Живые чернила

— Побудь еще с ним, я переоденусь, — торопливо сказала она, быстро идя по коридору. Оливера это смутило, но он не стал придавать значения ее действиям. Может, довел кто-то на работе, не успокоилась еще. Она спустилась спустя десять минут, немного взъерошенная и нервная, торопливо взяла ребенка на руки и пошла прочь от Оливера. — Давай я теперь с ним посижу, а ты займись, чем хотел.

— Что? — теперь Оливер совсем ничего не понял. С чего она взяла, что у него есть какие-то другие дела? Он нагнал ее и потянул за плечо. — Что-то случилось?

— С чего ты взял? Ничего. Просто ты сидел с ним, пока меня не было, теперь я даю тебе возможность заняться своими делами, — отрывисто сказала Миа. Она неуверенно высвободилась из его рук и продолжила свое движение. Оливер обогнал ее и встал на пути. Миа быстро развернулась и встала вполоборота, продолжая прижимать сына к себе.

— Объясни, в чем дело, — проговорил он со всей твердостью. Миа хотела пройти мимо, но он не пропустил ее. — Объяснись, — еще одна попытка. — Миа! — на возглас женщина тяжело вздохнула и повернулась к мужу другим боком. На лице, у виска проступал синяк. Как бы Миа ни пыталась скрыть его под волосами, он все равно бросался в глаза, и Оливер его заметил. — Что произошло? — твердость в голосе исчезла, сменилась тревогой. Он осторожно убрал пряди, чтобы ничего не задеть и не причинить боль. Оглядел синеватый участок на ее лице. — Кто это сделал? — спросил он негромко. Миа опустила глаза и продолжала молчать. Она поджала губы, всем видом показывая, что не хочет говорить. — Ты мне ответишь? — снова молчание. Мужчина громко вздохнул и опустил взгляд на ее руки. Миа крепче сжала ребенка, стараясь спрятать их, но это не помогло. — С кем подралась? — костяшки были опухшими, с парой ссадин, Оливер это увидел. Затем он снова посмотрел ей в лицо. — Расскажи, что случилось. Кто посмел тебя тронуть? — он вновь убрал волосы и аккуратно потрогал припухший синяк. — Сильно болит? Давай лед приложим. Идем в кухню.

Не дожидаясь ответа, Оливер повел Мию обратно по коридору в кухню. Уже там он посадил ее у барной стойки, а сам стал торопливо отколупывать лед и складывать его в полотенце. Миа без слов наблюдала за этим, иногда переводя взгляд на ребенка в своих руках и улыбаясь ему.

— Так, не шевелись. Я осторожно, — проговорил Оливер, подойдя к Мие с полотенцем, полным льда. Он снова убрал волосы и аккуратно приложил полотенце, стараясь не давить. Миа вздрогнула. — Потерпи, — мягко проговорил он, второй рукой коснувшись противоположной щеки. Стал неторопливо водить компрессом по виску. — И все же, кто это сделал? — и хотя в его голосе чувствовались трепет и забота, внутри Оливер начал злиться — кто посмел поднять на нее руку?

— Сцепилась с этим придурком Итаном, — так звали того новичка, с которым у нее не заладились отношения. — Сначала просто ругались, а потом я разозлилась и стукнула его. Он дал мне с локтя.

— Он охренел? — скривился Оливер, теперь зная, на кого нужно злиться.

— Но я же первая начала? — тихо хмыкнула та. Она подмигнула ребенку и щелкнула языком.

— Ты — девочка, всех с детства учат, что девочек нельзя бить. Я почему-то ни разу тебя не ударил, хотя поводов у меня было куда больше, чем у этого ушлепка, — он говорил, продолжая манипуляции со льдом. Как можно было ее ударить? И что теперь с синяком делать? У нее ведь и так кожа чувствительная, а на лице особенно. — Больно?

— Холодно. А до этого просто ныло, — Миа отвечала с деланным безразличием, словно ничего не случилось. Куда важнее ей было улыбаться своему сыну и заигрывать с ним, как это делал он у нее на руках.

— И как ты собиралась скрыть это от меня?

— Красилась бы сильнее, — она пожала плечами.

— А зачем? Ты ведь знаешь, что о таком лучше сразу говорить.

— Я подумала, раз уж осталось восемь дней — зачем тебя лишний раз трогать.

— Чушь, — только и ответил мужчина. Он остановился и убрал лед от ее лица, внимательно посмотрел в глаза женщине. — Во-первых, даже после развода я несу за тебя ответственность хотя бы потому, что мы были женаты, и ты — мать моего сына. А во-вторых, на эти восемь дней я все еще твой муж. Понятно? — он говорил так же мягко, но при этом давал понять, что не потерпит возражений и пререканий. Миа едва хмыкнула и кивнула. — Умница, — тогда он вновь приложил к ее виску лед. — Из-за чего вы ругались?

— Он меня доводил, я его игнорировала. В итоге я не сдержалась и ответила ему, мы стали ругаться. И он перешел на личности.

