Владыка башни

Деревня состояла из нескольких дюжин каменных домов, окружённых крепкой стеной. Она располагалась на вершине грушевидного холма над широкой долиной, по которой бежала на юг быстрая речка. Давока привела их к путевому камню у подножья холма, откуда вверх, к воротам в стене, уходила посыпанная крупным гравием дорожка. Перевернула копьё, уткнув наконечник в землю, и встала в ожидании.

— Какой клан здесь живёт? — поинтересовался Соллис.

— Серые Соколы. Заклятые враги мерим-гер. Из их деревень вышло много сентаров.

— И ты думаешь, они нам помогут? — спросила Лирна.

— Я думаю, они не станут оспаривать решение Горы.

Прошёл почти час, прежде чем ворота распахнулись. Оттуда выехало человек тридцать верхом на пони, они галопом начали спускаться с холма.

— Не прикасайтесь к оружию, — предупредила всех Давока, глядя на приближавшихся лонаков.

Не доезжая до путешественников, всадник, скакавший в авангарде, придержал пони и поднял руку, останавливая кавалькаду. Это был дородный мужчина в безрукавке из медвежьей шкуры и чуть ли не весь целиком покрытый татуировками: лоб, шею и руки украшал вихрь непонятных символов. Такого Лирне видеть ещё не доводилось. Предводитель молча, с бесстрастным лицом рассмотрел путников, затем рысью подъехал к Давоке. С пояса у него свисали дубинка и топорик.

— Приветствую тебя, Служительница Горы, — произнёс он.

— А я — тебя, Альтурк, — ответила та. — Я прошу убежища в твоём доме.

Здоровяк направил пони туда, где, привалившись к походным мешкам, сидела Лирна. Принцесса чувствовала напряжение братьев и Смолена: те едва крепились, чтобы не выхватить мечи.

— Ты — королева мерим-гер, — сказал мужчина на вполне сносном наречии Королевства. — Я слышал, ты ранила Лже-Малессу, но теперь вижу, что это ложь. — Он склонился в седле, его тёмные глаза сверкнули. — Ты слишком слаба.

Лирна по возможности выпрямилась и, подавив приступ кашля, ответила по-лонакски:

— Я ранила её. Дай мне нож, я и тебя раню.

Что-то промелькнуло в его лице, он дёрнулся, крякнул и повернул пони к деревне.

— Дверь моего дома всегда открыта для Служительницы Горы, — сказал он Давоке и пустил пони галопом.

— Ты хорошо держалась, королева, — с уважением произнесла Давока.

— Вместе с историей дипломатия была моим любимым предметом, — усмехнулась Лирна. После чего её стошнило, и она упала в обморок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«Отец Мира, молю тебя, не отрекайся от любви к жалкой грешнице».

Рива выбрала себе комнату на самом верху. Даже не комнату, а скорее чердак, где в крыше, заменявшей потолок, зияла внушительная дыра, которую ей пришлось кое-как заделать досками. Она сидела на парусиновой койке — единственном предмете мебели — и точила нож. Внизу Тёмный Меч спорил со своей сестрой. Точнее, это она громко и сердито спорила с ним, а он отвечал ей мягко и спокойно. Рива даже и представить не могла, что Алорнис способна так разозлиться. Быть доброй, щедрой, смеяться бедам в лицо — сколько угодно. Но кричать от злости?

Подвыпивший менестрель распевал в саду куплеты, как обычно делал это по вечерам. Песенка была Риве незнакома: какая-то глупая сентиментальщина о деве, ждущей любимого на берегу озера. Она надеялась, что присутствие публики охладит его страсть к кошачьим концертам, однако интерес группки зевак, пялившихся с открытыми ртами из-за алебард дворцовой стражи, только подстегнул Алюция. До Ривы донёсся его голос:

— Спасибо! Спасибо, друзья! Артист не может жить без публики!

Ещё небось и поклонился в ответ на несуществующие аплодисменты.

— Легко тебе говорить, брат! — послышался крик Алорнис. — Конечно, ведь это не твой дом!

Хлопнула дверь, по лестнице застучали каблуки. Рива с тоской посмотрела на чердачную дверь. «И чего я не выбрала комнату с замком?»

