Страница 1 из 170
ЭНТОНИ РАЙАН
ВЛАДЫКА БАШНИ
ЧАСТЬ 1
Я вырос в роскоши. И не собираюсь испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. В конце концов, человек не властен над собственным происхождением. Не могу я пожаловаться и на детство, проведённое в холе и неге, в окружении многочисленных слуг и прекрасных наставников, пестовавших мой неистощимо любознательный, одарённый ум. Здесь не будет ни повести о превратностях моей юности, ни саги о борьбе с коварством и несправедливостью мира. Я родился в богатой семье, принадлежащей к знатному роду, получил великолепное образование. После чего благодаря связям отца без труда поступил на придворную службу. И хотя преданные читатели знают, что в моей жизни хватало горя и боли, за тридцать шесть лет, предшествовавших этому рассказу, ни разу не пришлось мне утруждать свои руки. О, если бы заранее знать, что путешествие в земли Объединённого Королевства, где я намеревался заняться изучением правдивой и полной истории тех ужасных, но завораживающих мест, заставит меня познать тяжкий труд, унижения, страдания и упадок! Не сомневайтесь, друзья, я бы охотнее предпочёл прыгнуть за борт и по бурному, кишащему акулами морю вплавь вернуться домой.
В тот самый день, когда я решился начать свой рассказ, я познал боль. Мне довелось усвоить урок, преподанный кнутом и дубиной, почувствовать металлический вкус собственной крови, струя которой уносит выбитые зубы и желание сопротивляться. В тот день я научился быть рабом. Так они меня звали, да я им и был, потому что, невзирая на благоглупости, которые вы могли обо мне прочитать или услышать, геройство — не моя стезя.
Воларский генерал, как и его жена — моя новая хозяйка, — оказался моложе, чем я ожидал.
— Не очень-то похож на учёного, сердечко моё, — задумчиво протянул он, разглядывая меня из глубин своего мягкого кресла. — Слишком желторот.
Он сидел, развалясь, в своих чёрно-красных шёлковых одеждах, длинноногий, длиннорукий, мускулистый — каким и полагается быть воину, добившемуся определённого успеха. Что меня удивило, так это полное отсутствие шрамов на его бледной коже. Даже лицо было совершенно гладким и чистым. К тому времени я уже успел повидать немало воителей разных народов, но никогда не встречал солдата без единого шрама.
— Глаза только какие-то колючие, — продолжал генерал, поймав мой внимательный взгляд.
Я тут же потупился, предчувствуя удар кнута или неминуемые кандалы. В первый же день моего рабства я видел, как с пленного сержанта королевской гвардии заживо содрали кожу, а затем выпотрошили, и все это только за то, что он косо поглядел на младшего офицера вольной конницы. Такие уроки усваиваешь быстро.
— Мой благородный муж, — ответила генералу жена своим резким, хорошо поставленным голосом. — Позвольте вам представить Вернье Алише Сомерена, придворного хрониста его императорского величества Алюрана Макстора Сельсуса.
— Да неужели? Это действительно он, сердечко моё? — Генерал, похоже, искренне заинтересовался мной, впервые с момента моего появления в этой великолепно обставленной каюте.
Для корабля помещение было просто огромным, повсюду ковры, гобелены, столики, сплошь уставленные вазами с фруктами и кувшинами с вином. Если бы не лёгкое покачивание этого громадного военного корабля, можно было вообразить, что находишься во дворце. Генерал встал, подошёл ко мне и пытливо взглянул мне в лицо.
— Это ты — автор «Песней золота и праха»? Летописец Великой войны Спасения? — Он придвинулся ещё ближе и понюхал меня, крылья его носа дёрнулись от отвращения. — Как по мне, так воняет он не лучше прочих альпиранских собак. И взгляд, повторюсь, слишком наглый.
Он отошёл назад, лениво махнув надзирателю, который нанёс мне давно ожидавшийся удар: один-единственный тяжёлый удар по спине плетью, вернее, её рукояткой из слоновой кости. Удар хорошо рассчитанный, что выдавало немалую практику. Я изо всех сил сжал зубы, подавляя крик боли. Крики расценивались здесь как болтовня, а раскрывать рот без позволения было смертельно опасно.
