Владыка башни

Где-то в полночь меня сморил сон. Я провалился в кошмар, вызванный воспоминаниями о том ужасном дне... Лицо полководца, понявшего, что поражение неизбежно, мрачная решимость, с которой он выхватил меч и поскакал на воларские ряды, где и был сражён куритаями, не успев нанести ни одного удара...

Меня разбудил громкий стук. Едва я кое-как поднялся на ноги, как дверь распахнулась, и вошёл раб с подносом хлеба и винограда. Там был ещё маленький кувшинчик с вином. Поставив всё это на стол, он молча удалился.

— Я подумала, что ты голоден.

Я опасливо посмотрел в глаза генеральской жене, стоявшей в дверном проёме. Она была в платье из красного шелка, расшитого золотой нитью. В нём эта женщина казалась выше. Я опустил взгляд.

— Благодарю, хозяйка.

Она вошла, прикрыв за собой дверь, оглядела листы пергамента, заполненные моими лихорадочными строчками.

— Закончил?

— Да, хозяйка.

— Написано на воларском. — Она подняла один лист.

— Я полагал, что хозяин хочет именно этого, хозяйка.

— Твоё предположение верно. — Она слегка нахмурилась, прочитав несколько строк. — Прекрасный стиль. Мой муж умрёт от зависти. Он пишет стихи, знаешь ли. Если тебе совсем уж не повезёт, он сам тебе их почитает. Это все равно что слушать кряканье простуженной утки. — Она отложила лист. — Многие именитые воларские учёные будут пристыжены, сравнивая себя с тобой.

— Вы очень добры, хозяйка.

— Ничуть, всего лишь правдива. Правда — это моё оружие. — Она помолчала и начала читать вслух: — «По глупости своей командир королевской гвардии сильно недооценил коварство противников. Он применил незатейливую стратегию в попытке вовлечь воларский центр в битву. Конница же его дерзнула ударить им во фланги. Не принял в расчёт он, что имеет дело с искуснейшим тактиком, генералом Рекларом Токревом, предвидевшим все неловкие манёвры врага...» — Она посмотрела на меня, приподняв бровь. — Да, ты действительно хорошо понимаешь аудиторию.

— Безмерно счастлив, что угодил вам, хозяйка.

— Угодил мне? Ну, это вряд ли. Зато наверняка угодил этому тупице, моему благородному супругу. Будь уверен, завтра же эти писульки будут отосланы в империю на самом быстром корабле с повелением сделать тысячу копий для немедленного распространения. — Она отшвырнула пергамент. — Скажи мне теперь, и я требую, чтобы ты отвечал честно: как получилось, что королевская гвардия потерпела поражение от его руки?

Я сглотнул подступивший к горлу комок. Женщина приказывает говорить правду, но после того, как эта самая правда окажется в супружеской постели, на что мне останется рассчитывать?

— Хозяйка, я, может быть, использовал излишне цветистые выражения...

— Говори правду, я требую! — Её тон вновь сделался резким и-повелительным: она владела рабами всю свою жизнь.

— Королевская гвардия пала, раздавленная превосходящим числом противника и предательством в своих рядах. Они бились отважно, но силы оказались неравны.

— Понимаю. Ты тоже сражался?

Я?! Когда исход сражения стал очевиден, я исхлестал своего коня до крови, надеясь спастись в тылу. Только вот никакого тыла я не нашёл. Повсюду были воларцы, они убивали всех подряд. Найдя подходящую груду тел, я спрятался под ними и выполз только в темноте, чтобы тут же быть схваченным охотниками за рабами. Они знали своё дело и хотели сразу определить истинную стоимость каждого пленника. Моя ценность стала им понятна после того, как с первым же ударом из меня выбили моё настоящее имя. Эта женщина купила меня на привале, выдернув из закованной в цепи шевелящейся толпы пленников. По-видимому, у воларцев был приказ оповещать её обо всех попавших в плен учёных. Судя по размерам кошелька, переданного надсмотрщику, я показался ей ценной добычей.

— Я не воин, хозяйка.

— Надеюсь. Я купила тебя отнюдь не ради твоей воинской доблести. — Она встала и несколько мгновений молча смотрела на меня. — Ты хорошо скрываешь свои чувства, но я вижу тебя насквозь, лорд Вернье. Ты нас ненавидишь. Ты подчинился после побоев, но ненависть все ещё там, внутри, словно сухой трут, только и ждущий искры.