Она не отрывала глаз от ножа, методично водя лезвием по бруску. Он прекрасен — лучший из тех, что у неё были. Священник говорил, что лезвие вышло из-под руки азраэльца, но это ничего. Отец Мира не питает ненависти к азраэльцам: напротив, это их ересь заставила возненавидеть его. Ей же нужно постоянно заботиться о ноже и хорошенько его точить, ибо он потребуется для того, чтобы совершить благое дело...

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Алорнис.

— Ты об этом знала? — требовательно спросила она.

— Нет, но теперь знаю, — ответила Рива, продолжая точить нож.

Алорнис глубоко вздохнула, пытаясь справиться с гневом, и принялась ходить по комнате, сжимая и разжимая кулаки.

— Северные пределы! Что, скажи на милость, я буду там делать?

— Тебе понадобится шуба, — заметила Рива. — Я слышала, там холодно.

— Не нужна мне никакая паршивая шуба! — Алорнис остановилась у окошка с треснутым стеклом, вырезанного в покатой крыше, и снова вздохнула. — Извини. Ты тут ни при чем. — Она села рядом с Ривой и похлопала её по коленке. — Ещё раз извини.

«Отец Мира, молю тебя...»

— Он просто не понимает, — продолжала Алорнис. — Вся его жизнь — от одной войны до другой. Ни дома, ни семьи. А для меня уехать означает оставить здесь свою душу. — Со слёзами на глазах она повернулась к Риве. — Ты-то хоть меня понимаешь?

«Домом мне был сарай, где священник избивал меня, если я неправильно бралась за нож».

— Не-а, — ответила Рива. — Это всего лишь кирпичи и цемент. Точнее, кирпичи, вываливающиеся из старого цемента.

— Ну и пусть. Это мои кирпичи и мой цемент. Спасибо Ваэлину, после стольких лет теперь они действительно принадлежат мне. И он тут же требует, чтобы я все это бросила.

— А что ты будешь делать с этими руинами? Дом большой, а ты... не очень.

— Ну да. — Алорнис улыбнулась, опустив взгляд. — Знаешь, у меня была идея, вернее — мечта. Многие, как и я, хотели бы научиться тому, что умеет мастер Бенрил, приобщиться к знаниям его ордена, но из-за пола или религиозных взглядов не могут пойти к нему в ученики. Я надеялась, что, если сама получу знания, этот дом станет тем местом, где такие люди смогут учиться.

Рива глядела на руку Алорнис, лежавшую на её бедре, ощущала сквозь тонкую ткань тепло, которое грело кожу... Она вложила лезвие в ножны и встала с кровати. «Отец Мира, не отрекайся от любви к жалкой грешнице». Подошла к заляпанному грязью окошку и стала смотреть на костры, разведённые толпой за оцеплением. «Дурная пена на мутной волне Веры» — так назвал их Алюций, продемонстрировав неожиданную мудрость.

— С каждым днём их все больше, — произнесла она. — Два дня назад было всего полдюжины, а сейчас — почти шесть десятков. Все они ищут поддержки твоего брата или хотя бы его приветствия. Какое-то время они ещё потерпят, потом его молчание начнёт их злить. И когда он уедет, их гнев обрушится на тебя.

Алорнис приподняла брови и хмыкнула:

— Иногда ты кажешься такой взрослой, Рива. Даже взрослее Ваэлина. Вы слишком много времени провели вместе.

«Это точно». Слишком долго она уже ждёт, когда же он исполнит свою часть сделки. Слишком долго сдерживается, обманывая себя: говорит, что должна научиться лучше владеть мечом, больше узнать, чтобы обернуть эти знания против него, когда придёт время... Ложь слишком затянулась. С каждым днём любовь Отца уходит все дальше, а во сне является священник и кричит, брызжа слюной, совсем как в тот раз, когда он избил её до полусмерти: «Грешница! Я знаю, что за мерзость скрывается в твоём сердце! Я видел её. Грязная, забывшая Отца грешница!»

— Твой брат прав, — сказала она Алорнис. — Ты должна уехать. Уверена, там тоже найдутся те, кто захочет у тебя учиться. А ещё говорят, на севере полно чудес, так что тебе будет что порисовать.

Алорнис посмотрела на неё долгим взглядом, на лбу появилась морщинка.

— Ты с нами не пойдёшь, так?

— Не могу.

— Почему? Сама же сказала, там много чудес. Давай поищем их вместе.

— Я просто не могу. Я... должна тут кое-что сделать.