Идеальные Солдаты

Маленький и жалкий.

Я падал. Или планета падала на меня?

Движение. Непрекращающийся хоровод, поворот вечного колеса. Круги на воде, на тонкой пленке материального мира.

Океан темноты под ним.

Все начинается темнотой.

Рывок у пояса. Смех и шепот в динамиках шлема. Материальный мир не церемонился со мной, ощутимым толчком напомнив, что невесомость не означает отсутствие массы. Трос натянулся, удочкой выкинул меня в реальность.

- Сэр, вы в порядке?

Десяток студентов в сцепке со мной, не дающей им дрейфовать бесконтрольно. Старшекурсники Аристея, мои подопечные.

Толчком крохотных маневровых я развернулся ногами к планете. Теперь бесконечность оказалась впереди. Представить ее целиком даже пытаться не стоило. Расстояния в космосе восхищали и пугали одновременно.

До ближайшего студента была всего пара метров. До нашего транспортника – чуть меньше сотни. В десятках километров от нас сверкала белизной лучей и граней хрупкая снежинка, станция Аристей. От нее до красного карлика, местного тусклого солнца, была уже половина астрономический единицы. Если пара десятков километров еще укладывались в голове, то семьдесят пять миллионов — нет.

А в целых сорока световых годах отсюда, незаметное глазу, светилось Солнце земное.

Шесть-семь гиперпрыжков, ерунда. Несколько часов информационной пропасти. Грузовики, курсирующие между Солнечной системой и Эвридикой делали десяток рейсов в сутки. Огромное, невообразимое расстояние, для прохождения которого даже фотонам требовалось сорок лет, исчезало, теряло свои пугающие размеры в гиперпространстве.

Но Ойкумена на этом заканчивалась. Экспедиции в дальний космос были лишь булавочными уколами изученного посреди бескрайних пространств неизвестности. Не хватало денег, ресурсов, людей. Передо мной и вокруг, везде, по какой оси не иди, какое измерение не выбери, сколько не беги, всюду оставалась бесконечность. Оттуда, из мутной воды бурной речки, из темноты августовской ночи, выглядывали светлячки-звезды. Я стоял к ним лицом, упирался ногами в зелёную планету, слышал в динамиках смех беззаботных студентов, сжимал кулаки – титановый и настоящий – и смотрел вперед.

- Тишина! Заткнулись, иначе связь вырублю, - приказал я, бегло и невнимательно проверяя столбцы информации на стекле шлема. Скафандр каждого студента был оснащен сотней датчиков, показания каждого транслировались мне в режиме реального времени. Стекло ловило движения моего взгляда. Список листался в нужную сторону сам.

Студенты притихли. Только кто-то мычал под нос. Я проверил, из чьего динамика идет звук и спросил:

- Мелкий, тебе отдельное приглашение нужно? Баллы сниму!

- Никак нет, сэр, - спохватился мальчишка. - Извините.

Работа в паре и индивидуальное перемещение в пространстве, как с тросом, так и без него, помощь пострадавшему товарищу и действия в случае отказа маневровых на скафандре – сегодня программа была даже жестче, чем обычно, но никто не думал жаловаться. Когда я вызвался вести занятия в открытом космосе у старшекурсников, то сразу решил, что жалеть никого не стану. Слишком ярко запомнились мои собственные, совсем недавние уроки.

Справившись с заданиями, студенты выстроились в цепочку и поплыли вдоль троса к транспортнику. Их учебные скафандры задорно блестели огоньками, а кислородные баллоны за спиной носили гордую эмблему Аристея – силуэт снежинки-станции рядом с зеленым кругляшом Эвридики.

На станцию мы шли на автопилоте. Я откинул спинку кресла, сложил руки за голову и меланхолично разглядывал космос сквозь прозрачный потолок кабины.

Сегодня мне не повезло со вторым пилотом, но техника безопасности, особенно при работе со студентами, была непреклонна, обязывая сопровождать группу минимум вдвоем. Молчаливый долговязый парень с Марса, он учился вместе со мной, но на пару курсов старше. Я помнил его еще с Академии. Он был одним из тех, кто любил потешаться над маленьким одноруким наглецом, посмевшим без сил, без связей поступить в престижную среднюю школу и претендовать на звание офицера.