Я не отрывал взгляд от пола, сосредоточившись на узорах деревянной обшивки. Но ладони у меня вспотели. Она властно приподняла моё лицо за подбородок. Я закрыл глаза и постарался сдержать стон ужаса, когда она поцеловала меня, едва коснувшись губами.

— Утром, — сказала она, — он пожелает, чтобы ты стал свидетелем последнего штурма города, они уже пробили крепостные стены. Твоя хроника должна вызывать ужас, понимаешь? Воларцы склонны приукрашивать рассказы о побоищах.

— Я вас понял, хозяйка.

— Отлично. — Она открыла дверь. — Немного удачи — и с сидением в этих болотах будет покончено. Я бы хотела, чтобы ты взглянул на мою библиотеку в Воларе. Там десять тысяч томов. Некоторые настолько древние, что никто уже не может их прочесть. Как тебе моё предложение?

— Замечательно, хозяйка.

Женщина усмехнулась и, не говоря больше ни слова, покинула каюту.

Некоторое время я стоял, таращась на закрытую дверь и позабыв про еду на столе, несмотря на урчание в пустом желудке. Мои ладони уже не потели. Да, сухой трут ждал искры.

Как она и сказала, утром генерал позвал меня на бак, чтобы я мог наблюдать за штурмом Алльтора, который уже два месяца был в осаде. Впечатляющее зрелище. Я видел башни-близнецы собора Отца Мира, возвышавшиеся над серой массой домишек на острове за крепостной стеной. Город соединялся с материком только дамбой. Из истории я знал, что этот город прежде ни разу не был взят неприятелями. Он так и не покорился Янусу во время Войны за объединение, не говоря уже о других претендентах на престол. Но эпоха трёхсотлетнего сопротивления всем захватчикам подходила к концу прямо на глазах: две мощные корабельные баллисты, расположенные в каких-то двухстах ярдах от берега, проделали в крепостной стене огромные прорехи. Они всё продолжали долбить, посылая в дыры тяжеленные камни, хотя, на мой неискушённый в военной науке взгляд, стены были уже и так пробиты насквозь.

— Не правда ли, они великолепны? Что скажешь, историк? — спросил меня генерал.

Сегодня он был в полном боевом облачении: в кирасе, богато украшенной красной эмалью, в кавалерийских ботфортах, на поясе — короткий меч. Настоящий воларский генерал с головы до пят. Поблизости я заметил ещё одного раба: худой как щепка старик с необычайно яркими глазами сноровисто водил кусочком угля по широкому холсту, запечатлевая триумф хозяина. Генерал явно позировал, картинно простирая руку к одной из баллист, сам же то и дело поглядывал через плечо на рисовальщика.

— Прежде баллисты использовались только на суше, я первым разглядел их морской потенциал, который сегодня обеспечит нам победу. Счастливый брак воинственных стихий, моря и суши.

Запиши!

Я тут же записал генеральское изречение на выданном мне пергаментном свитке.

Тем временем старик закончил свой набросок и почтительно поклонился генералу. Тот перестал позировать и подошёл к столу, на котором была разложена карта.

— Я прочитал твою хронику, — сказал он мне. — Ты не впал в чрезмерные восхваления, это умно с твоей стороны.

Новая волна страха сжала мне сердце. Интересно, не предложит ли он мне самому выбрать, какой глаз лучше выколоть, мелькнула в голове шальная мысль.

— Избыточные славословия смутили бы внимательных читателей этих рассказов о моих подвигах, — продолжал он. — Они могли бы подумать, что я приукрашиваю свои достижения. Молодец, что учёл это.

— Спасибо, хозяин.

— Это не похвала, а констатация факта. Смотри-ка сюда.

Он жестом подозвал меня и ткнул в карту. Воларские картографы всегда славились своей дотошностью, но, составляя план Алльтора, они превзошли самих себя. Точность, с которой была изображена каждая улочка, заставила бы устыдиться лучших членов Императорской гильдии землемеров. Это побудило меня задаться вопросом: как долго воларцы готовились к этому вторжению и не помогает ли им при этом привычное упоение ратными потехами?