос был именно так и решен и закреплен в подписанном мной с президентом Бушем договоре, и это было важно для безопасности нашей страны). Произошли сдвиги по некоторым другим вопросам – о запрещении химического оружия, испытаниях ядерного оружия, обычных вооружениях, по проблемам контроля. Мы с президентом Рейганом обменялись документами о ратификации Договора РСМД.

Но не менее важные события произошли вне переговорных помещений.

Мы не чинили никаких препятствий Рональду Рейгану в его общении с людьми. Он хотел встретиться с правозащитниками, диссидентами – мы не возражали. Хотел выступить перед студентами МГУ – и эту встречу мы организовали. В хорошей атмосфере прошли официальные приемы – в Кремле и в посольстве США. А когда мы с Рейганом вышли на прогулку по Кремлю и Красной площади, мне показалось, что происходит что-то очень серьезное, совсем не формальное и протокольное.

Прогулка длилась более получаса. Мы прошлись с президентом по Кремлю, вышли через Спасские ворота на Красную площадь, прошли мимо Мавзолея. Он проявил большой интерес к архитектурным достопримечательностям исторического центра России. Был оживлен, явно доволен тем, что происходит. Рональда Рейгана приветствовали экскурсанты, он им отвечал, обменивался дружелюбными возгласами, охотно вступал в разговор. Кто-то держал на руках мальчика лет трех, президент протянул ему руку, щелкнули затворы фотоаппаратов… Потом мы пошли дальше, вернулись на территорию Кремля. Подошли к Царь-пушке (которая, как известно, никогда не стреляла). Здесь собралась большая группа журналистов. Один из них, задал Рейгану очень простой вопрос:

– Господин президент, вы по-прежнему считаете Советский Союз империей зла?

Рейган не стал юлить:

– Нет. Это было другое время, другая эпоха.

На другой день он подтвердил эту оценку на пресс-конференции. Один из журналистов был особенно настойчив: «Что произошло, господин президент? Усвоили ли вы что-то, господин президент, имели ли возможность больше узнать об этой стране и произошло ли это благодаря вам или только благодаря Горбачеву?» Рейган ответил: «В значительной мере это произошло благодаря господину Горбачеву как руководителю. И мне кажется, что здесь (то есть в СССР) произошли перемены в процессе усилий по осуществлению перестройки. И, судя по тому, что я о ней читаю, со многим я мог бы согласиться».

Мы не стали по этому поводу устраивать ликование. В конце концов мы свою страну никогда империей зла не считали. Но я отнес это признание Рональда Рейгана к главным результатам его визита в Москву. Значит, он убедился, что не обманула интуиция, которая еще в Рейкьявике «подсказала» ему, что с меняющимся Советским Союзом действительно «можно иметь дело», и дело это – спасение от ядерной войны – небезнадежно. Значит, он мог себя поздравить в душе с тем, что сделал правильный выбор и не случайно сказал мне накануне, что молится, чтобы его преемником на посту президента был человек, который согласен с этим выбором.

И еще об одном хочу сказать здесь. Много лет спустя бывший посол США в СССР Джек Мэтлок ознакомил меня с текстом «диктовки» Рейгана, сделанной для памяти в 1985 году, при подготовке к нашей первой встрече в Женеве. Там есть одна очень важная фраза: «Пусть не будет разговоров о победителях и проигравших. Такие разговоры только отбросят нас назад». Надо признать, что Рональд Рейган и потом следовал этому принципу.

Выступление в ООН

В ноябре 1988 года президентом США был избран Джордж Буш. А в начале декабря я приехал в Нью-Йорк для выступления на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. К этой речи я вместе с моими соратниками готовился долго и тщательно. Она обозначила новый рубеж и в нашей внешней политике, и в международных отношениях.

В ней содержался ряд конкретных предложений, рассчитанных на дальнейшее улучшение международной ситуации. Я сообщил о решении сократить в ближайшие два года численный состав Вооруженных Сил СССР на 500 тысяч человек и, соответственно, обычные вооружения. О договоренности с нашими союзниками по Варшавскому договору вывести к 1991 году из ГДР, Чехословакии и Венгрии шесть танковых дивизий и расформировать их. О некоторых других мерах по сокращению нашего наступательного потенциала. Все эти предложения были тщательно проработаны с Генштабом и другими ведомствами.