На первом курсе Аристея я со смесью удивления и досады понял, что добрых две трети студентов составляют ребята из Академии. Шесть из десяти первокурсников были мне знакомы. Большая часть старших — тоже.

Например, этот молчун с Марса. Высокий рост и большие кулаки — все, чем он мог похвастаться. Правда, после общения с Дылдой, огромным он мне не казался, да и сам я успел сильно прибавить в росте с момента нашей последней встречи. Я был бы рад его не помнить, но даже такую бесполезную личность выкинуть из идеальной памяти не мог.

Он меня узнал. Увидел косу, за которую обзывал в Академии девчонкой.

Мое появление на Аристее его возмутило. Дразнить меня одноруким смысла больше не было, потому он придрался к волосам. В первую же неделю на станции он с дружками перегородил мне дорогу в коридоре, ухмыляясь с явным желанием драки. Он ее получил, но результату остался не рад. Да и мне, если честно, понравилось не особо.

Ему достался перелом руки со смещением. Мне – выговор и суровое предупреждение. Его раздробленное запястье собирали по кусочкам, порванные обломками костей сухожилия и мышцы сшивали вручную. Я сидел под домашним арестом и много думал.

Использование протеза сводило любую драку в избиение. Мастером рукопашного боя я не был, но аргументов против титанового кулака не имелось ни у кого. Рефлексы заставляли меня сперва бить с левой. Разум, даже мутнеющий от злости или близкой опасности, подсказывал выставлять следом правую. И ловить удары противника.

Толстое, толще моей лодыжки запястье хрустнуло давленым тараканом в тисках металлических пальцев. Не пришлось даже вырубать рецепторы, настолько малое потребовалось для этого усилие.

Никто не стал выносить конфликт наружу, хотя меня легко могли привлечь за средние телесные и вред здоровью. Светлый образ военных, особенно правительственных войск, подконтрольных сияющему господину адмиралу, был необходим в шатком и неустойчивом новом мире. Все мы, вся система сейчас работала на это.

Для молчуна с Марса я оказался победителем боя. Для себя — еще не известно.

С тех пор он боялся. Обходил стороной, зыркал с ненавистью. Ладно хоть не пытался мстить. Все годы учебы держался от меня подальше, а потом неожиданно вернулся работать на станцию после выпуска.

И теперь в который раз попадался со мной в пару на занятия в открытом космосе. Наверное, он и сам был этому не слишком рад.

Полеты с ним становились полной тоской. Тишину я любил, но не такую напряженно-тягостную. Молчун напрягал своим присутствием и будто следил за моими движениями.

Кое-как дотошнив на малой скорости до станции, мы прошли шлюзы и сели в главном ангаре. Не дожидаясь полного выключения систем, я отстегнул ремни и выбрался наружу, бросив молчуна заканчивать все одному.

Спрыгнув из люка пилотской кабины, я потянулся, хрустнув спиной, и снял шлем. Студенты спускались из пассажирского отсека по трапу, сохраняя ровный строй и полную тишину. Если в космосе, далеко от учителей и кураторов, они еще позволяли себе вольности, то атмосфера станции мигом возвращала дисциплину.

Построившись передо мной в одну шеренгу, они замерли, даже не дыша. Старостой этого курса был Мелкий — еще один старый знакомый, мальчишка из Академии, которого мы толпой защищали от травли во время Индокитайского конфликта. Сделав шаг вперед, он отчитался о выполнении группой всех намеченных целей и сдаче оборудования.

Формальности. Я слушал в пол-уха. Живы, целы, не жаловались, значит проблем не было. Главное, что выполнили все задания.

Направленные на меня взгляды светились обожанием. И если у Мелкого это можно было списать на память о моей давней помощи, то остальную группу я понимал не особо.

Сам недавний студент, старше их едва ли на два-три года, при этом заставляющий выкладываться на двести процентов каждое занятие, вряд ли я заслуживал такого отношения.

Годы шли, а люди вокруг меня не становились понятней.