Мне не стыдно

— Упустил я её. Поначалу, пока Марина болела, мы с ней Крис избаловали, потом я горевал и тоже баловал… Так что теперь Крис милая, но звёзд с неба не хватает. Да и вообще ей слишком легко всё доставалось, не понимает она ценности некоторых вещей. Ты первая «вещь», которая вдруг взбунтовалась и не хочет сама плыть к ней в руки, поэтому дочка сейчас в большой растерянности.

— Может, это и лучшему, Юрий Алексеевич? Кристине ведь не всегда будет восемнадцать. И вы тоже… не вечны.

— Поэтому я и хотел её замуж выдать. Именно за тебя. Знал, что не обидишь, и сможешь обеспечить ей спокойную и счастливую жизнь. А то, что изменять будешь — ну так она о том и не узнала бы. Точно не передумаешь?

— Точно.

Они немного посидели молча. Сергей не знал, о чём он думает Верещагин, а сам он думал о том, что Юрий Алексеевич чем-то напоминает ему маму Ромашки.

Оказывается, любить своего ребёнка — этого мало. Нужно ещё совершать правильные поступки и говорить верные слова. Не ломать, не пытаться построить судьбу отпрыска по своим собственным представлениям, уметь принимать не только его достоинства, но и не недостатки.

Удивительно, как такие похожие ошибки приводят к настолько разным последствиям. Кристина — абсолютный ребёнок, избалованный до мозга костей. Хорошо, что совсем не злой…

И Ромашка — человек без детства, с целым клубком психологических проблем. Правда, там не только мама постаралась, но и Мишин. А мама была отправной точкой, началом и корнем всего.

Интересно, они помирились?

— Ладно, я пойду, — сказал Верещагин, вставая с табуретки. — Засиделся. Выздоравливай.

— Спасибо, — усмехнулся Сергей, а про себя подумал: «Вашими молитвами…»

Обожаю сидеть в постели, ничего не делать и лопать торт.

Вот только делаю я это крайне редко. И уж точно не при маме…

Но в этот раз мама и сама лопала «птичье молоко», усевшись рядом со мной. Принесла поднос с кухни, чтобы не испачкаться, и две тарелки со здоровенными кусками торта на них. И чай.

— Только подожди, пока согреется, а то у тебя горло, — сказала она, и я кивнула, признавая её правоту. Учитывая тот факт, что раньше мама никогда в жизни не разрешила бы мне подобное безрассудство, подождать, пока согреется торт — мелочи.

— Вкусно. Спасибо, мам.

— Да не за что.

Я, честно говоря, и не собиралась у неё ничего спрашивать. Наверное, боялась, что как только спрошу, эта новая мама исчезнет, и вновь появится та, которую я знала всю свою жизнь. Отберёт торт, уложит в постель, завернув в кокон, и начнёт бухтеть, какая я глупая и безответственная, и что бы я без неё делала.

Но мама заговорила сама.

— Рита… Те четыре года, что тебя не было, я ходила к психотерапевту.

Я поперхнулась «птичьим молоком».

— Что, прости?

— Хотя нет, не четыре… Я не сразу осознала необходимость пойти и разобраться в себе. Точнее, даже так — я хотела разобраться в тебе, Рита. Я признала, что совершенно тебя не понимаю, и решила — чужой человек, да ещё и специалист, наверное, сможет мне объяснить, почему ты такая.

— И как? — я усмехнулась. — Объяснил?

— Объяснил. Только не так, как я ожидала. Знаешь, это оказалось больно. Я поначалу сопротивлялась вовсю, когда врач пыталась вытащить на поверхность истинные причины твоего поведения. Точнее, моего поведения… Я не хотела понимать, не хотела осознавать, и даже думала прекратить сеансы.

Мама замолчала, будто вспоминая, и я подтолкнула её, спросив:

— Не прекратила?

