В меняющемся мире

Однако главное состояло не в этом: я стремился показать мировому сообществу, что мы все вступаем в принципиально новый период истории, когда старые, традиционные принципы отношений между государствами, основанные на соотношении сил и их соперничестве, должны уступить место новым – отношениям сотворчества и соразвития.

Я говорил о необходимости признания принципа свободы выбора, многовариантности путей развития разных стран. Призвал к деидеологизации и гуманизации международных отношений. Говорил о том, что от всех, а от сильных стран в первую очередь, требуется самоограничение и полное исключение применения силы вовне. Говорил об общечеловеческих ценностях и интересах.

Многие идеи, высказанные тогда – я в этом убежден – не только не устарели, но и приобрели новую актуальность:

О глобализации: «Мировое хозяйство становится единым организмом, вне которого не может нормально развиваться ни одно государство, к какой бы общественной системе оно ни принадлежало и на каком бы экономическом уровне оно ни находилось».

О демократии: «Самоутверждение многоликости мира делает несостоятельными попытки свысока посматривать на окружающих и учить их «своей» демократии. Не говоря уже о том, что демократические ценности в «экспортном исполнении» зачастую очень быстро обесцениваются».

О кризисе глобального управления: «Неупорядоченная стихийность заводит в тупик. И мировому сообществу предстоит научиться формировать и направлять процессы таким образом, чтобы сохранить цивилизацию, сделать ее безопасной для всех и более благоприятной для нормальной жизни». К тому же «было бы наивно думать, что проблемы, терзающие современное человечество, можно решать средствами и методами, которые применялись или казались пригодными прежде».

О многополярности: «Идея демократизации всего миропорядка превратилась в мощную социально-политическую силу».

О новой архитектуре европейской безопасности: «Хельсинкский процесс – великий процесс… Его необходимо сохранить и углублять во всех аспектах, но с учетом новых обстоятельств».

Сегодня я не откажусь ни от одной из этих мыслей.

Писали, что Джордж Шульц, выслушав мое выступление, сказал: «Это конец холодной войны».

Думаю, окончание холодной войны не было одномоментным событием. И уж, конечно, не правы те, кто ставит знак равенства между окончанием холодной войны и распадом Советского Союза. Процесс выхода из конфронтации и прекращения гонки вооружений был длительным и, как уже убедился читатель, трудным, полным драматических моментов, успехов и разочарований. Новые отношения с США, Западом вскоре подверглись большим испытаниям.

Встреча на Губернаторском острове

Мой визит а Нью-Йорк проходил в драматической обстановке. Незадолго до моего выступления в ООН пришло сообщение о землетрясении в Армении. А после выступления, по пути на встречу с Рональдом Рейганом и избранным президентом США Джорджем Бушем, мне сообщили, что из Москвы идет информация о масштабах землетрясения. Я попросил остановить кортеж и прошел в машину связи. Премьер-министр Рыжков рассказал мне о колоссальных масштабах землетрясения, огромных человеческих жертвах. Трагедия… Я про себя сразу решил, что надо прервать визит, отказаться от поездок на Кубу и в Великобританию, но, конечно, встречу с двумя президентами провести было необходимо. Мы направились на Губернаторский остров – небольшой островок, расположенный в пятнадцати минутах езды на пароме от центра Нью-Йорка в устье Ист-Ривер.

Беседа, которая состоялась там, была обстоятельной, серьезной, позитивной. С американской стороны ее вел главным образом Рейган, хотя, по определению американских газет, он был уже «хромой уткой», сошедшим со сцены руководителем. Буш, проявляя такт, намеренно играл роль лояльного вице-президента. Разговор оставил хорошее впечатление. Можно было рассчитывать, что с новым президентом США мы пойдем еще дальше по намеченному пути.

Рейган проводил меня до паромной переправы.

Годы спустя, беседуя в Москве с Джорджем Шульцем, я спросил его, а если бы президентом тогда был не Рейган, произошел бы такой сдвиг – и конкретно, первое соглашение о ядерном разоружении?

