Живые чернила

— Чего? Ты совсем уже ебанулась? — злобно фыркнул он, склонившись ниже. Резко отстранился — Миа дала ему по губам стопкой.

— Ты знаешь, что я ненавижу, когда ты так со мной говоришь, — отчеканила она. — Где ребенок?

— Хм, — Оливер снова хмыкнул, облизал губы, а затем отодвинулся, продолжая смотреть на Мию. Злость во взгляде сменилась на презрение. — С кубиками играет. Я нашел, чем занять его, раз ты не смогла, — произнеся это надменным тоном, Оливер развернулся и походкой победителя пошел по коридору. Последнее слово осталось за ним, Миа же проиграла. Женщина тяжело и громко вздохнула, но Оливер уже не слышал этого, он шел к себе, чтобы снова приняться за работу.

Еще какое-то время они игнорировали друг друга. Мужчина не знал, сколько это уже продолжалось, не считал нужным это знать. Скоро всё закончится, он переедет на квартиру, которую нашел недалеко от работы, так что даже нет смысла пытаться наладить отношения, тем более, своих дел все еще было очень много. Например, у учеников скоро будет защита, нужно натаскать их для выступления, морально настроить, что их могут завалить вопросами, в сотый раз проверить работы. Все должно быть идеально. А параллельно с этим у него было несколько крупных заказов, которые тоже надо было закончить. Времени катастрофически не хватало, а тут еще Миа пристала к нему в один из дней.

— Эй, можешь помочь мне? — спросила женщина, стоя в дверях мастерской. Оливер в этот момент точил карандаш перочинным ножом и, как и полагалось, не слышал Мию. Он стоял у мольберта вполоборота к двери. — Оливер? Кхм-кхм, — позвала она вновь, закашлявшись. Тот не обращал внимания. Вздохнув, Миа заговорила громче. — Посидишь с Кевином?

— Что? — он услышал заветное слово — Кевин. Повернулся и внимательно посмотрел на жену. — В чем дело? — отрывисто спросил у нее.

— Ты можешь посидеть с ним пару часов? — тише спросила та. Снова кашлянула. — Мне нужно в клинику съездить. Я, кажется, заболела, — протянула, закусив губу.

— Э, ну… Я занят, — начал недоверчиво отвечать он ей. Когда она успела заболеть, он этого не заметил.

— Да, я знаю, — она перебила его. — Твои родители заняты тоже, Линда за городом, а оставить ребенка на Мика… Ну такое, ты знаешь. Тем более, пока он приедет… — опять слегка кашлянула. — Это всего пара часов. Я бы взяла его с собой, но это же клиника, там куча заразных людей. И я сама еще не факт, что не заразна для него. Пожалуйста, Оливер. Я же не так часто тебя о чем-то прошу, — с мольбой проговорила она. Подкрепила слова молящим взглядом и поджатыми в ожидании губами. Взвесив все за и против, убедившись в искренности молящего взгляда, Оливер неуверенно кивнул, покусывая губу. — Спасибо, — женщина благодарно улыбнулась. — Он сейчас спит, так что ты можешь работать спокойно, просто иногда заглядывай в спальню, хорошо? — снова кивнул. — Я постараюсь быстро съездить, — она закрыла за собой дверь.

Оливер продолжил работать, периодически вслушиваясь, не проснулся ли ребенок. Обычно он сразу сообщает о своем пробуждении, поэтому бегать туда-сюда каждые пять минут не было смысла. К счастью, ребенок продолжал спать, Оливер спокойно работал, не отставая от намеченного им графика.