— Нет. Ольга Максимовна — это мой психотерапевт — однажды поинтересовалась, кого я люблю больше — себя или свою дочь. И когда я ответила, что тебя, и ради тебя на всё готова, она сказала: «Ну вот и сделайте это ради Риты». Поэтому я и осталась, и продолжала рассказывать, и отвечать на вопросы, и выполнять какие-то тесты… И через какое-то время пришло понимание. Это оказалось очень больно, я уже говорила… Я много плакала. Пыталась тебе дозвониться, но ты не брала трубку. И я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Думала поехать к тебе, но никак не могла справиться со страхом.

— С каким страхом?

— Со страхом, что ты меня не простишь и выгонишь.

Я удивлённо улыбнулась.

— Мам, ты чего? Как же можно выгнать… маму?

Она вдруг всхлипнула и, резко отодвинув поднос с опустевшими тарелками так, что он чуть не опрокинулся на диван, обняла меня.

— Бедная моя Ромашка. Бедная девочка.

Я совсем растерялась.

— Мам?..

— Ничего-ничего, я сейчас перестану плакать, — говорила она, поглаживая меня по голове. — Ты всегда была очень доброй, Рита. Я не уверена, что простила бы себя, будь я тобой.

— Ну ладно тебе. Как же можно не простить маму? — сказала я, тоже обнимая её.

Сердце у меня просто разрывалось от сочувствия. Я представила, насколько было сложно маме с её диктаторским характером ходить к психотерапевту, отвечать на откровенные вопросы, понимать о себе не самые приятные вещи. Мне и то было не особо приятно временами, а уж ей… и подавно.

— А что ты поняла, мам?

Она вздохнула.

— Так много, Рит, что хоть диссертацию защищай. Ну например, что дети не принадлежат своим родителям. Что они не вещи. Что нельзя отгородить своего ребёнка от боли и ошибок, как бы ты ни хотел. Что они должны жить и ошибаться сами, набивать шишки, страдать. Но это всё… ерунда по сравнению с пониманием, что я сломала тебе психику.

Я молчала. Отрицать подобное было бы глупо и нечестно, а чем утешить, я не знала.

Поэтому мы довольно долго сидели так, обнявшись, и молчали.

А потом я всё-таки сказала:

— Мам… я очень рада, что ты пришла. И принесла мой любимый торт. Правда, очень рада.

— Ох, Ромашка… — прошептала она и почему-то засмеялась. Радостно так.

— Тебе же не нравилось это прозвище? И Нина тоже не нравилась.

— Нравилась… Я просто ревновала. Боялась, что ты будешь любить её больше, чем меня.

Я подняла голову и посмотрела на маму с укоризной.

— Очень глупо, мам.

— Я знаю.

Она улыбнулась, подняла руку и погладила меня по щеке, но почти сразу озабоченно нахмурилась.

— Кажется, опять температура… Быстро ложись, сейчас лекарство принесу.

— Угу, — я зевнула, откинулась на подушку и завернулась в одеяло.

Мне было страшно хорошо. Да-да, именно так — хорошо настолько, что даже страшно. И вовсе не из-за торта.

Кажется, я мечтала об этом с четырнадцати лет. Помириться с мамой… По-настоящему помириться, а не просто общаться, потому что не можешь иначе.

Глупо рассчитывать, что всё будет идеально. Но оно мне и не нужно. Я наконец получила капельку маминой любви — не за свои достижения, а просто так.

Поэтому и уснула со спокойным сердцем и улыбкой на губах.

Выписали Сергея в понедельник, и он первым делом направился в один из своих любимых ресторанов — наедаться от пуза. И заодно полечиться от брезгливости. Лежать в больнице — дело непыльное, но не когда ты терпеть не можешь общепит. Мишину всё время казалось, что он видит отпечатки пальцев на тарелках, а потом он обнаружил в своём стакане с компотом из чернослива маленького червячка — и совсем расстроился. Червяк, конечно, был давно мёртв (ещё на этапе засушивания слив) и не представлял никакой опасности для человечества, но пить компот Сергей всё же не смог. Да и не только компот — он в тот день почти ничего не смог пить…