Подумав, Шульц ответил:

– Пожалуй, нет. Недоверие к СССР было преодолено благодаря вашим шагам, но и благодаря тому, что вам навстречу пошел такой консервативный политик, как Рональд Рейган. На этом поле у него не было соперников. Если бы не он, договор о ликвидации ракет средней дальности могли бы и не ратифицировать в сенате.

И с Джорджем Шульцем, и с Рональдом Рейганом мы потом встречались не раз. Запомнилась встреча во время моего визита в США летом 1990 года. Рональд и Нэнси приехали со своего ранчо в окрестностях Лос-Анджелеса в советское консульство в Сан-Франциско, которое было нашей резиденцией во время поездки на западное побережье США. Мы расположились в комнате с прекрасным видом на город и залив. Говорили я с Рональдом, Раиса – с Нэнси. По вопросам и репликам бывшего президента я чувствовал, что он вполне информирован о том, что происходит в мире, следит за событиями в СССР. И главное – я почувствовал его искренний интерес и доброжелательное отношение. И уже после моего ухода с поста президента СССР, когда в 1992 году мы приехали на ранчо бывшего американского президента, наша встреча прошла в атмосфере дружбы. Рейган возил нас по огромной территории (надо сказать, что за рулем он действовал уже не очень уверенно, и сидевшему рядом офицеру охраны надо было быть очень внимательным), знакомил нас со своими друзьями – это были в основном люди из мира кино и бизнеса, состоятельные американцы.

В августе 1994 года мы узнали о болезни Рейгана. Он сам объявил об этой печальной новости:

«Мне сказали недавно, что я – один из миллионов американцев, которым предстоят страдания от болезни Альцгеймера… Сейчас я начинаю путешествие, которое приведет меня к закату моих дней. Спасибо вам, друзья мои. Да благословит вас Господь».

Я написал ему письмо, которое не буду здесь приводить – оно было очень личное. В июне 2004 года Рейган скончался… Президент России Владимир Путин попросил меня вместе с послом Юрием Ушаковым представлять нашу страну на траурных мероприятиях. Прощание с ним было организовано в Ротонде здания конгресса. Я подошел к закрытому гробу, положил руку на его крышку, так постоял несколько минут.

Но все это было потом… А тогда я думал о том, что вместе мы преодолели большой рубеж, и надо идти дальше.

1989 год

1989 год стал ключевым, поворотным в истории перестройки и в мировой политике, в истории многих стран, ставших на путь демократии. Можно ли было это предположить заранее? Во всех деталях, конечно, нет, но взаимосвязь внутреннего развития и международных отношений – это факт, а тогда она стала, можно сказать, осязаемой реальностью.

Именно тогда у нас началась и пошла быстрыми темпами политическая реформа. Если попытаться коротко охарактеризовать суть реформы, как она была задумана, то можно сказать, что это – передача власти из рук монопольно владевшей ею коммунистической партии в руки тех, кому она должна была принадлежать по Конституции, – Советам через свободные выборы народных депутатов. Как оказалось, это была сложная и далеко не во всем предсказуемая политическая операция, весьма болезненная. И особенно тяжелая, можно сказать, со «смертельным исходом» – для слоя партийной номенклатуры.

Впервые в истории страны были проведены свободные, демократические выборы на Съезд народных депутатов, которому предстояло избрать новый Верховный Совет СССР. И ход избирательной кампании показал, что мы оказались в совершенно незнакомой обстановке. Наружу выплыло и много горького, и много ранее неизвестного. Выборы отразили новые реальности, стало ясно, что КПСС отстает от жизни, а партийная номенклатура становится тормозом реформ.

У некоторых членов руководства все это вызывало раздражение и тревогу, панические настроения. Для меня же главное было в другом: нам удалось разбудить общество, сделать то, чего мы добивались все предшествующие годы перестройки, – включить народ в политику. Свободные выборы открыли много новых интересных людей, прояснили позиции социальных слоев, которые, как оказалось, мы плохо себе представляли.