— Супруг мой, прошу вас! — В голосе генеральской жены прозвучало раздражение. — Этот невольник дорого стоит.
— Не сомневаюсь. — Генерал протянул руку, и раб суетливо наполнил его кубок вином. — Не волнуйтесь, моя благородная супруга. Уверяю вас, его острый язык и руки останутся в целости и сохранности. Ведь без них он был бы бесполезен, не так ли? Ну, борзописец, что ты забыл в нашей свежезавоёванной провинции, м-м-м?
— Я прибыл сюда ради изучения современной истории, хозяин, — поспешно, ибо малейшее промедление всегда наказуемо, ответил я, смаргивая предательскую слезу.
— Великолепно. Я всегда был большим твоим поклонником, не правда ли, сердечко моё?
— Конечно, супруг мой. Вы же тоже учёный.
Когда она произносила это слово — «учёный», что-то такое проскользнуло в её тоне, едва заметное, но достаточно очевидное. Презрение, догадался я. Значит, она не питает большого уважения к своему мужу. И, несмотря на это, дарит меня ему. Немного помолчав, генерал заговорил с лёгкой досадой в голосе. Похоже, заметил оскорбление, но предпочёл стерпеть. Кому же на самом деле здесь принадлежит власть?
— И о чём же она? — осведомился у меня генерал. — Ну, эта твоя современная история?
— Об Объединённом Королевстве, хозяин.
— Да ну? Получается, мы оказали тебе услугу? — хохотнул он, весьма довольный собственной шуткой. — Написали за тебя последнюю главу. — Он снова засмеялся, отпил вина и удовлетворённо приподнял брови. — Совсем неплохое. Секретарь, пиши. — Стоявший в углу лысый раб шагнул вперёд, держа наготове перо и пергамент. — Приказываю разведывательным отрядам не трогать виноградники. Сократить вдвое квоту рабов для винодельческих областей. Ремесло должно быть поддержано во фьефе... — Он замолчал, вопросительно поглядев на меня.
— В Кумбраэле, хозяин, — сказал я.
— Точно, в Кумбраэле. Не слишком-то благозвучное название. По возвращении надо будет предложить на Совете переименовать тут все в этой провинции.
— Для этого нужно самому стать советником, мой благородный муж, — заметила жена. На этот раз издёвки в её голосе не чувствовалось, но я заметил, как генерал утопил в кубке полный ярости взгляд.
— Что бы я делал без ваших напоминаний об этом, Форнелла? — пробормотал он. — Итак, историк, скажи, где именно мы имели удовольствие принять тебя в нашу семью?
— Я путешествовал с королевской гвардией, хозяин. Король Мальций позволил мне сопровождать его войско, направлявшееся в Кумбраэль.
— То есть ты тоже там был? И стал свидетелем моей победы?
Я с трудом подавил моментально восставший передо мной сонм адских образов и звуков, которые преследовали меня по ночам с того самого дня.
— Да, хозяин.
— Похоже, Форнелла, ваш подарок имеет куда большую ценность, чем вы рассчитывали. — Генерал щёлкнул пальцами, подзывая секретаря. — Перо, пергамент и каюту для историка. Но не слишком уютную, нечего ему клевать носом, вместо того чтобы записывать, без сомнения,~ самую красноречивую и волнующую хронику моей первой серьёзной победы в этой войне. — Он вновь приблизился ко мне, на сей раз умильно улыбаясь, как ребёнок перед новой игрушкой. — Я собираюсь почитать её завтра утром. Если мне это не удастся, выколю тебе глаз.
Руки болели, спина затекла от долгого сидения в три погибели за пожалованным мне коротконогим столом. Моя убогая невольничья роба была сплошь заляпана чернилами, перед глазами всё плыло от усталости. Никогда прежде не писал я столько слов за такое короткое время. Пол каюты усеивали листы пергамента, покрытые моими попытками, зачастую неуклюжими, смастерить ложь, которую хотел получить от меня генерал. Славная победа! На том поле не было ничего славного. Были страх, боль, кровавое месиво, воняющее дерьмом и смертью, но никак не слава. Естественно, генерал это прекрасно знал: в конце концов, именно он являлся причиной поражения королевской гвардии. Но мне было приказано измыслить ложь, и послушный раб, которым я стал, принялся за дело со всей сноровкой, какую только смог проявить.