Он почти закончил с заказом, доделывал последние штрихи, радуясь, что так быстро все сделал, когда из спальни послышались хорошо знакомые звуки — Кевин проснулся и оповещает всех об этом. Не раздумывая, Оливер оставил работу и пошел к ребенку, достал его из кроватки и вместе с ним пошел обратно. В мастерской он усадил сонного сына на пол, разложил рядом с ним пару листов бумаги, мелки, карандаши, пару безделушек, с которыми Кевин всегда играл, когда находился здесь. На пару минут это отвлечет ребенка, а Оливеру как раз и нужны эти пара минут — он быстро закончит, и тогда можно будет заняться сыном. Пока он возился с картиной, Кевин, все еще сонный, взял в руки мелок, попробовал его на вкус, понял, что тот вообще невкусный и отбросил его в сторону. Карандаш не хотел гнуться в руках, зато листики быстро поддались его манипуляциям и порвались. Все это быстро надоело ребенку, он огляделся в поисках чего-то поинтереснее. Недалеко от него что-то висело. Какие-то тряпки, мальчик не понимал, что это было. Но явно что-то интересное, если он этого не видел еще. Бросил разорванную бумажку, ребенок с кряхтением пополз к неизвестным тряпкам. Поудобнее ухватившись за одну из них, он потянул, та сразу же поддалась ему и упала. Малыш замер от испуга, настолько резко упала ткань. А затем он что-то пролепетал, потянувшись ручками к тому, что скрывалось под тряпкой, а после захныкал. Именно на хныканье отреагировал Оливер, до этого увлеченный последней линией. Он только что закончил. Бросив быстрый взгляд на всю картину целиком, убедился, что все в порядке, и сразу же перевел взгляд на малыша. Тот продолжал тянуть крошечные ручки к картине, на которой была изображена мама. Он сразу же узнал ее, ведь он видел маму каждый день. Только сейчас она почему-то не брала его на руки, хотя он так просился. От этого Кевин и хныкал, полный обиды. Оливер поспешил к ребенку, подхватил его на руки и стал успокаивать. Тот еще несколько секунд тянулся к нарисованной маме, а затем уткнулся лицом в плечо отцу, не переставая всхлипывать. Оливер был слегка сбит с толку от такого поведения — раньше такого не случалось, Кевин никогда не плакал из-за мамы, пока находился с ним. Он гладил ребенка по спине и шепотом напевал ему песенку, стараясь успокоить, а сам медленно ходил по комнате и думал о происходящем. Его сын так привязан к матери? Хотя да, логично, она же на то и мать. Она ведь проводит с ним почти все свое время. Точно, она проводит с ним все свое время. Оливер-то считал, что это он всегда сидит с ребенком, но сейчас он понял, что если сложить всё время, что он сидит с сыном, то это от силы два дня в неделю. Каждый день по чуть-чуть. А в остальное время ребенок находится с мамой. Тогда ясно, откуда взялись эти капризы. Наверно, Миа — хорошая мать. Да, хорошая, ведь сын так ее любит. Он продолжал похныкивать, но уже тише и не так часто, постепенно успокаивался, прижавшись к папе, крепко схватив его за воротник. Иногда вздыхал с тоской, прижимаясь сильнее, слушая, как Оливер негромко напевает.

— Ну вот, молодец. И чего ты? Скоро мама придет, не переживай, — проговорил он, посмотрев на сына. Тот посмотрел в ответ. Оливер подмигнул ему и улыбнулся, малыш расплылся в улыбке, моргнул, когда отец щелкнул его по носу. — Другое дело. А на что ты смотрел?

Вместе с сыном он снова подошел к картине, единственной, которая не была скрыта под тканью. Да, на ней была Миа, еще совсем юная. Она сидела на траве в парке на коленях и разглядывала большой лавандовый букет в своих руках. Глаза были полны восторга, на губах застыла смущенная улыбка. Это был ее семнадцатый день рождения, первый день, когда она, наконец, улыбнулась после расставания с Ньютом. Оливер хорошо помнил этот день. Он был у девушки дома с самого утра, уговаривал ее хотя бы погулять с ним, если она не хочет праздновать. Ему нужно было вытащить ее из дома, чтобы она хоть немного развеялась и перестала думать об этом придурке. Миа долго упрямилась и не хотела никуда идти, но после десятого аргумента парня сдалась и согласилась. Она хотела одеться, как обычно одевалась, в штаны или шорты, в небрежную, широкую футболку или майку, но он не дал ей этого сделать, потребовал, чтобы та надела платье. На этот раз девушка уже не сопротивлялась, сделала так, как просил ее Оливер. Какая разница, в какой одежде страдать от несчастной любви, можно делать это и в платье. Оливер повел ее в парк, где было много зелени, полно узких дорожек и раскидистых деревьев, отбрасывающих тень на землю. Парень говорил без остановки порой рассказывая какие-то глупости. Обычно этим занималась девушка, но он знал, что в таком подавленном состоянии она вряд ли будет это делать, а отвлечь ее просто необходимо. Они гуляли по дорожкам, стараясь встречать на своем пути как можно меньше людей, негромко разговаривали, наслаждались теплым летним днем, но как бы Оливер ни старался, Миа все равно была расстроенной. Говорила всякие глупости о том, что она вряд ли сможет кому-то понравиться, что даже платье ей не поможет. Аргументы парня не помогали, девушка стояла на своем. Она ведь даже села под деревом не как девушка, аккуратно поджав ноги и расправив платье, а как какая-то беспризорница. Это некрасиво, вряд ли кому понравится. Устав бороться с девушкой, Оливер встал и ушел, сказав ей дождаться его. Он вернулся назад спустя двадцать минут, неся в руках тот самый лавандовый букет. Действия намного лучше слов могут показать ей, насколько она неправа. Миа оторопела, когда увидела цветы, и была еще больше поражена, когда Оливер сказал, что это для нее. Такой букет, и для нее одной? Немыслимо, невозможно. Девушка не знала, что сказать. Она просто смотрела на цветы в своих руках, сев как истинная леди, и восхищенно улыбалась. Теперь она поверила всему, что говорил ей парень. Она слегка хихикала, продолжая разглядывать букет, вдыхая его запах, а Оливер наблюдал за ней, наслаждаясь девичьей улыбкой. Его наваждение уже давно было с ним, он понял, что от него ему не скрыться, а потому он просто любовался этой чудесной девочкой, зная, как он проведет весь вечер. Он будет писать, он напишет, что увидел сейчас. Сохранит эту юность, искренность и нежность на холсте. И сейчас, стоя перед картиной с ребёнком на руках, Оливер вспомнил этот день.