— То есть?

— Ну вот ты сказал, что девочек нельзя бить. А еще у девочек больше способов попасть на руководящую должность, — она многозначительно посмотрела на Оливера, поджав губы.

— Как интересно. Каких? — Оливер понял, о чем она, но решил поддержать разговор.

— Ой, ну например, когда девочка спит с боссом, — Миа подхватила его манеру. Оливер фыркнул и закачал головой.

— Его не смущает, что девочка замужем?

— Видимо, нет. Да и знаешь, он это сказал скорее просто так, чтоб позлить, но все равно неприятно.

— Ну еще бы, по больному бьет, — мало того, что посмел ударить женщину, его жену, так еще и оскорблял ее. Хорош этот Итан, нечего было сказать. А она держалась молодцом, улыбалась и ворковала с ребенком, пока он водил холодным полотенцем по ее виску. — Может, обойдемся без геройств? Тебя же это задело, я знаю. Покричи, — услышав это, Миа нахмурилась.

— Я не хочу кричать. Единственное, чего я хочу — чтобы мне не говорили подобных вещей. Я ничем не заслужила такого отношения. И вообще, забыли, — проговорила она без эмоций. Спустя секунду она расплылась в улыбке и стала щекотать ребенка на своих руках.

— Ты так быстро растешь, сколько мне еще можно будет звать тебя мелочью, мелочь? — она хохотнула и поцеловала его в лоб. — А как бегать начнешь? Оо, начнется веселье, да? — продолжала Миа любезничать. Фыркнула на Оливера. — Хватит уже, я сосулькой стану.

— Придется потерпеть. Ты ведь не хочешь, чтобы синяк стал еще больше, и в суде решили, что я тебя бью? — он усмехнулся, продолжая свои манипуляции, Миа хохотнула и едва закачала головой. — Ну вот. И все же лучше тебе высказаться. Я же вижу, что ты на нервах.

На это Миа ничего не ответила, лишь поджала губы. Следующие пять минут они молчали, Оливер с осторожностью водил по синеватому участку уже промокшим полотенцем. Вода стала капать на пол, она стекала по его руке и падала вниз. Ему было неприятно и неудобно, капли щекотали его пальцы и ладонь, от чего те начинали зудеть, но мужчина не собирался останавливаться. Миа могла поймать момент, пока он отвлечется, и убежать, и тогда будет сложно ее заставить вернуться. К тому же, она уже начала ерзать на стуле и нетерпеливо вздыхать подобно их сыну, которому надоело просто сидеть на руках.

— Я почти закончил, осталась мазь от ушибов, — Оливер убрал полотенце и посмотрел ей в лицо. Она картинно закатила глаза и вновь громко вздохнула. — Ты хотела себе синяк на поллица? Если хочешь — я тебе каждый день его рисовать буду.

— Звучит, как угроза, — Миа скривилась. Оливер приоткрыл рот. Он понял, что сказал.

— Э… Я ж типа художник, — он пожал плечами. — Дай мне тени, я буду рисовать, — на это Миа рассмеялась. Оливер улыбнулся, глядя на нее, а затем пошел к шкафчику, где у них хранились лекарства, по пути бросив в раковину полотенце. Достав коробку, мужчина стал перебирать упаковки, ища нужную мазь.

— Меня бесит, что ко мне предвзяты только потому, что я женщина, — начала Миа. Оливер на мгновение замер, а затем продолжил свое занятие, не обернувшись, но Миа знала, что он ее слушает, поэтому продолжила. — Если я женщина, мне еще нет двадцати пяти, и мой вес даже до шестидесяти не доходит — это не значит, что со мной можно обращаться, как с тупой курицей, — она злобно бросала эти фразы в воздух, крепче прижимая к себе сына. — Мы не в Средневековье, мы в двадцать первом веке. Женщина может заниматься, чем хочет, и если она достигла хоть какого-то успеха собственным трудом — никто не имеет права упрекать ее в этом. Я вкалывала сутками, я слушала недовольства своего мужа. Я знаю, что он всегда за меня переживает, но в работе мне это не помогало. Я себя выматывала, я научилась орать матом на людей, я занималась этим гребанным дзюдо, хотя, как по мне, бокса было предостаточно. Я забываю, кто я есть, когда нахожусь на работе, делаю абсолютно все, что от меня зависит. И после этого какой-то ублюдок смеет мне говорить, что я заслужила свою должность, потому что легла под босса. Меня это бесит, потому что он обесценил весь мой труд, он оскорбил меня, как женщину, которую бросили в шестнадцать лет, потому что она была слишком принципиальна, чтобы раздвинуть ноги. И мне не стыдно об этом говорить. Я не на улице себя нашла, я не проститутка. Никому и никогда я не давала повода считать меня такой. Почему я должна терпеть такое отношение к себе? — с вызовом спросила она. Посмотрела на Оливера. Тот нашел нужный тюбик и обернулся, смотрел на нее.